Евгений Федоровский - Посылка от Марта

Коссовски задумчиво потрогал розовый шрам на виске, потеребил седые кончики усов. Старый и осторожный контрразведчик не любил давать прямые ответы. Но сейчас Регенбах, этот преуспевающий баловень судьбы, очевидно, хотел услышать как раз прямой ответ, и поэтому Коссовски проговорил:

— Мы были дружны в Швеции. Пихт сумел оказать там партии, вернее гестапо, ценную услугу. Я участвовал в этой операции, и мы сблизились. Он исключительно приятный в общении человек. С теми, кто ему полезен. С посторонними и подчиненными он резок, пожалуй, даже нагл. Наглость импонирует некоторым политикам. Как развязность дамам.

— Он награжден за Швецию? — покачиваясь с пяток на носки, спросил Регенбах.

— Нет. После Швеции он был принят Гиммлером. Вознаграждение, видимо, приобрело неофициальный характер. Затем он воевал в Испании в легионе «Кондор». Там и удостоен Железного креста.

— Храбро воевал?

— Не видел. Я ведь в боях не участвовал. По их словам, все они орлы.

— Женат?

— Холост.

— Родители живы?

— Воспитанник сиротского дома в Бремене.

— С Удетом он познакомился в Испании?

— Нет. В Стокгольме. Они вместе выступали. Удет ввел его в клуб Лилиенталя.

— Он хороший летчик?

— Его хвалил Вайдеман.

Эви засмеялся.

— Лоялен?

— Он, безусловно, предан партии. Обязан ей всей своей карьерой. И характер у него истинного наци. Ницшеанский тип, если хотите. Обожает фюрера и поклоняется ему. На мой взгляд, искренне. А почему бы нет?

Эви не ответил. Раскрыв синий коленкоровый блокнот, он проглядывал сделанные записи.

— Вы заметили, Зигфрид, как ловко он топит Хейнкеля? Хейнкеля не любит Гиммлер.

— Вы считаете…

— Я спрашиваю вас.

— Ну что ж, коль скоро он не работает на нас, должен же он на кого-то работать? Ведь кто-то приставил его к Удету. Возможно, гестапо.

— Вы мудры, Зигфрид. Но ведь он мог бы работать и на нас? Не правда ли? Как часто вы с ним встречаетесь?

— У нас мало общих знакомых.

— Напрасно, Коссовски. Таких людей не следует выпускать из поля зрения.

Рано утром на имперский испытательный аэродром в Рехлине приехали Гитлер, Геринг, генерал Удет. Гитлер был в легком кремовом мундире без галстука и нацистской нарукавной повязки. В этот день состоялся полет одного из первых в мире реактивных истребителей — «хейнкеля-176». Истребитель поразил Гитлера своим видом. Он был очень мал. Гитлер с сомнением потрогал крылья.

— Какой размах?

— Пять метров, — ответил Хейнкель.

— Фюзеляж?

— Всего восемьдесят сантиметров.

— Как же уместится летчик?

— Ему в кабине вполне удобно. — Хейнкель кивнул пилоту-испытателю Варзицу, и тот, откинув фонарь, сел в кабину.

У этого самолета-малютки не было винта.

— Вы надеетесь, эта штука полетит? — спросил Гитлер, отходя от самолета.

Свист и грохот запущенного двигателя заглушили ответ. Из хвоста вырвалось длинное белое пламя. Самолет помчался по бетонке…

Через минуту запас топлива и окислителя кончился. Самолет остановился посреди аэродрома, его отбуксировали в ангар.

— Этот самолет станет королем истребителей! — воскликнул Геринг. — В воздушной войне ему не будет равных!

— Брось, Герман, — поморщился Гитлер и повернулся к удрученному Хейнкелю. — Благодарю вас, доктор. Ваш самолет мы поставим в музей…

— Господин директор, вас вызывает Берлин.

Мессершмитт поднял тяжелую черную трубку, поворочал языком во рту. Так спринтер, разминаясь перед трудным стартом, имитирует бег на месте.

А разговор с Берлином — трудный разговор. Короткий, но трудный…

— Мессершмитт слушает. Хайль Гитлер! Кто? Пихт? Слушаю, Пауль! Да? Не знал… Вот оно что! Старый стервец!.. Понимаю… Жду… Ценю… Вас понял. До свидания.

Некоторое время Мессершмитт прислушивался к приятному баритону адъютанта генерала Удета, который не преминул сразу же сообщить об испытании Хейнкелем новой машины из Берлина в далекий баварский город Аугсбург, где у Мессершмитта были основные заводы. Потом он положил трубку, легко (окрыленно, записал бы его секретарь) поднялся с кресла, подошел к огромной, во всю стену витрине. За прозрачными до невидимости, без единой пылинки стеклами выровнялись, как на параде, призы — массивные литые кубки с немецких ярмарок, элегантные статуэтки с позолотой, вазы итальянских и швейцарских мэрий, кожаные тисненые бювары — свидетельства о рекордах. «Вся жизнь на ладони», — с удовольствием подумал Мессершмитт, вышагивая вдоль витрины.

Он взял в руки последний, самый ценный, отобранный у Хейнкеля кубок за мировой рекорд скорости — 755 километров в час. Рекорд, установленный на его лучшей модели Ме-109Р каких-нибудь два месяца назад. «Но все это только прелюдия, красивая прелюдия, не больше, — подумал Мессершмитт. — Настоящая авиация лишь зарождается. И начну я».

Он позвонил секретарю, попросил немедленно вызвать профессора Зандлера.

Вилли Мессершмитт посторонним казался угрюмым и злым человеком. Видимо, виной этому была привычка при разговоре смотреть на собеседника исподлобья. Почти двухметрового роста, худой, большеголовый, с угловатыми чертами лица и острыми глазами, конструктор заставлял робеть всех своих служащих. Сосредоточенный, молчаливый парень, увидев в 1910 году первый аэроплан Блерио, поклялся научиться делать такие же самолеты. Он голодал, клянчил деньги у богатых фабрикантов, изобретал, учился, терпел неудачи, но шел напролом к своей мечте. Мастерская, заводик, завод, концерн…

«Мать Германия, в блеске стали на твою мы защиту встали. Сыновьям своим громом труб ответь, за тебя хотим умереть…» — теперь тысячи пилотов с этой песней устремляются в небо на его, Мессершмитта, самолетах.

В сумятице двадцатых годов, среди послевоенной накипи, всплыла фигура некого человека с челкой и усиками, с глуповатым, типичным для второгодника лицом, истеричными глазами. Вилли Мессершмитт стал служить ему. Гитлер давал деньги, Мессершмитт строил самолеты, облюбовав для своих заводов небольшие провинциальные города в Баварии — Аугсбург и Регенсбург.

Четыре года назад сошел с конвейера «мессер-шмитт-109» — самый удачный истребитель из всех построенных ранее. На нем стоял мотор Юнкерса «Юмо-210» мощностью 610 сил. Но бои в Испании заставили Мессершмитта улучшать машину. Он установил мотор «Даймлер-Бенц-601» мощностью 1100 сил. Требовалось более сильное оружие — конструктор заменил мелкокалиберный пулемет на автоматическую пушку.

И когда в пикировании «Мессершмитт-109Е» попал во флаттер, конструктор впервые почуял, что поршневой самолет исчерпал себя в смысле возможностей дальнейшего прогресса. Выход из тупика открывал реактивный самолет. Он переманил от Хейнкеля профессора Зандлера, специалиста по реактивной авиации, который еще делал первые шаги, но уже выделялся смелыми открытиями в аэродинамике крыла. Специально для Зандлера Мессершмитт учредил в своей фирме отдел реактивной техники, условно назвав его «Проект 1065». Испытательный аэродром в Лехфельде неподалеку от Аугсбурга он отдал этому отделу и теперь ждал, когда оттуда приедет начальник и конструктор «Проекта».