Борис Пармузин - ИСКАТЕЛЬ.1979.ВЫПУСК №5

— Понятно, господин…

Но долго Шамсутдин не мог заснуть. Закрывал глаза, и сразу же перед ним поднимались беспомощные ладони и тихо звякали цепи со сплюснутыми наручниками.

За день в тюрьме произошло одно событие…

Вождя племени вывели из камеры. Он вышел, не замечая тяжести цепей, не слыша их приглушенного равномерного звона. Оглянувшись на пороге, вождь кивнул заключенным. Дверь глухо закрылась, звякнули запоры. И долго никто не мог нарушить тягостной, тревожной тишины.

Странно, что все с нетерпением ждут вызова, с надеждой и в то же время с нескрываемым испугом поглядывают на стражника. А тот, наслаждаясь общим вниманием, осматривает камеру и тянет, тянет время. Потом, подкрутив усы и словно наконец вспомнив, называет имя или кличку заключенного. За таким вызовом может быть свобода или свидание с родным, близким человеком.

А может быть и смерть.

Мало кто верил, что вождя большого племени могли вот так просто увести и казнить. Но и никто не знал о событиях, происходивших за тяжелой дверью, за крепкими стенами.

У вождя племени было свидание… Неожиданное, во внеурочное время. За это свидание очень дорого заплатили.

Старика свидание не удивило. Не удивил Совершенно незнакомый человек, прорвавшийся через все преграды и законы. Таких людей вождь остерегался.

— Что ты хочешь, юноша? — холодно спросил он.

Незнакомцу было лет тридцать пять. Держался он уверенно, как человек, имеющий деньги и поддержку сильных людей.

— Это вам, уважаемый отец… — Незнакомец показал на узлы и свертки. — Их отнесут в камеру.

Незнакомец понимал, что вождь племени не бросится к подаркам. Но и не ожидал такого пренебрежительного отношения. Старик даже не взглянул на подарки. Он продолжал невозмутимо смотреть на странного посетителя.

— Что ты хочешь? — повторил вождь.

— Вам передают привет хорошие, сильные люди.

— Кто они?

— Ваши друзья.

— Я всех своих друзей знаю, — сказал вождь.

Вождь вернулся в камеру. Заключенные приподнимались, рассматривали вождя. Послышался кашель, звон цепей, причитания. Вождь невозмутимо сел, прислонившись к стене. Но все-таки было заметно, что он взволнован: слегка дергалась щека.

Махмудбек с трудом улыбнулся.

— Все хорошо! А мы… — он кивнул на камеру, — обо всем передумали.

— Хорошо… — вздохнул вождь.

Потянулись часы, страшные, утомительные. Время осенних и зимних вечеров в тюрьме как одно из наказаний. Знает ли о нем начальство?

В такие часы, закрыв глаза, Махмудбек вспоминал о прошлом. Вспоминал студенческий Самарканд… Комсомольские собрания, литературные вечера. Он пытался снова складывать стихи о пустыне, которую перешел много лет назад. О чужом мире, в котором очутился. Стихи рождались… Но к рассвету Махмудбек мог вспомнить только отдельные строки. Ему хотелось создать стихи о борьбе, настоящие, горячие. Такие же, как его борьба. Но чей-нибудь крик, бессвязное бормотание спящих людей возвращали в мир каменной, темной камеры.

Снова лязгнули засовы. И снова появился усатый стражник. Он цепко, со знанием дела обшарил взглядом камеру. Наконец нашел нужного человека — молчаливого, рослого главаря банды Ораза. Кивнул ему. Ораз вышел, слегка наклонив голову. Или боялся стукнуться головой о низкий косяк, или не хотел выделяться перед низкорослым, коренастым стражником.

На этот раз заключенные более спокойно отнеслись к вызову. Ораза побаивались. Даже много повидавшие люди, не раз сталкивавшиеся с жестокостью, не любили слушать его рассказы о лихих, кровавых делах.

Минут через тридцать Ораз возвратился с узлами и свертками. Нести их ему помогал стражник. Бандит угощал не всех заключенных. На вождя племени и Махмудбека даже не взглянул.

Довольные заключенные долго чавкали, с удовольствием грызли кости и даже смеялись.

— Это мне приносили… — усмехнулся вождь.

— От кого? — спросил Махмудбек.

— От немцев…

И они замолчали. Стало ясно, что немцы купили банду. Наверное, очень хорошо заплатили и главарю и стражнику, который явно нарушил строгие законы тюрьмы.

В последнее время Дейнц редко бывал у своего шефа Расмуса. Разведчики чувствовали, что за ними следят упорно, повседневно. Кто-то идет по их следам, путает карты, ставит в самые неожиданные условия, из которых надо долго и умело выкарабкиваться.

— Это не может быть случайностью… — сказал Расмус.

Усадив помощника, он даже не сделал замечания, что тот заявился в неудобное дневное время. Расмус начал жаловаться. Его серьезно озадачил перенос совещания у Ишана Халифы.

— Сколько мы вбухали денег в это дело! — сорвался Расмус.

Начало разговора ничего хорошего не предвещало. Расмуса, обычно сдержанного и корректного, сейчас злило все: глупые слуги, завистливые родственники, остывший кофе, открытая форточка… Все то, на что он раньше не обращал внимания.

Как в этой обстановке сообщить еще одну, не очень приятную новость? Дейнц попытался удобней сесть, положил ногу ка ногу. Принял более независимый вид. В конце концов, в подготовке всех операций основная роль отводится старому разведчику Расмусу. Это ему Гитлер вручал ордена и пожимал руку. Дейнц — обыкновенный исполнитель.

Словно почувствовав настроение своего помощника, его бунтарские мысли, Расмус холодно спросил:

— С чем пожаловали?

— Мы купили банду… — небрежно сообщил Дейнц.

— Банду? — поморщился Расмус. — Чью?

— Ораза…

Он понимал, сколько нужно Расмусу выдержки, чтобы не сорваться.

— Это же обыкновенная банда! Берлин дал деньги на большое дело. На авторитетного вождя, на человека, способного встать во главе нового правительства.

Расмус, худощавый, подтянутый, стоял, расставив ноги, перед своим помощником. Он говорил шепотом, резким, срывающимся. Дейнц невольно поднялся, одернул костюм.

— Невозможно! Старик упрям. Он на это не пошел.

— Де-ейнц! — протянул Расмус. — Прежде чем вы успеете застрелиться, я вас сумею бросить в ту же яму… к вашим бандитам. И никто никогда не узнает о вашей судьбе. Поверьте мне.

Дейнц затаил дыхание. Надо было немедленно менять тон и тактику поведения.

— Шеф, важно вызвать в стране беспорядки. Хотя бы на время, когда Ишан Халифа перейдет границу. Это ваша мысль: беспорядки в стране и переход границы.

— Не беспорядки, — поправил Расмус, — а государственный переворот.

— Не выходит… — сожалея, вздохнул Дейнц, — Второй раз идти в тюрьму моим людям было бы сложнее. Почти невозможно. Мы даже убрали стражника.