Джон Стейнбек - Неведомому Богу. Луна зашла

Однажды вечером, когда урожай на ферме Уэйнов под Питтсфордом в Вермонте был собран, дрова на зиму заготовлены, а на землю лёг первый снег, Джозеф Уэйн, войдя в дом, остановился у камина, перед креслом-качалкой, в котором сидел его отец. Они были похожи. У обоих — большие носы и высокие тяжёлые скулы; могло показаться, что их лица сотворены из материала, гораздо более крепкого и прочного, чем плоть, какого-то камнеподобного вещества, с трудом поддающегося обработке. Редкая шелковисто-черная борода Джозефа позволяла видеть контур его подбородка вполне отчётливо. Длинная борода старика была седой. Его изучающие пальцы сновали по ней туда-сюда, аккуратно закручивая края так, чтобы не повредить их. Прошло некоторое время, прежде чем старик понял, что перед ним находится его сын. Безмятежный взгляд его ярко-голубых глаз старого, всезнающего человека устремился вверх. Взгляд голубых, по-молодому любопытных глаз Джозефа, казалось, мог обжечь. Сейчас, находясь рядом с отцом, Джозеф совсем не был уверен, что недавно возникшие у него мысли не будут сочтены отступничеством.

— Земли не хватит, сэр, — начал он неуверенно.

Старик глубже закутал в пастуший плед свои тонкие прямые плечи. Негромко, словно им вещала уверенная в себе правота, зазвучал его голос.

— На что ты жалуешься, Джозеф?

— Вы слышали, что Бенджи стал ухаживать за девушкой, сэр? К началу весны Бенджи женится, осенью будет ребёнок, а следующим летом — ещё ребёнок. Земля не резиновая, сэр, её не растянешь. Её не хватит.

Старик медленно опустил глаза и стал разглядывать свою руку, пальцы которой неспешно двигались по его колену.

— Бенджамен ещё ничего не рассказывал мне. Бенджамен никогда не отличался послушанием. Ты уверен, что с девушкой у него серьёзно?

— Рэмси в Питтсфорде толковали про это, сэр. У Дженни Рэмси новое платье, она прямо вся цветёт. Сегодня видел её, так она глаза отводит.

— А, ну так оно, наверное, и есть. Бенджамен расскажет мне.

— Как видите, сэр, на всех нас земли не хватит.

Джон Уэйн снова поднял глаза.

— Земли достаточно, Джозеф, — спокойно сказал он. — Бартон и Томас привели жён в дом, а земли хватает. Ты следующий по старшинству. Тебе надо жениться, Джозеф.

— Это уже слишком, сэр. Земля и так кормит слишком много народа.

Глаза его отца сузились.

— Ты что, сердишься на своих братьев, Джозеф? Я не слышал, что между вами какая-то ссора.

— Да нет, сэр, — запротестовал Джозеф, — ферма слишком маленькая, и…

Всем своим длинным телом он склонился к отцу.

— У меня собственный интерес к земле, сэр. Я прочитал, что на Западе есть дешёвая хорошая земля.

Клин бороды Джона Уэйна, которую он осмотрел и разгладил, качнулся вниз. Неподвижная тишина пролегла между ними, а Джозеф, стоя перед старцем, ожидал его решения.

— Если бы ты мог подождать год, — сказал наконец старик, — а год или два — это ничего, когда тебе уже тридцать пять… Если бы ты мог подождать год или два… Я думаю, я был бы ещё в здравом уме. Ты не самый старший, Джозеф, но я постоянно думаю, что лишь ты заслуживаешь моего благословения. Томас и Бартон — славные ребята, хорошие сыновья, но я всегда хотел дать благословение именно тебе, чтобы ты мог занять моё место. Не знаю, почему… В тебе больше какой-то внутренней силы, чем в твоих братьях, Джозеф; больше уверенности и ума.

— Но ведь и они могут обосноваться на западных землях, сэр. Надо только прожить там год, построить дом, распахать участок — и всё, земля — ваша, и никто не сможет её отобрать.

— Знаю, я про это слышал; полагаю, что ты должен ехать сейчас. Мне только нужно, чтобы ты написал мне, как ты там и что ты делаешь. Через год, самое большое через два, я буду с тобой. Я старик, Джозеф. Я последую за тобой повсюду, я буду в небе у тебя над головой и в дуновении ветра. Увижу землю, которую ты выбрал, и дом, который ты построил. Знаешь, мне это было бы интересно. Может быть, я даже чем-то смог бы помочь тебе. Допустим, потерялась у тебя корова, может быть, я смог бы помочь тебе найти её; ведь на открытом месте я могу видеть далеко. Если только ты подождёшь немного, пока я смогу сделать это, Джозеф.

— Землю разбирают, — упрямо повторил Джозеф. — С начала века прошло уже три года. Если ждать ещё, всю хорошую землю разберут. Мне нужна земля, сэр, — и его алчные глаза лихорадочно заблестели.

Натягивая плед на колени, Джон Уэйн кивнул.

— Вижу, — заметил он, — дело тут серьёзное. Может быть, я смогу разыскать тебя позже.

И затем, решительно:

— Подойди ко мне, Джозеф. Положи свою руку сюда, нет, вот сюда. Так и отец мой делал. Этот обычай так стар, что не может быть плохим. Теперь убери руку! — он склонил свою седую голову. — Да снизойдёт на моё дитя благословение Божье через благословение моё! Да пребудет он всегда в свете Божьего Лика! Да возлюбит он свою жизнь! — на мгновение он замолчал. — Теперь, Джозеф, ты можешь ехать на Запад. Здесь мы с тобой разговор закончили.

Скоро пришла зима с глубокими снегами и колючими морозами. Целый месяц Джозеф слонялся по дому, не желая расставаться со своей юностью и всем тем, что неотступно напоминало о ней, но благословение направляло его в путь. Став чужим в доме, он чувствовал, что братья будут довольны, когда он уедет. Выехал он ещё до начала весны, а когда добрался до Калифорнии, на холмах там уже вовсю зеленела трава.

Потратив некоторое время на поиски, Джозеф прибыл в долину Нуэстра-Сеньора в центральной Калифорнии, где и зарегистрировал своё земельное владение. Нуэстра-Сеньора, обширная долина Богоматери, встретила Джозефа причудливым смешением зеленой, золотисто-желтой и ярко-синей красок. Низина, заросшая диким овсом, была усыпана канареечными цветами горчицы. Во впадине, по краям которой с обеих сторон рос невысокий лес, с шумом бежала по своему усеянному валунами руслу река Сан-Францискито. Прибрежная гряда гор закрывала долину Нуэстра-Сеньора с двух сторон — с одной стороны защищая её от моря, с другой — от порывов ветра, дующего из огромной долины Салинас. Гряда гор, находящаяся у южной оконечности долины, расступалась, образуя проход для реки. Рядом с этим проходом и располагалось небольшое селение с церковью Богоматери. Несмотря на то, что церковь в последнее время часто пустовала, статуи святых в ней облупились, часть битой черепицы с крыши кучей лежала на земле, а колокола дребезжали, мексиканские индейцы по-прежнему жили повсюду в округе и справляли свои празднества, шумной толпой танцуя хоту и засыпая на солнцепеке; их хижины как гроздья вырастали около грязно-серых стен церкви.

Закончив оформление земельного участка, Джозеф приступил к выбору места для своего нового дома. Глаза его блестели от волнения под широкими полями шляпы, а ноздри жадно вдыхали запахи долины. Он надел новые джинсы с заклёпками из жёлтой меди, блестящим поясом охватившими его талию, голубую рубашку и жилет с карманами. Шпоры на его новых сапогах с высокими каблуками сверкали как серебро. Старый мексиканец, с трудом переставляя ноги, медленно двигался по направлению к селению. Его лицо расплылось от удовольствия, когда Джозеф поравнялся с ним. Старик снял шляпу и посторонился, уступая дорогу.

— Где здесь фиеста? — вежливо осведомился он.

Джозеф довольно улыбнулся.

— У меня сто шестьдесят акров земли в долине, и я собираюсь жить здесь.

Глаза старика заблестели, когда он увидел винтовку в чехле, притороченную к седлу возле ноги Джозефа.

— Если увидите оленя, сеньор, и если убьёте его, вспомните Старого Хуана.

— Когда построю дом, устрою фиесту, — крикнул ему, обернувшись на скаку, Джозеф. — Я тебя не забуду, Старый Хуан!