Юлия Лешко - Мамочки мои… или Больничный Декамерон

Варя улыбнулась обоим:

– Рада знакомству. И, между прочим, к близнецам у меня особое отношение…

Но напористый Костя и не думал упускать инициативу. Каким-то спортивным финтом оттеснив брата в сторону, он целенаправленно продолжал знакомство:

– Между прочим… А почему – Барби? Или это только для друзей в синей форме?

Варя сделала большие глаза, одним движением взбила светлые волосы, разбросанные по плечам:

– Куклу Барби видели? Не похожа?…

– Вы лучше! – успел вставить реплику не сдающийся без боя Саша.

Костя, демонстративно не обращая никакого внимания на поползновения брата, спросил:

– Здесь вам некогда разговаривать, это ясно. А может, вы к нам на матч придете, Варя?

Варя задумалась ненадолго. А потом пожала плечами:

– А знаете, могу. Мы в резерве будем стоять до завтрашнего утра… Да, могу! И Надю с собой возьму, если вы не против.

Саша и Костя, не сговариваясь, повернулись друг к другу и ударились правыми ладонями: получилось!

– Посвятим победу вам лично. Обещаю! – прижал руку к сердцу Костя. И брат подтверждающе кивнул.

Варя улыбнулась еще раз:

– Спасибо, мальчики. А теперь идите на места, скоро посадка…

Когда парни удалились, она налила себе стакан минералки и открыла одну из навесных полочек. Там, изящно расставив ручки, красовалась кукла Барби-стюардесса, на самом деле очень похожая на нее. Варя грустно подмигнула кукле и поправила на ней кокетливую пилоточку…

Варя вздохнула и продолжила рассказ:

– Мальчишки… Барби, кукла… Им и в голову не пришло, что перед ними – мать-одиночка, у которой на руках два пятилетних сорванца, «одинаковых с лица».

Оля Захарова осторожно, как будто боясь неосторожно обидеть, спросила:

– Варя, так твой муж – спортсмен?

Мамочка Лазарева, тряхнув головой с гирляндой сережек в ушах, со свойственной юности прямотой, уточнила:

– Кто-то из этих братьев? Кто?

Варя лукаво посмотрела на одну, на вторую… И улыбнулась подругам:

– Никто!

– А почему ты тогда про них рассказываешь? – удивленно подняла брови Лазарева.

– А без них ничего бы не было! Ладно, слушайте дальше… Вернее, что было еще раньше…

…Варя, с распущенными по плечам буйными светлорусы ми кудрями, в коротком пальто, в сапожках-ботфортах, сидела на скамейке в сквере, в руках у нее нервно вертелась, как оранжевый пропеллер, гербера на длинном стебле. Она улыбалась, но не совсем естественно, а как-то нарочито, подчеркнуто беззаботно… При этом старательно смотрела в сторону, туда, где желтые клены уже сбрасывали листву на слегка поблекшие газоны, обнажая черные от частых дождей графические ветви.

На стоящего прямо перед ней высокого рыжего парня в черной кожаной куртке старалась не смотреть. Он даже немного наклонялся, стараясь поймать ее взгляд, но она упорно таращилась на живописный пейзаж, выдержанный в единой с парнем гамме – черное, рыжее, желтое…

– Барби, мне смешно оправдываться. Пойми, я – журналист, обширный круг знакомств – это часть моей профессии, издержки, так сказать… Я не виноват, что героиня моего репортажа оказалась симпатичной девчонкой. На тебя тоже, между прочим, многие оглядываются, – тем временем вдохновенно выступал рыжий. Его голос, со звенящими нотками юмора, как бы сдерживаемого смеха, действовал на Варю раздражающе.

Что бы он ни говорил, как бы ни витийствовал – факт оставался фактом: симпатяга Алексеев ухитрялся крутить романы одновременно с несколькими девчонками. Не понять этого после полугода знакомства могла только Варя, отличница Варя, у которой жизнь была расписана по минутам, у которой на свидания с Алексеевым были выделены редкие часы, у которой на жизнь были обширные планы, а для их воплощения нужно было учиться, а еще – работать, работать, работать… Вот она и работала! Училась, переводила, немножко репетиторствовала, готовилась в аспирантуру… Но от телерепортера Алексеева, от его чертова («профессионального», как он шутил по этому поводу) обаяния, от его сильных рук и веселых глаз, от его головокружительной нежности Варя просто потеряла чувство реальности.

Но свет не без добрых людей: раскрыли глаза. И подвели доказательную базу – в виде конкретных имен, «адресов и явок»…

– Да, но я не ловлю каждый взгляд! – уже без всякой улыбки ответила на хвастливую тираду Варя.

– Ну хорошо, а я ловлю! Этот взгляд может оказаться лучшим кадром в передаче! – парировал Алексеев.

Варя опустила голову, испугавшись, что сейчас заплачет. Но вместо этого решительно встала и сказала то, что меньше всего хотела сказать в этот момент:

– Знаешь, ты все-таки как-то определись со своими «лучшими кадрами». А потом позвони мне. Если захочешь…

Алексеев нахмурил густые, черные, несмотря на свою яркую рыжую масть, брови:

– А, по-моему, глупо ставить какие-то ультиматумы, Варя.

В его голосе явно просквозил холодок.

– А я вообще глупая. Ты ведь меня поэтому Барби зовешь? – дерзко вскинулась Варя. – Но я все же постараюсь, чтобы одной глупостью в моей жизни было меньше…

Варя встала, повернулась на каблучке ботфорта, как солдат из роты почетного караула, и, не оглядываясь, промаршировала до самого выхода из сквера…

– Легко быть гордой, когда одна. Когда не о ком больше переживать и заботиться, – горько сказала Варя, когда мамочки разнокалиберной стайкой возвращались из столовой в палату. Берестень шла замыкающей. Но по лицу ее было заметно, что она не упустила ни одного слова из рассказа Вари.

Оля Захарова спросила, любуясь грациозной, плывущей, как пава, Варей:

– Варя, а тебя так красиво ходить в школе стюардесс научили?

Варя засмеялась:

– Жизнь меня научила! – она взяла свою кружечку, которую несла в руках, и ловко водрузила на голову. Приподняла подол халатика и пошла, с гордо поднятой головой, ступая легко и плавно. – Представьте: по пацану на каждую руку, сумку через плечо, и каблуки, и глаз горит, и улыбка!

– Ты прямо королева, – засмеялась Оля и попробовала установить свою чашечку на макушку. Но чашечка скользила по волосам, не хотела становиться такой же фарфоровой короной, как у Вари…

– А чем мы не королевы, девчонки? Королевы! Королевы-матери!

Варя мельком оглянулась на бредущую последней несмеяну-Берестень и добавила:

– Просто не люблю, когда меня жалеют.

…Жалеть себя она не разрешала никому. Долгое время и повода для этого не было: длинноногая красавица, у которой от поклонников отбоя не было, к тому же умница, звезда курса с радужными профессиональными перспективами. Кому бы пришло в голову пожалеть Варю? Да ей многие просто откровенно завидовали, о какой такой жалости могла идти речь!..

Но наступил день… Тоже осенний, но уже совсем не золотой, а просто мокрый, серый и ветреный, когда Варя пришла к зданию телецентра и с нарочито отсутствующим видом стала смотреть на беспрестанно спускающихся и поднимающихся по лестнице молодых людей.

Пробегающий мимо симпатичный паренек, замотанный длинным шарфом, с сумкой через плечо, окинув взглядом стройную фигуру красавицы, спросил:

– Девушка, а вы не меня ждете?

– Нет, не вас, – рассеянно ответила Варя.

– Варь, не узнаешь, что ли? – все же не унимался парень, подойдя ближе и оттянув шарф с лица.

– А, привет, Никита! – как бы очнувшись, ответила Варя. Это был приятель Алексеева. Старательно изобразив – улыбкой и голосом – беззаботность, уточнила: – правда, не узнала. Ты Алексеева не видел?

На лице у парня отобразилась целая гамма чувств – от легкого недоумения до, пожалуй, мгновенно пришедшего в голову смутного решения…

– А, ты не знаешь… Понятно. Алексеев сейчас очень далеко – в Южной Америке. Собкором уехал в Рио. В смысле, де-Жанейро… Повезло парню – срочное назначение. У нас это называется «Вариант «Золушка»… Я смотрю, ему вообще по жизни везет: с работой повезло, с девушкой – тоже…

Дальше притворяться Варя не смогла и просто молча качала головой, не находя, что на все это сказать… И когда слезинка все-таки упала с ее накрашенных ресниц, Никита понял, что перехватить романтическую инициативу у отсутствующего Алексеева, пожалуй, не удастся. По крайней мере, не сейчас: девчонка всерьез расстроилась. Он поправил свою сумку на плече и произнес:

– Но телефон у него прежний, – и зачем-то добавил, – хотя со спортом у него, кажется, все кончено.