Юсуп Хаидов - Из-под самана

Джумабай и Пирджан выжили, их состояние улучшилось, а Новикову стало хуже. С помощью военнопленных его устроили в лазарет лагеря. Он лежал, не вставая с постели, и не мог есть. Джумабай и Пирджан приходили к нему каждый день.

Однажды, когда они пришли его навестить, Новиков еле слышно сказал:

— Ребята, думаю, что это уже конец.

— Не говорите так, вы выздоровеете, все будет хорошо,—ответили оба солдата.

— Слушайте меня внимательно, — еще тише проговорил Новиков, пошевелив указательным пальцем руки, которую держал Джумабай. — Разговор не о моей смерти, а о другом. Из этого ада, в который мы попали, едва ли кто-нибудь сумеет вырваться. Вряд ли кто-нибудь выживет. И в дальнейшем мы не сможем быть вместе. Но я твердо верю, что при любых испытаниях вы сохраните преданность Родине.

Наступила тяжелая тишина. Все молчали, скрывая друг от друга свои страдания.

Палата Новикова была смежной с кабинетом врача. В этом кабинете, кроме стола и одного стула, имелся еще висевший на стене маленький портрет Гитлера, вырезанный из газеты.

Нынешний врач или его предшественник заставил пленных сделать рамку для фотографии фюрера. Когда дверь приоткрывалась Гитлер из рамки смотрел в сторону Новикова..

На улице валил снег, стоял небольшой морозец, однако температура в палате была терпимой.

Когда Джумабай с Пирджаном собрались уходить, дверь в палату с шумом распахнулась. Опираясь на самодельные костыли, вошел безногий пленный. Лицо его обросло бородой, уши изношенной шапки были опущены. Стуча костылями, он торопливо протопал в кабинет врача.

Остановившись на пороге кабинета, вошедший ткнул пальцем в портрет Гитлера и стал приглушенно выкрикивать:

— Тебе Москва нужна, негодяй? Ну как, взял Москву? Как бы не так, засунули тебе под хвост колючку!

Продолжая ругаться, он сложил кукиш и, размахивая рукой перед портретом, заключил:

— Вот тебе, мерзавец!

Топая назад, он остановился около кровати Новикова и тихо сказал:

— Извините.

— Товарищ, какие новости услышал? — слабым голосом спросил Новиков.

— Гитлеру под Москвой как следует дали по морде. Разбили вздребезги фашистов,—быстро проговорил человек на костылях и заковылял дальше, не оборачиваясь.

Новиков оперся на локти и воскликнул:

— Ура, ребята!

— Ура! — тихо поддержали Джумабай и Пирджан. Всем троим казалось, что у них с плеч свалилась огромная гора.

* * *

Когда Джумабая и Пирджана вместе с другими военнопленными погрузили в вагон для отправки в новый лагерь, состояние Новикова оставалось тяжелым. Больше известий о нем они не имели.

На этот раз всех военнопленных из эшелона поместили в концентрационный лагерь, расположенный на территории Германии. Им выдали полосатую лагерную одежду, деревянную обувь, и повесили на воротниках номера.

На территории лагеря был большой карьер. Джумабай и Пирджан вместе с остальными перетаскивали камни.

Из карьера наверх вела лестница, сложенная из огромных валунов. От бесконечного хождения туда и обратно камни, отшлифованные тысячами ног, стали скользкими.

Перетаскивая туда и обратно тяжелые глыбы, пленные должны были быть очень осторожными, чтобы не сорваться с обрыва. Эта работа напоминала круговой конвейер.

Люди, таскавшие камни, шли вверх друг за другом. Эта вереница не имела ни конца, ни края. Расстояние между пленными было в один шаг, каждый имел свое место в ряду. Это лишало возможности сделать хоть небольшую передышку или сбежать.

Отвратительная скудная еда и изнурительная работа имели своей конечной целью уничтожение людей.

На третий день ослабевший Джумабай, которого сильно знобило, попытался выбрать камень поменьше. Наблюдавший за работой пленных эсэсовец, увидев это, велел Джумабаю поднять огромную глыбу.

— Господин офицер, я болен, — негромко сказал Джумабай.

— Если ты болен, то вот этот тоже болен. Подними, свинья, камень! — зло прошипел эсэсовец, выхватывая пистолет.

Пленные хорошо знали этого палача — специалиста по убийству людей.

— Подними, брат, постарайся. Иначе он выстрелит. Я буду идти за тобой, помогу, — прошептал русский парень, находившийся рядом.

Джумабай поднял камень и, пошатываясь, понес его. Перед глазами плыли круги, в ушах звенело. Ноги у Джумабая дрожали под тяжестью камня, когда он шел по ступеням. Он согнулся чуть не до самой земли.

Эсэсовец его сопровождал, и не было никаких сомнений, что он выстрелит в Джумабая, если тот уронит камень.

Русский парень, шедший позади с такой же глыбой, время от времени помогал Джумабаю. Так с его помощью он кое-как дотащился наверх и рухнул от слабости на землю.

На следующий день немец заставлял русского парня, который помог Джумабаю, таскать самые тяжелые глыбы, всякий раз угрожая пистолетом.

Эсэсовец мстил за проявленную помощь, и было ясно, что когда у парня не хватит сил идти вверх по ступенькам с камнем на плече, эсэсовец его пристрелит.

В очередной раз поднимая камень, указанный эсэсовцем, парень потихоньку шепнул свой домашний адрес рядом стоящему пленному.

— Прощайте, товарищи...

Собравшись с силами, он взвалил камень на плечо и начал подниматься вверх. Он надеялся, что охранник отстанет от него, но этого не произошло. Наоборот, немец заставил его вернуться, поднять более тяжелую глыбу и зашагал с ним рядом. Сил поднять камень наверх не хватило, и когда до вершины карьера оставалось всего несколько ступенек, парень опустил камень.

— Подними, — приказал эсэсовец с угрозой и направил пистолет на пленного.

Пленный понял, что через считанные мгновения он будет расстрелян, и тогда, сделав движение к камню, он обхватил эсэсовца и молниеносно бросился вместе с ним вниз с обрыва.

Одним палачом стало меньше, за это русский парень заплатил своей жизнью.

После этого случая гитлеровцы усилили свои зверства. Они лишали пленных сна, еды, жестоко избивали их и расстреливали. Но уже не сопровождали их по каменной лестнице.

Можно было подумать, что эсэсовцы соревнуются в жестокости. Новый надсмотрщик, сменивший прежнего, сброшенного русским пленным с обрыва, был еще большим негодяем. Он заставлял пленных после изнурительной работы плясать, пока они не потеряют сознание. Это зрелище доставляло ему удовольствие.

Однажды, встретив на территории лагеря Пирджана и Джумабая, эсэсовец остановился.

— А, цыгане! — И хлестнул каждого хлыстом по лицу.

Пирджан и Джумабай побежали прочь, однако эсе-совец окриком остановил их и велел подойти поближе.

— Почему не попросили извинения, черные свиньи?— играя хлыстом, угрожающе спросил эсэсовец. — Ну-ка, спляшите по-цыгански!