Владимир Соллогуб - Большой свет

Владимир Александрович Соллогуб

БОЛЬШОЙ СВЕТ

Повесть в двух танцах

ПОСВЯЩЕНИЕ

***

Три звезды на небе,

Три звезды в душе

Сверкают и блещут

Отрадою нам.

То края родного

России звезда.

Звезда то поэзьи,

Звезда красоты.

Пусть ведает каждый,

Что их я лучом,

Гордясь, осеняю

Смиренный свой труд,

И каждый узнает

От сердца как раз,

Кому я с смущеньем

Свой труд посвятил.

Г р. В. Соллогуб

I

ПОПУРРИ

Je te connais, beau masque.

(Bal masque)

Я узнаю гебя, прекрасная маска. (Бал-маскарад) (фр.)

I

В Большом театре был маскарад. Бенуары красовались нарядными дамами в беретах и бархатных шляпках с перьями. Облокотившись к бенуарам, несколько генералов, поддерживая рукой венециянки, шутили и любезничали с молодыми красавицами.

В углублении гремела музыка при шумном говоре фонтана. В зале и по лестницам толпились фраки в круглых шляпах, мундиры с пестрыми султанами, а вокруг их вертелись и пищали маски всех цветов и видов.

Было шумно и весело.

Среди общего говора и смеха, среди буйных ликований веселой святочной ночи два человека казались довольно равнодушными к общему удовольствию. Один - высокого роста, уже не первой молодости, с пальцем, заложенным за жилет, в лондонском черном фраке; другой - в гусарском армейском мундире, с одной звездочкой на эполетах.

Первый, казалось, пренебрегал маскарадом оттого, что он всего насмотрелся досыта. В глазах его видно было, что он точно так же глядел на карнавал Венеции, на балы Большой оперы в Париже и что всякий напрасный шум казался ему привычным и скучным. На устах его выражалась колкая улыбка, от приближения его становилось холодно.

Товарищ его, в цвете молодости, скучал по другой причине. Он недавно только что был прикомандирован из армии к одному из гвардейских полков и, после шестимесячного пребывания в Петербурге, в первый раз был в маскараде. Все, что он видел, было ему незнакомо и дико.

Черное домино, уединенно гулявшее по зале, подошло к ним и, поклонившись, обратилось к старшему:

- Здравствуйте.

- Здравствуйте.

- Я вас знаю.

- Мудреного нет.

- Вы г-н Сафьев.

- Отгадали.

Черное домино обратилось к младшему:

- Здравствуйте.

- Здравствуйте.

- Я вас знаю.

- Быть может.

- Вы г-н Леонин.

- Так точно.

- А вы меня не узнали?

- Нет.

- Как? право, не узнали?

- Нет.

- Ну, право, так и не узнали?

- Да нет.

Сафьев расхохотался во все горло.

- Удивительно, как у нас, на севере, скоро постигают дух маскирования! Я воображаю, как всем этим господам и барыням должно быть весело: ходят, несчастные, будто по Невскому, да кланяются знакомым, называя каждого по имени.

- Что же веселого в маскарадах? - спросил простодушно Леонин.

- О юноша, юноша! - отвечал насмешливо Сафьез. - Как много еще для тебя сокрытого и непроницаем мого на свете! Тайна маскарадов - тайна женская. Для женщин маскарад великое дело. Что ж ты на меня так смотришь? Слушай. Много здесь женщин и первого сословия, и второстепенных сословий, и таких, которые ни к какому сословию не принадлежат. Иные здесь вовсе без цели это самые несносные; ты сейчас видел образчик подобных, большею частью добродетельных матерей семейств. Другие здесь с каким-нибудь любовным замыслом: та - чтоб побесить мужа, та - чтоб изобличить предательного капуцина или отмстить вероломной летучей мыши. Большею частью у них у всех есть какая"

нибудь зазноба. Они ищут .здесь только тех, кого им надобно, а о нас, душа моя, они мало заботятся. Наконец, есть малое число таких, которые вертятся здесь из одних только честолюбивых видов.

- Как это? - спросил Леонин.

- Это самые знатные. У них, видишь, братец, у всех есть мужья. Они хоть мужей-то и не очень любят, да дело в том, что по мужьям и им почесть. Под маской можно сказать многое, чего с открытым лицом сказать нельзя. В маскараде острыми шутками, нежными намеками можно достигнуть покровительства какого-нибудь важного человека. Взгляни на этих черных атласных барынь, которые вцепились под руки этих вельмож и уверяют их в своей любви: поверь, что вся их любезность не что иное, как последствие их дальновидности. Ты еще не знаешь, о юноша мой скромный! о идиллический мой пастушок! сколько веса имеют женщины в образованном обществе и сколько расчета в их улыбках.

- Это грустно, - заметил Леонин.

- Что ж делать, везде так!

В эту минуту к ним подошла маска в прекрасном домино, обшитом черным кружевом, с букетом настоящих цветов в руке. Она погрозила Сафьеву.

- Здравствуй, Мефистофель, переложенный на русские нравы! Кого бранил ты теперь?

- Тебя, прекрасная маска.

- Ты не исправишься, Мефистофель, ты вечно останешься неумолимым, насмешливым, холодным. Всегда ли ты был таков, Мефистофель? не обманула ли тебя какая-нибудь женщина?

Сафьев закусил губу.

- Меня женщина обмануть не может, - сказал он.

- Не верьте ему, - продолжала маска, обращаясь к Леонину, - он сердитый человек, он обманет вас; он не позволит вам веровать во все хорошее. Побудьте с ним еще - и белокурые волосы и голубые глаза потеряют для вас всю с-вою прелесть.

- Голубые глаза? - сказал с удивлением Леонин.

- Ну да, вы знаете, те, что вчера были в театре, во втором ярусе с правой стороны, те, что светят в Коломне и так нежно глядят на вас каждое воскресенье во время мазурки...

"Удивительно!" - подумал Леонин.

- Вы в прошлом месяце хотели на ней жениться, да бабушка ваша писала вам из Орла, что вы слишком молоды и что она несогласна. Прекрасно сделала ваша бабушка! Жениться такому молодому человеку - большая неосторожность...

- Да как это вы все знаете? - спросил Леонин.

Домино засмеялось под маской.

- О, это мое дело! Впрочем, если хотите, я вам скажу, что я приехала из Орла, где мне рассказали вашу историю. Я сама живу в деревне около Курска.

Домино продолжало смеяться и, схватив под руку толстого господина с звездой, скрылось с ним в волнующейся толпе.

- Кто эта маска? - спросил в замешательстве Леонин.

Сафьев посмотрел на него с усмешкой и отвечал протяжно:

- Графиня Во-ро-тын-ская.

- Не может быть: она меня не знает.

- И, брат, кого эти барыни не знают? Им только и дела, что затверживать чужие имена да узнавать, кто в кого влюблен и кто кого не любит. Это, может быть, самая занимательная сторона их жизни.

"Странное дело, - подумал Лгонин. - Графиня, одна из первых петербургских дам, известная красотой своей и любезностью, и огромным богатством, и высоким значением в свете, бросила взгляд на меня, бедного офицера. Она меня заметила, она знает, что я хсхчу жениться!. Странно! очень странно! Какое ей до того дело?

Я в знатный круг не езжу, сижу себе дома в свободное от ученья время да по воскресеньям вечером бываю в Коломне у Армидкной. Да графиня-то к ним не ездит.

Какое же ей до меня дело?"

Леонин невольно приободрился и, положив венецияику на руку, с необычайной решимостью начал ходить по театру, взглядывая храбро на сидящих в бенуарах красавиц, которые, по обозрении его армейского мундира, равнодушно отводили глаза.

Сафьев стоял, сложив руки, спиною к пустой ложе и о чем-то грустно размышлял.

Толпы все мерно волновались вокруг залы. Большая часть масок важно расхаживала одноцветными фалангами и крепким молчанием доказывала свое неоспоримее ничтожество. Другие пищали и бегали, в сопровождении веселой молодежи. В побочных залах множество мужчин и несколько женщин расположились за плохим ужином, и пробки шампанского хлопали об потолок.

Было три часа ночи. Толпы начали приметно редеть.

Кое-где на эстрадах виднелись еще кавалеры и маски попарно, да молодые безбрадые юноши горделиво влачили под руку утомленных собеседниц. Маскарад клонился к концу. Леонин в двадцатый раз обмерял шагами все залы - и все напрасно: никто с ним не останавливался, никто не обращал на него внимания. Ноги его подкашивались от усталости. Ему было душно и становилось досадно. Он собирался уже ехать домой, вспомнив, что рано утром у него ученье, что вставать ему надо с светом, что спать ему придется мало. Лоб его сморщился, брови нахмурились. Вдруг в длинном ряду кресел мелькнуло пред ним черное домино с кружевом.

Отчего, скажите, в воздухе, окружающем прекрасную женщину, есть какая-то магнетическая сила, обнаруживающая присутствие красоты? Сердце Леонина разом отгадало под маской графиню. В каждой складке ее наряда была какая-то щегольская прелесть; маленькой ручкой упирала она голову, с видом очаровательно утомленным, и в наклонении ее на спинку кресел, во всей прелестной лени ее существа была невыразимая гармония...

Леонин трепетно к ней приблизился.

- Вы одни? - спросил он с робостью.

- Да. Я устала, ужасно устала.

Оба замолчали.