Форд Мэдокс Форд - Солдат всегда солдат. Хроника страсти

На нашем литературном портале можно бесплатно читать книгу Форд Мэдокс Форд - Солдат всегда солдат. Хроника страсти, Форд Мэдокс Форд . Жанр: Классическая проза. Онлайн библиотека дает возможность прочитать весь текст и даже без регистрации и СМС подтверждения на нашем литературном портале fplib.ru.
Форд Мэдокс Форд - Солдат всегда солдат. Хроника страсти
Название: Солдат всегда солдат. Хроника страсти
Издательство: -
ISBN: -
Год: -
Дата добавления: 15 декабрь 2018
Количество просмотров: 333
Читать онлайн

Помощь проекту

Солдат всегда солдат. Хроника страсти читать книгу онлайн

Солдат всегда солдат. Хроника страсти - читать бесплатно онлайн , автор Форд Мэдокс Форд

Ученик Флобера, Джеймса и Тургенева, Форд чуть ли не первым из английских писателей начала XX века наметил модернистский подход «не дать своей индивидуальности проявиться на письме». И далее: «Художнику не стоит писать… чтобы, как говорится, облегчить душу. И в целях пропаганды тоже не стоит писать, хотя писателя порой и тянет к этому… Писать надо для того другого существа, которое слишком умно, чтобы долго сосредоточиваться на чем-то одном или обманываться призывами поверить в какую-то доктрину… Обрадовать это существо, но не исправить — вот ради чего пишешь… Короче говоря, быть сознательным художником — работа не из легких. От тебя требуется всего лишь быть мастером, умеющим работать и дрелью, и резцом, и молотком. И не жди никакой особой награды за свои труды. Лишь иногда, возвращаясь к написанным и уже позабытым книгам, ты замечаешь: „А ведь неплохо сработано!“ Интересно, что безличность художника Форд обосновал не столько ссылками на авторитет Флобера, сколько тем, что именно самоустранение автора из текста позволяет сохранить иллюзию реальности, в которой пребывает читатель: „Не стоит подчеркивать, что Флобер первым заметил, что вторжение автора в повествование разрушает иллюзию, в которой находится читатель. Автор должен быть безличен; подобно демиургу, он не должен быть ни „за“, ни „против“ ни одного из своих героев; он должен проецировать, но не пересказывать события и, главное, — всегда держаться подальше от собственных книг“».

Форд нашел и свой образ современного идеального читателя: «Художнику лучше обращаться… к читателю доброжелательному; другими словами, ему следует представить себе родственную душу — молчаливого и благодарного слушателя, чья мысль работает во многом так же, как его собственная». Может даже показаться, что Форд творил из читателя кумира: «Не спускай с Читателя глаз! Вот единственное условие… Мастерства!» Между прочим, схожие мысли об идеальном читателе высказывал еще Л. Н. Толстой. Но важно отметить, что именно благодаря практике Форда, питавшейся европейской и русской литературной традициями, в современной западной прозе сложился прием диалога с читателем.

Романы Форда объективно положили начало модернизму в английской прозе.

Как он сам признавался, «все, что знал о писательском мастерстве», он вложил в роман «Солдат всегда солдат».

Русского читателя удивит эта книга. Мы не привыкли к дотошному обсуждению во всех подробностях семейных, супружеских, да и любовных взаимоотношений. Кому-то рассказ Дауэлла даже покажется болтовней. На самом деле перед нами настоящий английский роман — не французский, как считали современники Форда, а именно английский: драма трех семей, построенная как детектив, расследование хитросплетений запутанной интриги.

В романе Форд развил свою заветную идею: автор может стать персонажем собственного произведения, и тогда авторская точка зрения предстанет отстраненно, иронично. В зрелой модернистской прозе точка зрения подвижна: подобно кинокамере, она попадает попеременно то на одного, то на другого персонажа (ср. с «Миссис Дэллоуэй», или «Маяком» Вулф, или «Улиссом» Джойса). У Форда же точками зрения разных героев манипулирует повествователь, как бы высвечивая события с разных сторон: «А теперь расскажу, что о том же самом думала Леонора…» Смысловая неопределенность создает сложную и зыбкую картину. Рассказчик позволяет читателю ощутить, что тот слышит очевидца: посредством перечисления фактов («Мы встречались с Эшбернами девять сезонов подряд в курортном местечке Наухайм») и известных географических реалий (Нью-Йорк, Наухайм, Хемпшир) создается и поддерживается художественная иллюзия.

Яркие образы помогают представить происходящее. Рассказчик использует интонацию устной речи. Он прямо и доверительно обращается к воображаемому читателю, создавая атмосферу вымышленной беседы у камина: «Я вовсе не хочу сказать, что среди наших знакомых было мало англичан. Видите ли, нам было хорошо в Париже»; «Постоянство, устойчивость — неужели все это в прошлом? В это трудно поверить. Трудно поверить, что долгая покойная жизнь, которая целых девять с лишним лет шла заведенно, как часы, или менуэт, враз оборвалась за четыре обвальных дня»; «…я, пожалуй, представлю на неделю-другую, что сижу у камина в загородном доме. Напротив меня — милая, близкая мне душа». Роман отмечен свежестью сиюминутного исполнения: рассеянность, описки, наслаждение и, наоборот, отчаяние пишущего — все это видно в тексте. Не стоит забывать: рассказчик в романе — это писатель, представляющий, что он рассказывает историю любимому человеку. Кстати, известно, что Форд диктовал начало романа женщине, в которую в то время был влюблен. Кроме того, интонация беседы, ставшая органичным и неотъемлемым качеством фордовской прозы, видимо, имела и биографическую подкладку. Форд вспоминал позднее, что все писалось с мыслью, что когда-нибудь он прочтет это Конраду вслух.

Впечатление как бы творимого на наших глазах повествования усиливается тем, что рассказчик то и дело напоминает читателю, что он действительно пишет: «Здесь я и пишу». Он делится сомнением по поводу того, как писать: «Не знаю, с чего лучше начать. Рассказывать обо всем по порядку, да только рассказ ли это? Может, лучше описать, как все это видится мне на расстоянии, спустя годы, и еще со слов Леоноры или самого Эдварда?»

Порой повествователь обрывает фразу, не закончив, увлеченный какой-то другой мыслью, а через страницу «вспоминает» о незавершенной фразе и возвращается к ней — не столько ради того, чтобы ее закончить, сколько «разбудить» читателя и, конечно, подчеркнуть спонтанность изложения: «А мне, признаться, от пребывания в Наухайме всегда становилось — как бы поточнее выразиться? — не по себе, точно я в бане, голый — так всегда бывает на пляже или на людях, на виду у всех. (Незаконченная фраза. — И. Р.) Друзей у меня не было, своего дома — тоже. В родном углу…» Через две страницы рассказчик возвращается к незаконченной фразе: «Кстати, я, по-моему, где-то начал фразу и не закончил ее… Да, так вот, что я испытывал каждое утро, собираясь встречать Флоренс после лечебной ванны?» Иногда обнажение приема письма достигается имитацией «вспоминания вслух»: «Дайте мне вспомнить, — замечает Дауэлл, — где же мы тогда были? Ну да, это случилось в августе 1913-го».

Иногда повествователь сам комментирует собственный рассказ: «Трудно держать в голове столько событий… Жаль, что я не пишу дневник, было бы легче».

Спутанная хронология заставляет читателя трудиться, вовлекает его в психологические, нравственные и даже философские перипетии. Рассказчик интригует читателя тем, что знает о каких-то фактах, но не раскрывает их. Постепенно через отдельные, как бы ненароком оброненные детали проясняется картина происходящего. Все это увлекает читателя как отличный детектив: кажется, с каждым новым поворотом сюжета ты проникаешь в некую тайну.

Но наличие героя-рассказчика вовсе не гарантирует связную и доступную пониманию картину мира. В романе звучит неподдельная ирония.

Ведь на самом деле никакого детектива нет. Есть антидетектив: читатель, вместе с рассказчиком, познает не тайну загадочного убийства и не интеллектуальную головоломку со многими неизвестными, а самого себя — подноготную страстей и самообмана. Это мудрая книга. Форд словно говорит нам: нет случайных самоубийств и внезапных смертей, — хаос и мрак творим мы сами, не ведая того и не желая.

Но писатель берет шире. Семейная драма соотнесена у него с историей, трагедией Франции 1870-х, созданием Германской империи в 1871 году, после заключения Версальского договора, наконец, положением в Европе накануне Первой мировой войны.

История через деталь — это модернистский прием. Да, Форд — модернист, но не только. Освоив, точнее, создав модернистскую технику, он на ее основе разработал приемы, которые пришлись впору и последующим поколениям писателей. Европейская и английская литература от Мориака и Мердок до Рушди и Мартина Эмиса явно у него в долгу. Ибо при всей модернистской выразительности и плотности письма, при всей крепкой школе романа как хроники века, Форд отстранен и ироничен. Так и хочется сказать — постмодернистски ироничен. Он словно отсчитывает от неясности, относительности и полной неопределенности происходящего линии поведения своих героев.

И это едва ли не самая поразительная его черта. Форд-писатель рос вместе с веком. Его интерес к новым веяниям лишь высвечивал грани таланта и мастерства. Так и новые поколения читателей открывали и продолжают открывать вечную актуальность — историческую и персональную — его прозы. И это не предел. Подтверждением тому — русское издание его книги, которое читатель держит в руках.

Наталья Рейнгольд

Вместо посвящения

Комментариев (0)
×