Натиг Расулзаде - Хрен знает что

Натиг Расулзаде

ХРЕН ЗНАЕТ ЧТО

Берете хрен, мелко нарезаете, заливаете кипятком. Он знает...

Наверное...

Я старею. Я ощущаю это телом, каждой клеточкой. Неостановимый процесс. Но не душой, не душой, нет. Доктора все больше вторгаются в мою жизнь, из реальности переходят в сны, как неприятные гости из вашей гостиной вдруг переходят в спальню (что им там надо?...), занимают места в моих мыслях, рассаживаются удобно и надолго, будто в театре, предвкушая интересный спектакль, проникают в грезы, даже в грезы. Они собираются вместе дантисты, педиатры, офтальмологи, урологи, кардиологи - и говорят, говорят, спорят, опровергают друг друга, соглашаются друг с другом, перебивают, не слушают, повышают голос, кричат, словно стая собак на деревенской улице, услышавшая далекий выстрел. Наверное, я застрелился. Но не точно. Доктора убедили меня, что ничего точного на свете нет.

- Доктор, а операция необходима?

- Наверное...

- А я потом смогу видеть?

- Наверное...

- А бегать?

- Наверное...

- А сношаться?

- Навер...

- А умру?

- Наве...

- А жить буду?

- На...

Ладно, заткнись. Я стараюсь изгонять их из своей жизни, стараюсь не ходить к ним, не обращаться как можно дольше, как можно никогда. А они просачиваются в мои сны, один за другим процеживаются сквозь неплотно прикрытую дверь реальности. И я вижу их, когда сплю, вижу, хотя видеть не могу.

- Доктор, что вы тут делаете?

- Я хочу сказать вам волшебное, тихое слово.

- Какое?

- Тихое, вкрадчивое слово, обволакивающее слово...

- Какое?!

- Наверное.

- Ладно, я хочу спать. Это все-таки мой сон, уходите. Ну? Вы уйдете?

- Наверное.

- А можно мне принять сразу горсть этих снотворных?

- Наверное.

- А выпить водки?

- Наверно...

- А нюхнуть кокаинчика? А помочиться на ваши ботинки?

Наверное, я старею. Я ощущаю неостановимый процесс, когда жизнь твою, хочешь ты этого или нет, заполняют чужие. И я стараюсь не смиряться, стараюсь изгонять их из своей жизни, из своих снов. Получится? Хрен его знает...

Быт

Быт меня съедает. Я вижу воочию, как нечто громоздкое, мохнатое, мощное, похожее на быка с лапами-лопатами, снабженными грубыми пальцами, аккуратно занавесив мохнатую грудь грязной салфеткой, с педантичной и в то же время клоунской важностью разрезает меня на куски, и кусок за куском торжественно отправляет в зубастый рот. Меня все меньше остается на блюде. Отрезанные мои руки сжимаются в кулаки, чтобы драться, отрезанная правая нога хочет убежать, левая - что-то написать, может, завещание? Завещаю, мол, свои несбывшиеся мечты и надежды, а также оставшиеся идеи и мысли. Отрезанная голова спешит что-то произнести онемевшими, окровавленными губами, еле ворочающимся языком. Что ты хочешь сказать, голова?

Быт заедает меня, заедает с головой, и готовится запить ключевой водой, чтобы я побыстрее растворился у него в желудке. А голова с выпученными глазами по-прежнему шевелит губами, открывает и закрывает рот, как рыба, выброшенная на жаркий прибрежный песок. Ну, что тебе? Что ты хочешь? Быт уже заел тебя, от тебя почти ничего не осталось, и перед глазами у тебя хоровод мошенников, которых ты считал друзьями и товарищами, медленно танцующих вокруг тебя, медленно убивающих человека, цепь пустых обещаний, опоясавших, сковавших по рукам и ногам... Быт издавна вторгался в мою жизнь, как острые уколы ножа, и вот, в конце концов, что от меня осталось. Что ты хочешь сказать, голова на блюде? А?.. Хрипит... Ну, соберись и скажи мне на ухо, если это так важно. Что?

- Свободен-ен... - слышится хрип из окровавленного рта.

С ума сошла! Она сошла с ума, эта голова. Она и на шее не очень-то себя разумно вела, но теперь окончательно свихнулась. А может, и нет. Хрен его знает... Снег, вечер... По-настоящему, чтобы дух замирал и сердце обливалось горячей волной радости, это было давно. А теперь только случается в слабой форме время от времени. Я шел зимой в сумерки по московской улице. Снег падал, приближался Новый год, а улица носила название писателя Герцена, и я никогда не мог понять, зачем он вообще стал писателем. Я быстро шел по улице, а хотел идти неторопливо. И много чего тогда я делал вопреки своим желаниям. И продолжаю сейчас. Мимо меня по тротуару проскакивали... Неважно теперь. Многое проскочило в жизни мимо меня. Я всегда куда-то спешил. "Нельзя останавливаться, - говорил я себе, они тебя догонят, беги..." И бежал так, что даже торопыги-москвичи удивленно оглядывались на меня, невольно ища глазами того, кто бы меня преследовал. Была масса свободного времени, но я шагал торопливо, будто уже опоздал. Примерно через час у меня свидание, мы пойдем с ней в кино у Никитских ворот, в кинотеатр повторного фильма смотреть старый прекрасный фильм, уже не помню какой, но помню - старый... Потому что молодость настороженно относится к новому, ей все кажется, что жизнь уже позади и следует наслаждаться известным, старым, апробированным и занявшим неоспоримое, крепкое место в этой прошедшей жизни. Не люблю изрекать истины. Тем более - сомнительные. Но ничего не поделаешь - уже изрек.

Пожилая женщина белой краской рисовала снег с внутренней стороны витрины кафе. Заяц и подозрительный Дед Мороз, похожий на переодетого вора с мешком награбленного добра за плечами, уже были готовы и жаждали снега, а снег только появлялся на стекле витрины в виде пампушек. Я стоял и смотрел на эту женщину, пронзенный вдруг каким-то неясным чувством, и, видимо, своим ротозейством раздражал ее, потому что движения ее сделались заметно резкими, нервными и пампушки из-под ее неумелой кисти стали выходить более похожими на снежинки. Маленькая женщина в витрине заштатного кафе-забегаловки, жалкая рисовальщица снега... Почему я остановился? Я поспешил дальше, думая о том, что скоро встречусь со своей девушкой, мы будем сидеть в теплом кинозале, а потом поедем ко мне. Впереди была сумрачная жизнь, как теперь выяснилось...

Политика

Ненавижу политику. Мне кажется, нет ничего более далекого от моей профессии писателя, призванной раскрывать и показывать внутренний мир человека, его неповторимую душу, чем политика, которой глубоко начхать на внутренний мир и душу и которая опирается на хитрость, ложь и лицемерие. Политикам важны масса, а не индивидуальность. Но есть, конечно, писатели-политики, они считают...

Впрочем, положил я на все это.

Не напрягайтесь

Как силой воли нельзя привести гениталии в рабочее состояние, так нельзя написать и хорошую книгу, если напрячь интеллект и душу. И как вообще их напрягают? Хрен их знает...

Начальство

Есть маленькие людишки большого размера. Им нравится с высоты своего роста смотреть на других, в такие минуты они испытывают наслаждение от мысли, что нравственный их рост равен физическому. Глубокое заблуждение, вашу мать. Они руководят чем-то таким, незамысловатым, у них в подчинении семь или восемь человек, на которых они порой грозно посматривают, а порой улыбаются им расслабленной улыбкой, играя в демократию на вверенном им маленьком участке, как правило, оторванном от реальной жизни. Они с важным видом восседают за своим рабочим столом и вякают что-то такое глубокомысленное со скоростью три слова в минуту и обижаются, если с ними не соглашаются. Они обычно долго живут, потому что толстокожие и еще потому, что уверены, что ведут правильную жизнь, что мир без них рухнет. Домой после работы они уходят с чувством исполненного на сегодняшний день долга, и дома весьма солидно сношаются с женами. Они считают себя мудрецами.

Одна важная деталь: совокупляются они, как кролики, прижав уши и поминутно тревожно оглядываясь - не сперли ли их морковку, которую они спрятали ото всех, забросав собственными фекалиями.

Хрен их знает, зачем они... Их много... Если три шестерки - сатана, черт, то три тройки - чертенок. Будьте осторожны и с тройками тоже, из них могут вырасти шестерки, их много, этих троек, мы не обращаем на них внимания, всецело занятые только шестерками, а они, тройки, воспользовавшись этим, невероятно плодятся и размножаются. Будьте осторожны, их много...

Вопрос

- Как пройти на площадь?

- А?

- Где тут аптека?

- А?

- Как проехать на...?

- А?

- Почему от вас так дурно пахнет?

- А?

В этом городе не привыкли отвечать на вопросы с первого раза. Обязательно переспросят, может, даже не раз. Как бы вы членораздельно ни произносили свой вопрос. Переспросят. И поосторожнее: они плюются. Не подходите близко, держитесь на расстоянии плевка. Как точно заметил Набоков - огромное количество слюны у простого народа. Плюют повсюду, и стар, и млад, и мужчины, и женщины, и педики. Так что, тут тоже следует быть осторожным.

Награда

Мой приятель (тот, что в юности - когда я мечтал трахнуть свою учительницу математики - читал Юма и Шопенгауэра, так что до сих пор отчетливо видно, что он немного того... словом, начитанный) каждый раз, когда покупает в магазине что-то, протягивает продавцу деньги таким жестом и с таким видом, будто награждает его орденом. Продавцы смотрят на него с недоумением, но деньги принимают.