В Травинский - Мир Приключений 1965 (Ежегодный сборник фантастических и приключенческих повестей и рассказов)

— Генин, — слышит в трубку политрук голос командира полка, — хорошо, Генин! Передай Порику: представляю к награде! Пусть отходит, примет второй батальон, там убит командир!

— Вася! — кричит Генин. — Командир полка приказывает…

…Снаряд угодил как раз между ними.

Куда их везут? Дрожит и вибрирует пол вагона, будто земля под Святогорским монастырем. Сквозь щели левой стены проползает на мгновение луч луны… Куда их везут?

Человек, голова которого лежит на ногах у Василия, опять что-то бормочет. Быстрые, быстрые захлебывающиеся слова: “Катенька, Катенька… огурцы солили… банка… стреляет”. Василий осторожно подымается, на ощупь подсовывает под дрожащую, елозящую по ногам человеческую голову рукав укрывающего его армяка. “Катенька… голову больно…” — Голос стихает, стихает. Видно, из военнопленных, грузили их вместе с “рабочими”. Этому — конец. Василий вспомнил его лицо: худое, черное, с блестящими, перенапряженными глазами. Волосы в кровавых култуках, так, видно, и не перевязан толком ни разу. Спокойно, Василий, спокойно, Василий, нервы в кулак! Сейчас главное — куда их везут?

На стоянках вначале слышалась вроде бы немецкая речь. Вот уже второй день говорят не по-немецки. Двенадцатый день пути в мрачную неизвестность. Только один раз за это время дали две буханки хлеба на всех, ведро воды… Спокойно, Вася, спокойно, не то зря сдохнешь, Вася!

Он закрывает глаза. Тяжелая, больная дремота наползает, как оглушает. И снова воспаленный мозг прогоняет назад кадр за кадром, будто киноленту, дни окружения и прорывов, лесных троп и лесных засад, и погони, погони, погони на своей земле, сразу ставшей бесприютной, на вчерашней советской земле, — погони, погони, погони за окруженными, за беглецами из плена, за израненными, полуголыми солдатами, пробирающимися к своим, к армиям неокруженным и армиям воюющим — в СССР, где все свое, все, без чего нет жизни-Погони, погони, лают собаки, раздвигаются кусты, автомат в грудь: “Хальт!”. Стреляют, стреляют, собаки прыгают на грудь…

Он вновь проснулся от стона. Прислушался. Тихо. Спазма в горле разжалась. Это стонал он сам — лейтенант, коммунист, ныне — невольник Порик.

Начинало светать. Земля поворачивалась к солнцу, чтобы осветить кусочек своей поверхности, по которому из далекой России несся товарный состав, осветить этот обмотанный проволокой вагон, эту движущуюся конуру, полную зловония, грязи и предсмертного пота. Теплое, но бесстрастное солнце подымалось над изуродованной планетой, где высшее порождение жизни яростно уничтожало себя самое.

Куда бы их ни везли — это гестапо. СС и гестапо — они занимаются лагерями. Это гестапо, Вася, самая большая в мире полиция, самая совершенная организация по убиениям инакомыслящих. Ты, Порик, будешь иметь дело с гестапо и СС. Поэтому нервы в кулак и спокойней. И думать, думать, обязательно думать!..

Они надеются, что ты сдался. Что за тридевять земель от России, под дулом надсмотрщика, тебе не на что рассчитывать. Ты все потерял: родину, семью, надежду, даже самую маленькую надежду хоть на что-то хорошее.

Поезд остановился. Непривычный шум у вагона. Дребезжа, отъезжают двери. Свежий летний ветер врывается в легкие. Цепляясь друг за друга, дюжина грязных, заросших существ подымается с вонючего пола. “Шнель! Шнель!” — кричат конвоиры. А вокруг — небо, вокруг — солнце, блестит на солнце черепица крыш, и на ближайшем от перрона домике крутится над крыльцом веселенький петушок-флюгер.

И какие-то люди вдруг появляются на перроне, их отталкивают, их прогоняют, их бьют дубинками высокие коричневые полицейские, но они кричат что-то, и Василий слышит тонкие женские голоса: “Рюсс! — доносится до него. — Франсэ! Рюсс! Франсэ!” Крики все тише, толпа на перроне тает, и вот издалека доносится в последний раз: “Франсэ!”

Голодная муть отступает от глаз. Василий медленно выпрямляется. Так, значит, вот куда их привезли! Значит — Франция!

Давнее-давнее время… Орден крестоносцев уничтожал страну. Таяли литовские племена в боях с панцирной конницей немцев. Вслед за пруссами полное уничтожение надвигалось на Литву. И тогда поклялся Конрад Валленрод, что он отдаст жизнь, но уничтожит Орден.

Литвин ушел к немцам. Конрад стал рыцарем, величайшим бойцом Ордена. Он был самым набожным, самым жестоким, самым преданным среди набожных, жестоких и преданных Ордену крестоносцев. Они признали его вождем, он возглавил Орден. И, собрав всю армию Ордена в последний — крестоносцы были уверены в этом — крестовый поход на Литву, он уничтожил немецкую армию, поставив ее под неожиданный удар им же руководимых литовцев. Орден пал, Литва была спасена, клятва исполнена, — об этом рассказано в поэме польского поэта Мицкевича “Конрад Валленрод”.

Так появилась на свет “тактика Конрада Валленрода” — лукавый соблазн для многих слабых душ и страшное оружие душ сильных.

Когда Рихард Зорге тринадцать лет подряд вел фашистскую пропаганду в фашистской печати из Японии и Китая, — он осуществлял тактику Конрада Валленрода. Когда Рихард Зорге стал другом японской императорской семьи и правой рукой гитлеровского посольства в Токио — он шел по пути Конрада Валленрода. И когда Рихард Зорге в критическую минуту убедил перебросить под Москву дальневосточную армию, — он одержал победу Конрада Валленрода.

Тактика Конрада Валленрода стала тактикой Василия Порика.

…Бараки одноэтажные, деревянные. Внутри барака двухъярусные нары. На них спят ночью 100–120 человек, спят без подушек, одеял или простыней, на гнилой прошлогодней соломе, жидко прикрывающей грязные, неструганые доски: в каждой трещине — клопы и вши, кажется, что солома шевелится от них.

В темноте — подъем. “Ленивых” подымают собаки: овчарки вспрыгивают и на второй ярус. Завтрак: кружка желудевого кофе, 50 граммов хлеба. Развод на работы по восьми шахтам, закрепленным за Бомонским лагерем. Через 12 часов — обед: миска баланды из брюквы и 100 граммов хлеба. Обыск бараков. Проверка. Наказание “провинившихся” за день. Отбой. Ужина не положено.

Каждое утро кто-то не просыпается. Трупы грузят на автомашины, живых гоняют пешком. Живые бредут 6–10 километров до шахты, мертвых везут подальше: к линии Мажино, что так и не защитила Францию от вторжения. Ее глубокие траншеи и блиндажи, ее обширные доты и дзоты строили лучшие инженеры мира. Линия Мажино для живых не оказалась полезной, — она в войну принимала лишь мертвых. Немцы сгружали в нее трупы советских военнопленных: к 1945 году траншеи, блиндажи, доты были загружены доверху.