Валерий Воронин - Родина ариев. Мифы Древней Руси

Я, Отто Ульберт, вернулся в Крым летом 1942 года. Это была моя родина, и после разлуки почти в четверть века всё моё естество трепетало. Последний раз я видел Крым глазами юноши, теперь же он открылся человеку, прожившему долгую жизнь, почти старику.

Моё нынешнее положение очевидно – майор вермахта. И с оружием в руках я пытаюсь вернуть то, что когда-то принадлежало мне по праву.

Но за этой очевидностью есть невидимый слой правды, способный изменить и моё собственное положение, и судьбы людей, которых я считаю своими соратниками. Именно поэтому и моя нынешняя фамилия, и чин, и даже принадлежность к вермахту являются лишь иллюзией. Точнее сказать – легендой. Почти для всех, кроме узкого круга посвящённых. Но все они остались в Берлине. Я же, в чине майора, – в пыльном и жарком Крыму. Неужели в пору моего детства тоже стояла такая же жара? Я этого не помню…

Тогда наш дом располагался почти в центре зажиточной немецкой колонии недалеко от Симферополя. У нас было своё хозяйство, которым управлял мой дядя. Он получил от одного человека значительную сумму денег и теперь распоряжался ими по своему усмотрению. Я помню, как он водил меня по новому винограднику и рассказывал о разных замечательных сортах. Мой дядя, которого звали Карлом, хотел стать знаменитым на всю Российскую империю виноделом, таким как Лев Голицын. Дядя несколько раз ездил к этому выдающемуся виноделу. И однажды сказал мне: «Он заверил, мол, я оставлю немецкий след в русском виноделии». А мой отец лишь смеялся: «Ты вначале вырасти этот виноград!» Мой отец был старше дяди Карла. Его все уважали в колонии, ибо он был директором нашей новой школы. Отца даже называли «учёным человеком». Это я слышал своими ушами. Но в виноделии он ничего не смыслил. Он считал, что будущее Крыма – не за вином, а за исторической наукой. Тогда мне понять логику отца было трудно, да я и не пытался это сделать. Своё первичное образование я получил в нашей школе. Она была крохотная, и занятия казались мне скучными. Позже я оказался в Симферополе, где и проучился до 1914 года.

А затем началась Первая мировая война. Россия воевала с Германией. Императорская Россия с кайзеровской Германией. И лишь теперь я стал осознавать, что я немец. Все мои чаяния были связаны с победой России. Это была моя родина, и другой я не знал и знать не хотел. Так думали и другие немцы, которые жили в Крыму. Но наше положение стало шатким… Вскоре было принято решение нас переселить из Крыма. Мой отец возмущался: «Где фронт, а где мы!» Но дядя Карл возражал ему: «Наверное, они считают, что мы способны предать Россию и поднять восстание».

Я представил себя в качестве «восставшего немца», который берёт в плен своих же товарищей по гимназии. Жуткая картина! Наверное, дядя Карл обладал недюжинным воображением, если додумался до такого.

Впрочем, вскоре выяснилось, что он прав. Почти всех жителей нашей колонии отправили в Германию. А моего отца – за Урал. Так я оказался в Сибири. Не скажу, что здесь нас притесняли или относились как к предателям Родины. Отец снова преподавал в школе, а также занимался своей научной работой. По воскресеньям мы ходили в местную церковь. И я мог подолгу смотреть, как медленно горят восковые свечи. Моя матушка была православной, и отец принял православие. Наверное, по этой причине нас и не отправили в Германию.

Я мечтал, что после войны, в которой, конечно же, должна победить Россия, мы снова окажемся в Крыму. Я так скучал по своим друзьям из гимназии, по нашему дому и даже по дядиному винограднику. Кто сейчас за ним ухаживает?

Но всё обернулось по-иному. В России случилась революция, и династия пала. Это так отец сказал: «Сегодня пала династия. Царя больше нет». Но облегчения революция нам не принесла. А вскоре началась Гражданская война. Жуткое время! Власть в городе несколько раз менялась. А затем пришли красные и расстреляли моего отца. Якобы он помогал белым. Он действительно сочувствовал, но не белым, а монархии. Но лишь потому, что монархия обеспечивала порядок, крепость строя и относительную справедливость. А новая власть несла с собой анархию, огульные лозунги и жестокость. Это ведь правда.

Я убежал на фронт мстить за отца. В конце концов оказался в добровольческой армии Врангеля. С ней я отступал до Перекопа, а затем бежал до родного Симферополя. На несколько часов выбрался в родной дом. Там жили чужие люди. Русские люди, такие же, как и я, русский немец. Все мы – бывшие подданные Российской империи, а теперь…

Моя детская комната оказалась такой, какой я её помнил все эти годы. Даже кровать стояла на том же месте. И вид из окна – тот же. Только я стал другим. И все вокруг меня поменялись.

На память я срезал несколько чубуков из дядюшкиного виноградника. Почему-то сердце мне подсказывало – сюда я больше не вернусь никогда.

Бог миловал меня, и вместе с остатками белой армии мне удалось вырваться из Севастополя в Турцию, где я жил вместе с казаками. Но вскоре перебрался в Германию. Здесь мне удалось разыскать дядю Карла. И я предъявил ему чубуки с его бывшего виноградника. Конечно, к тому времени они засохли, и тем не менее… Дядя был несказанно мне рад. Наша семья вновь воссоединилась. Конечно, только частично, в моём лице…

В те годы в Германии жилось тяжко. Страна проиграла войну. Там царили нищета и уныние. Мы даже подумывали вернуться в Крым. Насколько дяде стало известно, теперь на немцев никаких гонений не было. Власть в России стабилизировалась. Но вскоре дошли слухи, что всех мало-мальски богатых людей начали притеснять, отнимать земли, делить и перераспределять по своему усмотрению. И мы никуда не поехали. Как позже выяснилось – поступили правильно.

Дядя вновь занялся виноградарством. За последние годы он оброс кое-какими связями и теперь смог открыть собственное дело. А здесь ещё и случай помог. Дядя отыскал своего старого покровителя, который снабдил его небольшой суммой денег. Но по тем временам это было настоящее богатство! Опыт разведения винограда у моего родственника уже был, так что всё получилось как нельзя лучше. Я чем мог – помогал, отдавая винограднику все свои силы. Так случилось, что в своей жизни я научился лишь хорошо стрелять и идти под пули с криками «ура». Никакой мирной профессии у меня не было. Так что через виноградарство я стал приучаться к мирной жизни. Интересно, что бы сказал по этому поводу мой отец, который относился к «виноградарской мечте» своего брата Карла с большой иронией? Но иного мне не было дано. Я находился в чужой стране и вынужден был подчиняться обстоятельствам и тем условиям, которые предлагала для меня новая родина.

Настоящим немцем я стал лишь лет через десять. По крайней мере, к этому времени я перестал скатываться в речи на русский язык, избавился от акцента и изжил в себе старые привычки. Откровенно говоря, со своим русским прошлым я прощался с большой болью. Ведь привычки детства и юности – самые живучие, и человек может пронести их через всю жизнь до самой смерти.

Вскоре я женился на девице, которая была подружкой одной из дочерей дяди Карла. У неё было безусловное достоинство – она была местной, что позволило мне ассимилировать в немецкую среду как можно скорее. А наши дети стали «настоящими» немцами. Они уже не говорили по-русски. И считали Россию чужой страной. Для них это было хорошо. А для меня – горько. Наверняка отец упрекал бы меня за то, что я не обучаю их русскому языку…

Иногда я встречался с однополчанами. Либо кто-то из них приезжал ко мне, либо я сам выбирал момент, когда можно отлучиться из нашего имения. Дядя посмеивался надо мной, мол, из этих встреч, как из осколков, новую Россию не сложить, так что и сердце понапрасну терзать не надо. Наверное, он был прав. Но тем, кто мёрз в окопах и терял лучших друзей, ходил в атаки, всегда было о чём вспомнить и чем согреть душу.

Но дядя мой с прошлой Россией был накрепко связан. Прежде всего, благодаря той сумме денег, которую субсидировал ему старый покровитель, позволив разбить виноградники и открыть своё дело в Германии. Этим человеком оказался князь Юсупов, с которым наша семья была связана ещё в России. Точнее – в Крыму. Дядя Карл какое-то время работал в имении князя в деревне Коккозы. Он был садовником и помогал укрепиться винограднику, саду и парку, которые были заложены рядом с охотничьим замком в красивой горной долине, считающейся по праву одной из изюминок Крыма. Именно после того, как дядя Карл оставил эту работу, он и загорелся желанием завести собственный виноградник. При расчёте он получил от князя Юсупова такую сумму денег, которая впоследствии и позволила ему основать виноградник в немецкой колонии близ Симферополя.

Вторично князь Юсупов помог дяде, как я уже сказал, здесь, на чужбине. Он вспомнил его, и, очевидно, общая ностальгия по Крыму и тому, что кануло в прошлое, на короткое время их сдружила. В результате этого покровительства и появились наши «германские» виноградники. Дядя смеялся: «У меня не получился немецкий след в русском виноделии. Зато я утвердил русский след в немецком виноделии. Что тоже неплохо». Мой дядя при всей своей практичности был человеком с неистребимыми фантазиями.