Деревянные башмаки - Казис Казисович Сая

ЛЯГУШОНОК

Это случилось давным-давно, когда я был маленький, ростом с бобовый сноп, и рос в деревне у дяди.

Однажды летом дядя, позвав на толоку односельчан, косил сено, тетя, которая оставалась дома, задавала корм свиньям, варила обед, а я пас на выгоне Пеструху. Милое дело пасти возле леса! Там и в прятки можно с дружками поиграть, и костер развести, а здесь все подчистую обглодано, земля голая, как барабан, — ни кустика, ни ягодки.

Растянувшись на бугре у межи, я лежал и глядел в небо. Его сегодня заволокло тучами — похоже, оводы не будут донимать Пеструху, и мне придется пасти ее до обеда. А после обеда — опять двадцать пять. Облака странные такие — наползают друг на друга, толкаются, точно изголодавшиеся буренки у вороха капустных листьев. Только пастуха не видать. A-a, вот и он вылез — пухлый, в лохмотьях, голова огромная и кривая палка в руке. Потом появился корабль с парусами, палка у старика выпала, сам он весь вытянулся и стал похож на Дауки́нтиса, который помогает сегодня дяде на сенокосе.

Чего не напридумываешь, глядя на облака, да только и это надоедает.

затянул я, надеясь, что откликнется сын соседа Виту́кас.

Я надсаживался что было мочи, и все равно никто не откликнулся. Хоть волком вой от скуки. У канавы я заметил большого зеленого кузнечика. Я поймал его, посадил на ладонь и крикнул:

— Кузнечик, дай дегтю, не то прижму к ногтю!

А кузнечик разозлился — и хвать меня за палец! Я взвизгнул и отшвырнул злюку музыканта.

И снова делать нечего. Из обшитой досками трубы над нашей избой только сейчас потянулся дымок. Значит, обед еще не скоро… Я слышал, от скуки у людей нос вытягивается. Пощупал — вроде и в самом деле длиннее стал…

Пока я считал ворон и щипал щавель, мне на ногу прыгнул крохотный бурый лягушонок. Я ловко накрыл его картузом, а потом принялся осматривать со всех сторон. Лягушонок был меньше фасолины и холоднющий, будто из-под снега выбрался.

«Бедняжка, где же это ты так замерз?» — подумал я. Зажал найденыша в ладони и давай дышать на него. Да только лягушонку, судя по всему, тепло не понравилось. Он стал сучить лапками, приятно щекоча мне ладонь, и упорно тыкаться холодной мордочкой между пальцами. Я выпустил его и, подгоняя былинкой, наблюдал, как он скачет.

— Ты куда? Погоди, я тебя попасу, — завел я с ним беседу, — сделаю загончик, буду кормить, поить…

Пеструха улеглась на траве и начала жевать жвачку, а я за своей игрой не заметил, как пролетело время.

— Ау-у! — донеслось до нас. Это тетя звала меня и косарей на обед.

— Ау-у! Слышу-у-у! — подал я голос и, сунув лягушонка за пазуху, погнал Пеструху в загон.

В доме уже дымилась на столе горячая картошка, а тетя разливала по тарелкам холодный борщ, при виде которого у меня потекли слюнки. Я на ходу вымыл руки и, позабыв про лягушонка, уселся за стол.

— В доме новина! — в шутку стукнула меня тетя ложкой по лбу. — В этом году первый раз огурцы едим.

Я хотел похвастаться, что однажды, завернув в огород, уже успел полакомиться огурчиком величиной с мизинец, да испугался дяди. Он был сердитый — особенно сейчас, после тяжелой работы. А таких ранних огурцов в огороде и было-то всего несколько… Целую весну мы выращивали их в доме на подоконнике и лишь потом пересадили на грядки.

Забеленный сметаной холодный борщ и пахучие огурцы были вкуснее меда. Опустошив тарелку, я схватил уполовник и налил себе