Манфред Бёкль - Нострадамус: Жизнь и пророчества

И формообразующий элемент сыграл свою роль. Именно — он позволил в отдельных случаях рассматривать «Центурии», равно как и автора, явлениями в лучшем случае незначащими, — хотя с момента первого издания катренов укрепилась и более крайняя точка зрения на Мишеля Нострадамуса как сумасшедшего, к тому же — сумасшедшего с гонором, амбициями, ненужной в его положении позой. И данное отношение со временем набирало силу, так что сегодня, наряду с адептами, наличествует среди исследователей немалая часть тех, кто вообще отказывает провидцу в праве на таковое именование.

Разброс катренов по всему объему «Центурий» Нострадамус, однако, произвел не механически, но использовал для этого им же придуманный код. Разгадав этот код, всякий сможет восстановить изначальную авторскую последовательность, разглядеть (в меру сил) истинный размах откровений. Однако в случае с кодом произошла загвоздка: он до настоящего времени так и не найден, что, опять-таки, порождает немало ухмылок и усиливает скепсис скептиков.

Изданная впервые в 1555 году книга пророчеств «Центурии» с тех самых пор издается и переиздается в различных странах беспрерывно. Катрены Нострадамуса продолжают в издательском, тиражируемом отношении судьбу Библии, судьбу гомеровского эпоса, шекспировских пьес. Уже этот формальный признак позволяет обоснованно вести речь о «Центуриях» как о произведении шедеврального уровня. Всякое новое поколение делает свои переводы — и длится это более четырех веков. Получается почти по завету гетевского Фауста:

Вопросы переиздания «Центурий» и проблемы перевода стихов находятся в тесной связи. Написанные на старофранцузском, катрены не получили адекватного перевода ни на один из современных языков. Число же специалистов, берущихся сегодня перелагать поэтические предсказания Нострадамуса, находится в обратно пропорциональном отношении к качеству итоговых текстов. Но даже более или менее адекватный перевод нельзя считать финалом исследовательской работы, поскольку далее неизбежно возникает вопрос касательно интерпретации содержательной стороны, — не красоты же стиля важны для четверостиший «Центурий». А вот как раз истолкование и вызывает наибольшие трудности. Ведь кроме отмеченного нами ранее, катрены отличает тот факт, что написаны они как бы языком сновидений, изобилуют не просто метафорами, но метафорами некоего высшего уровня, — что превращает стихи в аналог сомнамбулических откровений. Не исключено, что подобная особенность текстов находится в сложной, но несомненной связи с тем состоянием, которое оказывалось характерно для Нострадамуса в моменты приема информации. Существует мнение специалистов, полагающих, что Мишель Нострадамус исторически прозревал именно в моменты полудремы, сродни забытью. Иные уточняют, что, возможно, принимаемая информация не всегда оказывалась понятной и самому провидцу, — и это недопонимание находило отражение в стилистике и лексике. Если, скажем, доктор Фауст восхищался тем, «в каком порядке и согласье идет в пространствах ход работ», то пророчествующий французский астролог не всегда улавливал эту самую «чистоту линий», что можно рассматривать не только как специфику его восприятия, но и как особенность ниспосланной информации.

Примечателен в этой связи тот факт, что сам Нострадамус оговаривает в послании сыну свой фактический статус и свою потенцию. «Хотя я пользуюсь словом „пророк“, — рассуждает он, — я не желаю столь высокое звание применять к себе в настоящее время. Ибо того, кого теперь называют пророком, некогда называли „провидцем“ (videns). Строго говоря, сын мой, пророк — это тот, кто видит вещи, далекие от обычного круга познания… Если разум выстраивает будущие события, исходя из современных ему событий, они, эти будущие событии, не слишком спрятаны от него и вообще не явились для него откровением. Но совершенное знание событий (будущего) невозможно без Божественного вдохновения».

Еще одной причиной, обуславливающей нарочито расплывчатый характер Нострадамусовых предсказаний, правомерно считать сострадание как существенный элемент отношения Мишеля Нострадамуса к грядущим поколениям. Прочитывая уготованную этим поколениям судьбу, соболезнуя и сострадая, он предупреждал о грядущем в намеренно мягкой форме. Тем более, что с точки зрения человека XVI века опасность, связанная с революционным, насильственным уничтожением монархических государств Европы, опасность, внятно выявляемая в «Центуриях», представлялась прямо-таки чудовищной, — что с успехом и подтвердил ход исторического развития.

По сей день Мишель Нострадамус продолжает оставаться загадочной фигурой. Сведений о его жизни биографам удалось отыскать сравнительно немного, да и найденные зачастую оказываются накрепко переплетенными с домыслами и откровенным фольклором. Но если представители прошлых эпох достраивали события до целостной биографии художественными методами, то двадцатый век оказался временем господства в нострадамусоведении ученых-аналитиков.

Век XX заинтересовался Мишелем Нострадамусом, — что нашло свое выражение в количестве соответствующих исследований и широте их тематики. Подобный интерес объясняется тем, что большая часть предсказаний касается событий именно нашего столетия. Причем степень попаданий, иначе говоря, количество сбывшихся пророчеств, также весьма значительна. Предсказанными оказались большевистская революция, крушение династии Романовых, приход к власти Муссолини, Гитлера, террор Сталина, убийство Кеннеди, крушение коммунистической системы… В отношении нашего века Нострадамус проявил значительно большую прозорливость. А отсюда — естественный интерес, отсюда же — рост публикаций его текстов и работ о нем самом. Только число объемных исследований о Нострадамусе, созданных в XX веке, составляет целую библиотеку.

Но даже и при таком пристальном внимании, сконцентрированном научном интересе к его личности вопросов остается еще немало. Ведь в оптимальном варианте разрешением загадок Мишеля Нострадамуса должны бы заниматься личности соразмерного интеллекта и однопорядковой провидческой, скажем так, квалификации. А подобных исследователей сегодня как будто не находится. Так что поднятые «Центуриями» вопросы остаются в неизменном положении, лишь обрастая цепью гипотез.

В самом деле, одним из принципиальных остается вопрос о том, возможно ли вообще предвидеть будущее.

При отрицательном ответе мы вынуждены признать аналогичность Нострадамуса какому-нибудь графу Калиостро и прочей такого же сорта цыганщине, — что фактически дает нам право отмахнуться от содержательной стороны «Центурий» как от злобной шутки. Кто-то именно так и поступает, ну да ведь всегда, во всякую историческую эпоху находились люди, предпочитающие учиться исключительно на собственных ошибках (а право на собственную ошибку — свято). Но если на тот же самый вопрос мы отвечаем положительно и полагаем, что предсказание грядущих событий гипотетически осуществимо (изучай «Центурии», читатель), тогда неизбежно приходится иметь дело с проблемой, мучившей не одно поколение философов. Именно: как тогда быть со свободной волей человека, его усилиями к углубленному познанию мира? Ну а поскольку сегодня все большее число посвященных склоняется к мысли о принципиальной возможности предсказания (не вычисления или прогнозирования — то и другое идет по особым департаментам) некоторой части будущих событий, — такого рода допущение подводит к рассуждениям о замкнутости времени и прочих невероятнейших истинах.

Если ученые находили в «Центуриях» загадки, то политики — головную боль. Не случайным следует считать факт запрещения катренов Нострадамуса почти во всех странах с тоталитарными режимами: власть предержащие ретроспективно обижались на астролога за то, что он предрекал им неизбежную гибель. Возникала прямо-таки списанная у Лермонтова ситуация. «Глупец, хотел уверить нас, что Бог гласит его устами», — презрительно бросали в адрес провидца — и немедленно (в исторически исчисляемой хронологии) убирались с политической арены вон. Впрочем, если мысленно абстрагироваться от тогдашней политической конъюнктуры и шкурной выгоды, понять — так сказать, по-человечески — запретителей «Центурий» можно. Ведь фактически эти стихи служили доказательством того, что человеческая история была и остается независимой от суммарной человеческой деятельности в сферах политики, религии, культуры.