Тучи идут на ветер - Владимир Васильевич Карпенко

Отцам, дедам нашим, ратным делам их посвящаю

ОТ АВТОРА

Никогда я не видал этого человека. Да и не мог… Пока внезапно онемевшая рука тянулась к газете, уверился — он. Залом курпейчатой папахи, линия скул, носа… Отчуждала шинель— подхваченная в плечах, с петлицами и двумя рядами обтянутых сукном пуговиц. Шинель прямо-таки генеральская, что несвойственно по тем временам для таких людей. Вижу его только в сатиновой черной рубахе…

Казалось, все знал о нем. Боевой путь неоспорим — два года боролся за Советскую власть, сформировал два конных корпуса. Сальские степи до сих пор хранят легенды. А в итоге — бесславный, трагический конец…

И вдруг… реабилитация! Через сорок четыре года!

Что же произошло в ту давнюю весну 1920-го? Трагическая ошибка или злой умысел?

Ответ — в документах… Был суд. Должно быть и следственное дело. Хранилось в Центральном государственном архиве Советской Армии не один десяток лет. Нынче — на изучении в Главной Военной прокуратуре СССР.

Малая формальность — я у заместителя Главного Военного прокурора СССР. Молодой генерал, коренастый, плотный, с бледным интеллигентным лицом, застенчивым взглядом. Придавливая крупной белой кистью пухлую засаленную папку, говорил с укором, глядя мимо меня в окно:

— Думенко на Дону, в Сальских степях… К народу надо за ним ехать.

— Оттуда я, Борис Алексеевич, из Сальских степей…

Месяцы сидел наедине с папкой. Тысяча листов! Богатейшее собрание подлинных документов, от стенограммы заседаний рев-воентрибунала до партбилета и свидетельства о браке. Доклады, телеграммы, записи разговоров по прямому проводу…

Не обязательно быть юристом, чтобы прийти к выводу: не виновен. Убийство военкома корпуса — единственное серьезное обвинение, выдвинутое против Думенко. Когда вчитываешься в следственное дело, видишь, что в гибели своего военкома ком кор ни лично, ни косвенно не замешан. Будь на совести Ду-менко хоть капля крови Микеладзе, никогда никакой реабилитации не было бы, несмотря на его очевидные боевые заслуги перед Республикой.

Нет, не трагическая ошибка. Поднялась костлявая рука, бессердечная, жестокая. Используя власть, прикрываясь грозным временем, трудностями молодой Республики Советов, рука та, ухватившаяся за «карающий меч революции», утолила кровавую жажду…

Суд над штабом Думенко в Ростове явился классическим образчиком скорых на руку действий «левых». На докладную предреввоентрибунала Кавфронта Зорина — окончание следствия, мол, зависит от последующих показаний подсудимых и свидетелей по существу обвинения — зампред РВТР Розенберг дал распоряжение: «Не следует слишком подробно выяснять все детали преступления, быстрее закончить следствие».

Зорин, выполняя указание Розенберга, не стремился к выяснению истины. 3 апреля 1920 года он обратился по телеграфу в корпус с просьбой направить в Ростов для допроса только тех лиц, которые могут «дать сведения о противосоветской деятельности Думенко и его штаба».

Приведу выдержку из другого документа: «Ввиду того, что имя Думенко было слишком известно Республике, тов. Троцкий не решился на арест Думенко, награжденного орденом Красного Знамени. Это было еще до убийства Микеладзе. Убийство тов. Микеладзе не оставляет тени сомнения в контрреволюционной организации в Штакоре. Тогда тов. Белобородов по поручению тов. Троцкого едет в середине февраля в Конкорпус, где и производит арест всего Штакора во главе с Думенко…» (ЦГАСА, ф. 192, on. 1, д. 216. л. 272–275).

На суде верх одержал обвинитель. Организаторы процесса — Розенберг, Смилга, Колбановский, Анскин, Белобородов, Зорин. Защиту возглавлял Андрей Александрович Знаменский, старый большевик-ленинец, председатель Донисполкома, член ВЦИК; больной, он по собственной инициативе вызвался быть общественным защитником. Две его страстные речи в согласии с аргументированными выступлениями двух адвокатов не смогли переломить авантюрно-демагогического, преследующего превентивные цели, заранее предрешенного обвинителем и трибуналом процесса.

Находясь под арестом, Думенко написал телеграмму В. И. Ленину: «Я первый поднял Красное Знамя за идеи трудового народа на Дону и Кубани. Создал не одну добровольческую часть, с которыми разбил гнездо и оплот контрреволюционной банды. Прожженный пулями, пожертвовал всем дорогим, что имел, и теперь вместе со своими добровольцами штаба сижу уже месяц заключенный в тюрьме. Не имея за собой преступления, горько и обидно как честным борцам-революционерам изнывать в сырой холодной тюрьме. Во имя справедливости прошу Вас отозваться».

По распоряжению Зорина эта телеграмма адресату не послана, была пришита к делу.

Помню с детства, по хуторам и станицам Сальщины ходил упорно слух: «Телеграмма Ленина опоздала на полтора часа…» Теперь знаю, что ее не могло и быть.

Приведу еще два документа.

«Не ищите в деле обвинительных улик о том, восстал ли он против Совета оружием или словом. Первым долгом вы должны его спросить, к какому классу он принадлежит, какого он происхождения, какое у него образование и какова его профессия. Вот эти вопросы должны разрешить судьбу обвиняемого» (Лацис).

«Не отвлекаться слишком подробным выяснением всех деталей обстоятельств преступления. Если существенные черты выяснены — закончить следствие, ибо дело имеет высокообще-ственное значение. Со временем это теряется» (Розенберг).

Смысл этих слов одинаков. Между тем писались они в разное время и по разному поводу. Первые открыто высказал в печати осенью 1918 года зампред ВЧК Лацис. На что Владимир Ильич тотчас дал отповедь: «…Вовсе не обязательно договариваться до таких нелепостей, которую написал в своем казанском журнале