Виктор Ерофеев - Галоши

- Я спрашиваю: что у тебя в карманах? - отчеканила каждое слово учительница. - Ничего...- пролепетал мальчик. Подойди сюда.

Он подошел, кособокий от застенчивости. Зоя Николаевна приподняла край гимнастерки, потянула и вытащила черную галошу с кисельными внутренностями. Она взяла галошу двумя пальцами, подняла, показала классу и произнесла одно слово: - Галоша.

Класс громыхнул, завизжал и загавкал. Детишки- многие из них рахитичные, с чахлыми лицами - повалились на парты, схватились за животики. Смеялись: Адрианов, Баранов, Беккенин, который потом оказался татарином, и слабовыраженный вундеркинд Берман. Дорофеев и Жулев смеялись, обнявшись, как Герцен и Огарев. Толстушка Васильева с выпученными глазами, страдая базедовой болезнью, смеялась преждевременно взрослым грудным смехом, пускала пузыри великолепная Кира Каплина, повизгивала маленькая мартышка Нарышкина (через пять лет Изя спросит: "Ты не из тех ли Нарышкиных? Что молчишь? Уже не страшно".- А она просто не понимает: из каких это тех? Она Нарышкина из Южинского переулка). Смеялись: Горяинова, которая уехала в двухгодичную командировку с мужем: вертлявый Арцыбашсв, он впоследствии станет довольно известным литератором, вступит в Союз писателей: Трунина, окончившая школу с золотой медалью: Золотарева и врач санэпидемстанции Гусева, а также в тридцать лет поседевшая Гадова - она научилась играть на гитаре. Смеялась Сокина с худенькими ножками, что рано умрет от заражения крови, и курчавая Нюшкина, упавшая в пустую шахту лифта, зато повезло рыжей дуре Труниной: у нее муж- член ЦК, правда, кажется, ВЛКСМ. Повезло и Нелли Петросян: вышла за венгра, всю жизнь будет разговаривать по-венгерски - эгишмегиш - непонятный язык! Смеется тщедушный Богданов; ему через два года могучим ударом ноги Илья Третьяков - вон он смеется на задней парте! - сломает копчик; смеется сластена Лось, она ябеда, Якименко по пьяному делу выкинется из окна, станет инвалидом, родит двойню; Юдина проживет дольше всех: в день своего девяностолетия она выйдет на коммунальную кухню в пестром купальном костюмчике. Потрясенные соседи разразятся аплодисментами. Не смеялся один Хохлов, потому что он никогда не смеется. Смеялись: математик Сукач, что переедет жить в Воркуту; убийца Коля Максимов, он зарежет хозяина голубятни; тряслись от хохота фарцовщик Верченко, ходивший с малых лет клянчить у иностранцев жвачку под гостиницу "Пекин", и Саша Херасков. Им вторили Зайцев, очкарик Шуб и румынка, из антифашистской семьи Стелла Диккенс. Прапорщик Щапов, контуженный в колониальной кампании, каратист Чемоданов и Вагнер, безгрудая Вагнер, кукарекали что было мочи. Баклажанова, Муханов и Клышко попадали от хохота в проход, как какие-нибудь фрукты.

И Зою Николаевну тоже разобрал смех. Заразилась от детей. Зоя Николаевна не выдержала и залилась тонким серебристым смехом. "Ха-ха-ха-ха-ха",- заливалась Зоя Николаевна, не в силах совладать с собой,- "ха-ха-ха-ха-ха"...

Виновник ликования, всеобщее посмешище, стоял возле ее стола с грязными вывернутыми карманами брюк. Из его черных, как угли, глаз сбегали по длинному лицу горючие слезы, и вдруг сквозь свой непедагогический смех, сквозь смех детей Зоя Николаевна услышала, как мальчик шепчет отчаянно и самозабвенно.

- Господи,- шептал мальчик,- прости их. Господи, прости их и помилуй! Они невинные, добрые, они хорошие, Господи!

Зоя Николаевна перестала смеяться и, продолжая держать галоши в руке, во все глаза глядела на мальчика. И тут она заметила, что над головой этого неопрятного первоклассника, над его стриженной под ноль головкой светится тонкий, как корочка льда, кружок нимба. - Я их люблю. Господи! - шептал мальчик. Святой! - обмерла учительница, и ее лицо ужасно поглупело.

- Что у вас происходит?! - В дверях вырос директор.Сумасшедший дом! Прекратить!

Все замерло. Зоя Николаевна стояла с детскими галошами в руке и бессмысленным взглядом смотрела на директора.

- Вы мне срываете занятия в школе! - зашипел на нее директор, тряся косой челкой.- Выйдете в коридор!

Ничего не понимая, как во сне, Зоя Николаевна вышла в коридор с галошами. Директор закрыл дверь класса - сейчас же там вновь загалдели осиротевшие дети.

- Это что еще за галоши? - спросил директор со зверским лицом.

- Одного мальчика,- пролепетала Зоя Николаевна,- он, понимаете ли,- она расширила глаза,- оказался святой...

Директор взял из рук Зои Николаевны маленькие галоши, положил на широкую ладонь, задумчиво рассмотрел их кисельные внутренности.

- Зоя Николаевна! - сказал он, гоня ей в лицо резкую вонь из мужского рта.- Так больше в самом деле нельзя. У меня тринадцатиметровая комната. В самом центре. Переезжайте ко мне. Будьте моей женой.

Зоя Николаевна слабо вскрикнула и полетела с пожарной лестницы спиной вниз.