Луи Буссенар - Приключения в стране львов

— Я ее вижу, — произнес он тихо, — на высоте около девяти метров. Из бедра течет кровь, но рана, должно быть, легкая; незаметно, чтобы чудовище ослабело. Посмотрим, не удастся ли ее свалить.

— Если вы не убьете, а еще больше раздразните животное… — начал незнакомец.

— Постараюсь убить, — холодно оборвал его Андре. — Моя винтовка заряжена пулями восьмого калибра при семнадцати с половиной граммах английского пороха.

Охотник медленно поднял винтовку и застыл, прицелившись в густую листву.

Но выстрела не последовало. Обезьяну было хорошо видно только в бинокль.

— Вот несчастье! Вижу лишь неопределенное пятно.

— Помогите! Помогите! — послышался над головой женский голос.

Три друга вздрогнули. Следовало торопиться, голос мог привлечь внимание гориллы.

Андре вдруг решился. Грянул оглушительный выстрел, и лес сразу наполнился ужасным воем зверя.

— Попал! — возликовали Фрике и Барбантон. Лишь англичанин глядел на происходящее бесстрастно и безмолвно.

С вершины дерева на землю, цепляясь за ветви и кувыркаясь, валилось огромное мохнатое тело. Горилла, хоть и смертельно раненная, была опасна и страшна. Она ухватилась за один из суков, встала ногами на другой и устремила свои маленькие свирепые глазки на врагов, до которых оставалось не более шести метров.

Ее громадные челюсти с длинными желтыми зубами громко стучали. Морда — эта ужасная карикатура на человеческое лицо — исказилась гримасой, похожей на улыбку. Обезьяна выла, хрипела и харкала в людей кровью.

Собрав последние силы, она приготовилась ринуться на охотников, но тут снова раздались возгласы похищенной. От нее гориллу отделяли всего три метра.

Чудовище раздумало прыгать на землю и с криком «кэк-ак» устремилось к пленнице, невидимой снизу охотникам.

Француз еще раз спустил курок. Пуля нашла зверя, но угодила не в висок, как хотелось, а в челюсть. Обезьяна рассвирепела еще больше, наклонилась и уже было ухватила женщину, но грянул третий выстрел — в самое сердце. Горилла выпрямилась, постояла, схватившись огромными руками за груди, глухо выдохнув, рухнула вниз, едва не задев свою жертву.

На сей раз самым метким оказался жандарм. Своим спасением незнакомка была обязана ему.

Осторожный англичанин подошел к обезьяне и на всякий случай выстрелил в ухо, а Андре подозвал двух негров и стал быстро что-то объяснять, указывая на баобаб.

Лазить по деревьям для чернокожих — сущий пустяк. В несколько секунд они выполнили поручение хозяина, взобравшись наверх не по стволу, слишком для этого толстому, а по висячим корням, росшим из боковых ветвей растения-великана и вертикально спускавшимся к земле, чтобы в нее врасти.

Фрике полез вместе с неграми, дабы руководить их действиями. Он сам был почти так же ловок, как убитая горилла. Вдруг юноша вскрикнул, словно попал в змеиное гнездо, схватился за лиану и быстро-быстро спустился вниз, бледный, с искаженным лицом.

— Что с тобой? Что случилось? — всполошился Андре.

— Скажите, я очень похож на сумасшедшего?

— Так похож, что мне самому хотелось задать тебе этот вопрос.

— Действительно, дружище, вы выглядите как-то странно, — подтвердил Барбантон, заряжая свою винтовку.

— Странно! Всего лишь странно?! Да мне нужно бы кровь пустить, не то удар хватит! Впрочем, с вами сейчас сделается то же самое.

— Почему?

— А потому… Вот, смотрите.

Потерпевшая тем временем тихо спустилась на землю при помощи негров.

Андре и Барбантон одновременно обернулись. Первый невольно закашлялся. А жандарм… Невозможно описать, что изобразилось на его энергичном, мужественном лице: изумление, тревога, гнев, недоумение. Он стоял как вкопанный, не в силах ни говорить, ни думать, ни даже пошевелиться.

Бедняга едва-едва пролепетал глухим, замогильным голосом:

— Элодия Лера!.. Жена!..

Открытие сезона охоты. — Жилище охотника-космополита. — Разочарование, мистификация, бедствие. — О том, как горе-охотники затеяли экспедицию по белу свету.

Чтобы уяснить происходящее, вернемся немного назад, к 31 августа 1880 года, к событиям, случившимся за четыре месяца до начала нашего рассказа.

Было семь часов вечера. У станции Монервиль (что сразу после Этампа[8]) остановился пассажирский поезд. Из него вышло семеро парижан в полном охотничьем снаряжении: в сапогах, гетрах[9], с ружьями и сумками — все, как положено. При каждом из столичных немвродов[10] было, как водится, по легавой собаке. Милые песики, радуясь освобождению из специального вагона, в котором они, протестуя, выли два часа, весело лаяли и прыгали. По тому, как вырядились их хозяева, сомнения не было — скоро охота.

Да, завтра утром, на восходе солнца, должно было состояться открытие сезона. Люди радовались этому не меньше собак — ведь в Босе, местности, изобилующей куропатками, хороший стрелок может показать все свое искусство.

У станции гостей дожидался громадный шарабан[11], запряженный парой крепких першеронов[12]. Охотники уселись в него вместе с собаками, возница в блузе хлопнул бичом — и тяжелый экипаж покатился.

Дорогой парижане весело беседовали. Шесть километров от станции до деревеньки С. пролетели совершенно незаметно. Кучер, краснощекий парень из местных, сообщил, что уже лет девять, с самой войны, не было в их краях такого обилия куропаток и зайцев. В прошлую среду он обходил вместе с хозяином имение и видел более сотни стай, а крестьяне говорили, что в действительности их втрое больше.

Охотники предвкушали богатую добычу. В большом возбуждении, они подъехали к ухоженному домику и остановились у крыльца.

Строение было совершенно простым, без всяких архитектурных претензий, но просторное, уютное и чрезвычайно комфортабельно обставленное.

Услышав стук экипажа, из гамака, висевшего под липами, поднялся владелец усадьбы — здоровяк лет тридцати пяти.

— Андре! Андре Бреванн! Здравствуйте, Андре!

Гости шумно приветствовали хозяина, а собаки с громким лаем стали носиться по клумбам и грядам. Всюду слышался смех, шутки, компания подобралась сугубо мужская, следовательно, все церемонии были отброшены.

Бреванн, одетый в синюю фланелевую блузу, полотняные штаны и высокие сапоги из желтой кожи, имел вид довольно простецкий, как бы говоря: «Не взыщите, каков есть».

К приезду гостей подали обед, походный и в то же время изысканный. Готовила его Софи, великолепная стряпуха, знающая свое дело.