Элиф Шафак - Ученик архитектора

Все трое спустились по лестнице.

Увидев главного придворного строителя, гонец склонился в поклоне.

– Простите за то, что осмелился нарушить ваш покой, эфенди. Но мне приказано доставить вас во дворец.

– У каждого свои обязанности, – кивнул Синан.

– Может кто-нибудь из слуг сопровождать господина? – вмешалась кахья.

Гонец, не удостоив ее взглядом, вскинул бровь.

– Мне дан приказ доставить во дворец лишь вас, эфенди, и никого больше, – произнес он, глядя только на Синана.

Ком злобы, горькой как желчь, подкатил к горлу старой служанки. Она наверняка затеяла бы с наглецом перепалку, не положи Синан ей на плечо ладонь.

– Все будет хорошо, – успокоительно произнес он.

Старый зодчий и гонец вышли за ворота в ночную тьму. На улице не было ни души, даже бродячие собаки, которых в городе развелось полным-полно, куда-то подевались. Синан уселся в карету, гонец захлопнул дверцу и опустился на сиденье рядом с возницей, который не произнес ни слова. Лошади двинулись, и карета, покачиваясь из стороны в сторону, понеслась по булыжной мостовой.

Пытаясь скрыть тревогу, Синан отодвинул занавеску и уставился в окно. Карета катилась по узким кривым улочкам, мимо домов с темными окнами. Он думал о людях, которые спят сейчас в своих роскошных особняках и жалких хижинах. Путь в сераль пролегал через несколько кварталов: еврейский, армянский, греческий и левантийский. Синан смотрел на христианские церкви, которым в Стамбуле запрещено было иметь колокола, на синагоги, стоявшие в глубине квадратных дворов, на мечети под свинцовыми крышами. К храмам, словно ища у них защиты и покровительства, во множестве лепились глинобитные и деревянные лачуги. Даже состоятельные люди строили себе здесь жилища из плохо обожженных кирпичей. В очередной раз Синан подивился тому, что столь прекрасный и богатый город застроен такими убогими домишками.

Наконец показался дворец. Карета остановилась в первом внутреннем дворе. К ней сразу бросились дворцовые скороходы, двигавшиеся с привычным проворством. Синан и гонец вошли в Средние ворота. Никто, кроме самого султана, не имел права въезжать в эти ворота верхом. В темноте виднелись мраморные фонтаны, испускавшие загадочное сияние, словно существа из иного мира. Дворец и все, что находилось вокруг, было хорошо знакомо Синану: ведь совсем недавно под его руководством были перестроены и расширены султанский гарем и дворцовая кухня. Внезапно он остановился, ощутив на себе взгляд, устремленный из сумрака. На него в упор смотрела пара глаз – больших, блестящих, влажных. То была газель. Вокруг виднелось множество других животных и птиц – павлинов, черепах, страусов, антилоп. Все они, по непонятным причинам, были сильно встревожены.

Холодный свежий воздух был пронизан ароматами мирта, чемерицы и розмарина. Минувшим вечером прошел дождь, и влажная трава поскрипывала под ногами. Старый зодчий и сопровождавший его гонец подошли к массивному каменному зданию цвета грозовых туч. Стражники, стоявшие у дверей, посторонились, пропуская их. Они миновали просторный вестибюль, освещенный сальными свечами, огоньки которых подрагивали на сквозняке. Прошли через две комнаты и остановились в третьей. Гонец куда-то исчез. Синан прищурился, оглядывая помещение, поразившее его своими размерами. Все находившиеся здесь предметы: диваны, подушки, столики, кувшины – отбрасывали на стены причудливые тени, словно пытались скрыть какую-то тайну.

В дальнем углу комнаты на полу лежал наполовину развязавшийся мешок. Синан вздрогнул, увидев внутри труп. Вглядевшись в мертвое лицо, он понял, что перед ним мальчик-подросток, и глаза его увлажнились. Старый архитектор догадался, что здесь произошло. Ему и прежде доводилось слышать, будто бы подобная жестокость не редкость при султанском дворе, но до сих пор он отказывался верить молве. Ошеломленный, Синан прислонился к стене, чтобы не упасть. Когда он смог наконец молиться, губы его едва шевелились, а молитва то и дело прерывалась судорожными вдохами.

Не успел Синан произнести последние слова и вытереть лицо обеими руками, как за спиной у него раздался шорох. Синан уставился на гобелен, висевший на стене. Он был уверен, шум исходил именно оттуда. Охваченный зловещими предчувствиями, он подошел к гобелену, отдернул его в сторону – и тут же отпрянул, увидав знакомое лицо, искаженное гримасой ужаса.

– Джахан!

– Учитель!

– Что ты здесь делаешь?

Джахан мысленно возблагодарил свою счастливую звезду, пославшую сюда единственного человека на свете, который мог его спасти. Упав на колени, он поцеловал руку старого архитектора и прижался к ней лбом:

– Учитель, вы святой. Я давно об этом догадывался. А теперь я в этом уверен. Если выйду отсюда живым, то всем расскажу, что вы святой.

– Ш-ш. Ни к чему говорить подобные глупости, да еще так громко. Как ты здесь оказался?

Но времени для объяснений уже не было. Из коридора донеслись шаги, гулким эхом отдававшиеся под высокими потолками. Джахан заметался, словно надеясь стать невидимым. В следующее мгновение в комнату вошел султан Мурад III, сопровождаемый свитой. Небольшого роста, широкоплечий, плотный. Орлиный нос, длинная, почти белокурая борода, карие глаза пронзительно смотрят из-под изогнутых бровей. Несколько мгновений султан хранил молчание, видимо решая, какой тон следует избрать в данных обстоятельствах: мягкий, отеческий или же властный, устрашающий.

Самообладание быстро вернулось к Синану. Он склонился в благоговейном поклоне и поцеловал край халата своего повелителя. Джахан, едва живой от страха, тоже поклонился и более не поднимал головы, не осмеливаясь взглянуть на того, кто считался тенью всемогущего Бога на земле. Присутствие султана почти парализовало его. Впрочем, султаном Мурад стал совсем недавно. Не далее как вчера его отец Селим, имевший весьма нелестное прозвище Пьяница, разбил голову, поскользнувшись на мраморных плитках хаммама, и скончался на месте. Поговаривали, что султан, несмотря на все свои зароки не прикасаться к вину, был вдрызг пьян. Вечером этого же дня Мурад был объявлен новым падишахом. По традиции ему вручили меч его славного предка Османа, и событие это сопровождалось барабанным боем, ревом труб, россыпями фейерверков, а также вознесением безудержных похвал новому правителю.

Где-то вдали, за стенами дворца, тяжело вздыхало море. Джахан, казалось, окаменел, и только капли пота, выступившие у него на лбу, доказывали, что он еще жив. Спина его по-прежнему была согнута в три погибели, словно воцарившееся в комнате молчание тяжким грузом давило бедняге на плечи. Губы Джахана едва не касались пола, и можно было подумать, что он собирается поцеловать ковер.

– Почему здесь мертвецы? – спросил султан, указывая взглядом на мешок. – Вы что, совсем лишились стыда?

– Простите нашу оплошность, о достославный повелитель, – торопливо ответил один из его приближенных. – Мы думали, вы захотите взглянуть на них. Мы незамедлительно отнесем покойных в ледник и позаботимся о том, чтобы им были оказаны все необходимые почести.

Султан промолчал. Потом повернулся к двум коленопреклоненным фигурам:

– Строитель, это один из твоих учеников?

– Да, всесветлый султан, – ответил Синан. – Это один из четырех моих учеников.

– Но я распорядился, чтобы ты прибыл во дворец один. Неужели гонец неверно передал мой приказ?

– Нет, он передал его совершенно правильно, – произнес Синан. – Это моя оплошность. Простите меня, о светлейший повелитель. Я слишком стар и нуждаюсь в помощи.

Султан вновь погрузился в молчание.

– Как его имя? – наконец спросил он.

– Джахан, мой многомилостивый повелитель. Возможно, вам доводилось его видеть. Он работает в придворном зверинце. Ухаживает за белым слоном.

– Погонщик слона и ученик архитектора? – усмехнулся султан. – Как же, интересно, ему удалось совместить одно с другим?

– Он служил еще вашему славному деду, султану Сулейману, да упокоит Аллах его душу. Когда Джахан был юношей, я заметил, что у него есть способности к нашему делу, взял его под свое покровительство и передал толику своего мастерства.

Султан, не удостоив Джахана взглядом, пробормотал себе под нос:

– Мой дед был великим правителем.

– О, его величие сравнимо лишь с величием Пророка, имя которого он носил.

Дедом Мурада был не кто иной, как Сулейман Великолепный, великий законодатель, повелитель правоверных и защитник святых городов, человек, который правил страной сорок шесть лет, проводя куда больше времени в седле, чем на троне. Даже сейчас, когда останки этого правителя давным-давно сгнили в земле, имя его упоминалось лишь благоговейным шепотом.

– Да пребудет с его душой милость Аллаха, – изрек султан. – Я вспоминал о нем сегодня. «Что бы султан Сулейман сделал, окажись он в моем положении?» – спрашивал я себя. – Голос Мурада неожиданно дрогнул. – И я понял, что мой дед поступил бы точно так же. Увы, выбора не было. – Джахан догадался, что речь идет об убитых мальчиках, и сердце его ушло в пятки. А новый властитель продолжал: – Мои братья сейчас находятся рядом с Создателем всего сущего.