Эдгар По - Убийство в улице Морг

Проживая одно лето в Париже, я познакомился там случайно с одним молодым человеком, Августом Дюпэн. Он происходил из очень известной фамилии, но разорился, вследствие разных несчастных обстоятельств и это так подействовало на него, что он стал чуждаться всякого общества. Но со мною он сошелся, и мы даже поселились вместе, заняв квартиру в старом, запущенном доме на одной из самых глухих улиц Сен-Жерменского предместья.

Нас свела наша общая страсть к редким, старинным книгам и некоторая фантастичность наших характеров. По правде говоря, нас можно было принять со стороны за помешанных, – хотя и безобидного свойства. Мы просиживали днем взаперти, даже с закрытыми ставнями, а по ночам предпринимали большие прогулки, наблюдая печальные и ясные черты многолюдного города и набираясь тех впечатлений, которыми такие исследования обогащают человеческий ум.

Меня поражала, при этом, какая-то удивительная, почти сверхъестественная прозорливость Дюпэна, доставлявшая ему самому большое удовольствие, по-видимому. Он говаривал, шутя, что у большинства людей есть окошко в груди, через которое он, по крайней мере, может видеть все, что происходит в самом их «нутре». И он подтверждал свои слова действительно изумительными догадками! Случалось, что он отвечал, мне неожиданно на то, что я думал, и потом, в объяснение этого, приводил мне целый ряд мыслей, промелькнувших у меня в голове до возникновения последнего моего размышления или недоумения. И потом, когда я просил его открыть мне, каким чудом он мог проследить то, что происходило в моем мозгу, он указывал мне на разные мелкие внешние обстоятельства, не относившиеся к главному предмету моих мыслей, но долженствовавшие непременно вызвать в моем уме то или другое сопоставление. Все это было поразительно до крайности и обнаруживало в моем товарище необычайное чутье.

Вскоре после одного случая, в который он изумил меня чтением моих мыслей, мы просматривали нумер «Судебного Листка», и нам бросилась в глаза следующая заметка:

Загадочное убийство. Сегодня ночью, в третьем часу, жители квартала Св. Рока были разбужены страшными криками, раздававшимися, по-видимому, из четвертого этажа одного дома в улице Морг, принадлежавшего г-же Лэпанэ и в котором она жила с своею дочерью, Камиллою Лэпанэ. Калитка во двор, запертая изнутри, была выбита сбежавшимися соседями при содействии двух полицейских. Крики уже смолкли в это время, но пока люди спешили вверх по лестнице, над ними слышались какие-то грубые, спорившие между собой, голоса. Но вскоре и они стихли; наступило полное безмолвие. Квартира четвертого этажа оказалась запертою на ключ изнутри; дверь выломали и тогда, в самой задней, большой комнате, глазам всех представилось ужасное зрелище.

Все здесь было в страшном беспорядке: мебель разбросана и поломана, с единственной, стоявшей в углу, кровати, тюфяк был сброшен на середину комнаты; на одном стуле валялась окровавленная бритва; в камине оказалось две или три густых пряди седых волос, вырванных, по-видимому, с корнем; на полу были найдены четыре золотая монеты, одна топазовая серьга, три большие серебряные ложки, три маленькие из поддельного серебра и два мешочка, в которых оказалось около четырех тысяч франков золотом. Выдвинутые из комода ящики были, очевидно, опустошены, хотя в них оставались еще некоторые вещи. Под тюфяком (не под кроватью) стоял небольшой железный сундучок, отпертый, с ключом в замке. В нем не было ничего, кроме писем и других незначительных бумаг.

Обеих г-ж Лэпанэ не было видно нигде, но громадное количество сажи, засыпавшее камин, обратило на себя общее внимание. Кто-то заглянул в трубу: к общему ужасу, в ней оказался втиснутый труп девицы Лэпанэ. На нем было множество царапин и ссадин, причиненных, без сомнения, насильственным втискиванием его в трубу, но вся шея несчастной была в синяках и носила явные следы чьих-то ногтей, что указывало на то, что смерть последовала от задушения. Тело матери было найдено на дворе, за домом; голова у нее была почти совершенно отрезана, так что отвалилась, когда подняли с земли труп, вообще страшно искалеченный.

На следующий день, та же газета привела несколько свидетельских показаний по этому страшному делу, виновники которого не были еще открыты. Все эти показания сводились к тому, что убитые вели очень замкнутую жизнь, слыли за особ довольно зажиточных. Ходили слухи о том, что старуха занималась ворожбою. Характера она была причудливого: рассердясь, однажды, за что-то на жильцов нижних этажей, она не стала более пускать никого, так что все квартиры давно уже стояли пустыми. Никто не навещал этих Лэпанэ; изредка только бывал у них доктор. Все окна на улицу, даже в самой квартире хозяйки, были закрыты ставнями почти постоянно; редко открывались и те, которые выходили на двор, исключение составляли лишь два окна, находившиеся в большой, задней комнате. Один из полицейских, подтверждая все сказанное свидетелями о слышанных громких женских криках, приходил к тому заключению, что из двух голосов, как бы споривших наверху, один принадлежал, несомненно, французу, потому что он, свидетель, явственно расслышал два слова: «sacre» и «diable». Еще один свидетель уловил восклицание: «Mon Diеu!» Другой голос был очень странный, – неизвестно даже, мужской или женский, – какой-то визгливый, с иностранным акцентом, походившим всего более на испанский говор. Все прочие свидетели признавали тоже один из голосов, именно грубый, за принадлежавший французу, но относительно второго, резкого и визгливого, господствовало полное разногласие, смотря по национальности допрашиваемых. Голландцы, немцы и англичане, не говорившие по-французски, уверяли, что голос отличался французскою интонацией, между тем как французы находили его похожим на голос голландца, немца или англичанина.

Самый тщательный осмотр дома только увеличивал, общее недоумение насчет того пути, которым лица совершившие убийство, могли проникнуть в квартиру своих жертв. Все окна и двери оказывались запертыми изнутри. Печные трубы были так узки, что пролезть в них было невозможно; для того, чтобы только освободить оттуда труп девицы Лэпанэ, потребовались усилия четырех людей.

Подозрение пало на одного молодого человека, Адольфа Лебона, служившего в банкирской конторе Миньо, из которой покойная Лэпанэ вынула свои четыре тысячи франков за день до своей смерти. Этот Лебон относил ей деньги; других улик против него не было, и он был арестован, по-видимому, без всякого основания.

Мой друг Дюпэн следил с величайшим вниманием за ходом следствия. Однако он не высказывал никаких предположений сначала, и лишь после заарестования Лебона спросил моего мнения о происшествии.

Я отвечал, что решительно теряюсь в догадках. Дело было окружено какою-то непроницаемою тайной.

– Видите ли, – сказал на это Дюпэн, – полагаться на факты, добытые следователем, никак нельзя. Французская полиция славится своей проницательностью; она только смела, но у нее нет общего метода; она руководствуется лишь данными настоящей минуты. Меры принимаются ею очень широкие, но мало приложимые к делу, и напоминают мне, отчасти, г. Журдена, который требует, чтобы ему подали шлафрок, «pour miеuх entendre la musique». Иной раз, здешние сыщики достигали действительно изумительных результатов, но только благодаря своей настойчивости и неутомимости. Где этих качеств не было, там дело кончалось всегда неудачей. У Видока, например, было удивительное чутье, но, действуя без системы, он вводился в заблуждение самым напряжением своей проницательности. Он обессиливал свое зрение, поднося себе предмет слишком близко к глазам. Благодаря этой близости, он мог рассмотреть с необыкновенною точностью некоторые подробности, но решительно терял из вида целое. Вот что значит быть слишком глубоким! Истина не всегда на дне колодезя; я уверен, что она всего чаще на его поверхности. Взглядывая вскользь на небесные светила, мы видим их в полном блеске, а если вздумаем смотреть на них слишком пристально, то, пожалуй, блеск этот совершенно потускнеет для нас. Что касается собственно этих убийств, то обсудим их хорошенько, прежде чем поставить какой-либо приговор. Такое расследование нас позабавит… (Мне показалось немножко неуместным употребленное Дюпэном здесь слово «забавит», но я не сказал ничего, а он продолжал): этот Лебон оказал мне, однажды, услугу, которую я не забываю. Полицейский префект мне приятель, и я уверен, что он даст нам разрешение на осмотр места убийства.

Мы получили сказанное разрешение без труда и отправились в улицу Морг. Это один из самых жалких переулков между улицами св. Рока и Ришелье. Дом было очень легко найти, потому что перед ним все еще стояла небольшая толпа, глазевшая с бессмысленным любопытством на его закрытые ставни. Он не отличался ничем от других парижских домов: тот же боковой вход с небольшою, стеклянною будкою для консьержа, все прочее тоже по обыкновению, но мы обошли кругом все строение, и Дюпэн всматривался в соседние дома с таким вниманием, которое мне казалось даже совершенно излишним.