Еврейская сага - Пётр Азарэль

1

Бабье лето в Замоскворечье расцветило дворы и улицы красно-охряным убором, обеспечив дворников нескончаемой, привычной работой. Погожие дни конца сентября — благословенное время, когда небо чистое после летних и первых осенних дождей, воздух напоён ароматами подмосковных лесов, солнце светит ярко и безмятежно, даря нежное приятное тепло, от которого нет нужды скрываться дома или в прохладной тени деревьев, дворы и парки полны птиц, ещё не собирающихся в стаи, чтобы покинуть сытную, но холодную Москву. Для детей это самое трудное время, когда после жаркого лета, проведённого в лагерях или на дачах, или с родителями на юге в Крыму, Сочи или Сухуми, они должны вернуться в школу, а потом делать уроки, когда всё хочется бросить и бежать из дома туда, где их ожидают друзья и новые приключения.

Восьмиэтажный кирпичный дом, построенный в тридцатые годы, раздался трапецией между Большой Серпуховской и Люсиновской, повторяя своей формой схождение двух идущих под углом улиц. В центре двора находилась большая грунтовая детская площадка с неизменной песочницей, и покрытыми голубой, зелёной, коричневой и красной краской горками, лестницами, качелями и каруселями. В местах, где краска облетела, проступали ржавые пятна обнажённого металла. Двор расширялся к северу, соединяясь с дворами соседних домов с подобным бесхитростным набором металлических и деревянных конструкций. И всё это внутреннее пространство было обрамлено множеством раскидистых вязов и клёнов, выросших благодаря обильным дождям и снегам, характерным для центральных областей России.

А сейчас деревья теряли свой покров, и жёлтые листья падали, обнажая серые причудливые ветви, и ложились на землю и асфальтированную дорогу, петлявшую вдоль окон и подъездов домов. По утрам перед выходом в школу детей будил ритмичный шорох дворницких метелок, сопровождаемый щемящим шелестом листьев. Их собирали в кучу и поджигали, и лёгкий ветерок разносил по этажам терпкий запах былой красоты.

Стремление ребят к свободе неодолимо, и, сделав уроки, они спускались во двор, который был их страной, где торжествовали принятые ими законы вольности. Вожаком был Хруст, пятиклассник, высокий вихрастый паренёк из второго подъезда Паша Хрусталев. В него были влюблены многие девчонки, что, несомненно, добавляло ему авторитета в глазах мальчишек. Он был немного старше других, что давало ему определённое преимущество и уверенность в себе, обладал чувством юмора и справедливости и умел остановить свою команду у «красной черты», которую нельзя было перейти. Он пресекал драки, умел договариваться с ребятами из соседних дворов и споры между ними зачастую решались в футбольных состязаниях. А во дворе мальчики делились на две команды и гоняли мяч на площадке между деревьями, вытоптанной подошвами ботинок и китайских кед.

Трое друзей-четвероклассников, Саня, Илья и Ромка, просились в одну команду, Саня и Ромка играли в нападении, а нескладный Илья стоял в воротах, одной из стоек которых служил ствол дерева, а другой, булыжник, неизвестно когда и как оказавшийся во дворе. Он бесстрашно бросался под ноги нападавшим, прыгал, как его кумир Лев Яшин, стараясь перехватить мяч, посланный издалека, и, больно ударяясь о землю боком, лишь растирал его, чтобы вновь быть готовым к прыжку. А друзья ловко обыгрывали соперников и забивали голы, получая всю славу и любовь девчонок, стоявших на краю поля и подбадривавших игроков. Когда игра заканчивалась, они, счастливые и возбуждённые, усаживались на скамейках возле детской площадки и обсуждали перипетии футбольной баталии.

Золотой покров шуршал под ногами в аккомпанемент звонким мальчишеским голосам. Сегодня их команда опять выиграла у ребят из соседнего двора.

— Хорошо мы им врезали, — авторитетно произнёс Хруст.

— У них есть несколько хороших игроков — Сергей, Вовка, Гарри. Но у нас команда дружнее что ли, — поддержал его Саня.

— Если бы не Илья, могли бы и продуть. Он два таких мяча взял, — искренне проговорил Андрей и потрепал его по плечу.

— До сих пор плечо болит, — усмехнулся Илья. — Боюсь, вывихнул.

— Рома, домой, — послышался звучный женский голос.

— Ещё пять минут, мама, — крикнул в ответ Ромка. — Отец пришёл с работы и, наверное, открыл дневник. У меня сегодня была стычка с училкой, и она мне написала.

— Ладно, тогда и я пойду, — буркнул Саня. — Надо что-нибудь пожрать.

Ребята поднялись и побрели к дому, за ними держась за бок, поплёлся и Илья.

Ромка не ошибся в своей догадке и, увидев в коридоре на вешалке отцовскую кожаную куртку, внутренне собрался, приготовившись к разговору с ним. Елена Моисеевна, Ромкина мама, и Лев Самойлович находились в гостиной, куда перебрались после ужина. Отец сидел в кресле, держа в руке закрытый дневник, а мать прилегла на широкой румынской тахте, отдыхая после многочасового стояния у кульмана. Она работала старшим инженером в проектном институте в отделе автоматизации производства, где ей по окончании политехнического института помог устроиться дядя. Проблема была в том, что каждый выпускник ВУЗа, по тогдашнему закону, должен был отработать три года по направлению учебного заведения, получавшего из соответствующего министерства список предприятий, где нуждались в молодых специалистах. Разумеется, Елена в Сыктывкар ехать не пожелала и обратилась к брату матери, работавшему в этом институте главным инженером проекта.

— Здравствуй, папа, — сказал Ромка, входя в гостиную.

— Добрый вечер, — ответил Лев Самойлович и бросил на сына испытующий взгляд. — Я посмотрел в твой дневник и у меня есть к тебе вопросы.

— Лёва, дай ребёнку отдышаться и поесть, — вмешалась мама.

— Еду, между прочим, нужно ещё заслужить, Лена, — парировал он и переведя взгляд на Ромку, спросил:

— Зачем ты конфликтуешь с Натальей Ивановной, что ты с ней не поделил?

— Мне на её уроках не интересно. Ну, я повернулся к Маринке.

— Это было не один раз, так она и написала и попросила, чтобы мы поговорили с тобой и ей ответили, — задумчиво произнёс Лев Самойлович. — Я понимаю, что русский язык не самый занимательный предмет. Но его надо знать. Без хорошей оценки ты не поступишь в хороший институт и не сможешь продвигаться по службе. Прими также в расчет и нашу национальную принадлежность. Давай, Рома, договоримся, что ты помиришься с Натальей Ивановной и выучишь язык.

— Хорошо, папа, я постараюсь, — вздохнув, сказал Ромка.

Он понял, что деваться некуда и придётся учить падежи и спряжения глаголов. Но последняя фраза отца не оставила никакого следа в его памяти и сознании. Детство ещё преобладало и царило в душе, не желая отдавать свои прекрасные