Варткес Тевекелян - За Москвою-рекой. Книга 2

Впервые Леонид встретил ее в метро, когда рано утром ехал на работу в битком набитом вагоне. Он вдруг почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд и оглянулся. Незнакомка неторопливо отвела большие зеленоватые глаза. Молодая, стройная, она невольно заставляла смотреть на себя. Пышные золотистые волосы, белое, немного надменное лицо.

Леонид понял сразу: во что бы то ни стало он должен с ней познакомиться! Но как?..

Кроме Наташи Никитиной, у Леонида не было других знакомых девушек, не считая, конечно, студенток-однокурсниц, с которыми он поддерживал ровные, товарищеские отношения. И несмотря на общительный характер и даже кажущуюся порою развязность, Леонид на самом деле был до крайности робким, особенно оставаясь с девушками наедине. Он терялся, краснел, не знал, о чем с ними говорить. А тут предстоял не разговор — знакомство… Да и захочет ли такая красивая женщина ни с того ни с сего знакомиться в общем-то с заурядным парнем, каким считал себя Леонид? А как хотелось заговорить с незнакомкой, услышать ее голос! Конечно, и голос у нее особенный — чистый, звонкий. За двенадцать минут езды от Сокольников до центра Леонид наделил ее уймой достоинств — и теми, которые сам наблюдал у других женщин, и о которых слышал или читал. Да, именно прочитанные книги оказали ему в эти минуты неоценимую помощь…

В тот день все складывалось для него как нельзя удачнее: незнакомка вышла из вагона на той же остановке, что и он, прошла через подземный переход и пересела в тот же поезд, что и Леонид. Потом, выйдя из метро, она прошла два квартала по направлению к его комбинату. «Значит, судьба!..» — решил он.

Потом она повернула налево. Леонид остановился на углу, стараясь, чтобы она не заметила его, если вдруг оглянется, и долго смотрел ей вслед. Но незнакомка не оглянулась. Стуча каблучками, она уходила все дальше и дальше, видимо даже не подозревая, что за ней наблюдает Леонид Косарев, без пяти минут инженер, конструктор на крупнейшем шерстяном комбинате столицы. А он, этот самый Косарев, которого считают в коллективе серьезным, перспективным парнем, как не раз говорил сам директор комбината Власов, стоит, притаившись, как мальчишка, и с грустью провожает глазами прелестную незнакомку…

Что это? Уж не любовь ли с первого взгляда? Бред какой-то!.. Не сумасшествие ли влюбляться в женщину, не зная даже ее имени? Может быть, она давно замужем и у нее куча детей… А если даже все не так и она свободна, — что из этого? Может быть, ей нравятся жгучие брюнеты, а не такие серенькие пареньки, как ты!..

Около месяца изо дня в день встречались они по утрам в метро, третий вагон от хвоста. Пересаживались в центре в другой поезд, вместе поднимались на улицу и два квартала шли чуть ли не рядом, так и не сказав друг другу ни слова. Только однажды Леониду показалось, что она улыбнулась. Что это, улыбка недоумения — почему, мол, не заговоришь, раз тебе этого так хочется? Или улыбка презрения? Так или иначе, улыбки этой было достаточно, чтобы у него сильнее забилось сердце.

В тот же вечер, возвращаясь домой со своим зятем и близким другом Сергеем Полетовым, секретарем парткома комбината, Леонид не удержался и спросил:

— Слушай, Серега, допустим, тебе очень нравится женщина, но у вас нет общих знакомых… Ты даже имени ее не знаешь… Как бы ты поступил в таком случае?

— Нашел специалиста! — усмехнулся Сергей. — Появилась, значит, принцесса, которая тебе очень нравится?

— А что в этом удивительного?

— Влюбился?

— Может быть, ты и угадал.

— А Наташа, значит, уже не нравится? Мне казалось, ты с ней дружишь…

— Понимаешь, тут совсем другое дело….. Наташа прекрасный человек, умница, настоящий товарищ… Но… чересчур серьезная и вообще…

— Разочаровался?

— Да нет, вовсе не разочаровался!.. Наташа мне никогда не нравилась так, как та женщина. Тут что-то совсем другое…

— Смотри, погонишься за неведомым — верного друга потеряешь!..

Леонид ничего не ответил.

Они молча шагали рядом, каждый думал о своем.

Сокольники особенно хороши весною, когда в палисадниках перед одноэтажными деревянными домишками цветут яблони, вишни, когда из-за низких заборов свисают прямо на улицу тяжелые, влажные ветки полураспустившейся сирени, а в открытые калитки видны тюльпаны и нарциссы.

Тихо днем в малолюдных улочках и переулках. Только по вечерам рассядутся по лавочкам у калиток старики, поведут неторопливые беседы, а где-то за цветущими садами запоет гармонь.

И есть во всем этом какая-то неясная грусть… Может быть, грусть о безвозвратно уходящем. На глазах меняются Сокольники. Повсюду лежат старые сгнившие доски от сломанных заборов, а за ними виднеются сиротливые фруктовые деревья в цвету. День и ночь гудят бульдозеры, неустанно трудятся башенные краны, и вместо скривившихся от времени развалюшек возникают восьми-десятиэтажные громады жилых массивов.

И каждый раз при виде всего этого у Сергея щемило сердце. Он вспоминал свое детство, мать Аграфену Ивановну, потомственную ткачиху, женщину необыкновенной доброты, отца, кряжистого великана, знаменитого красильного поммастера Трофима Назаровича. Отец тоже выращивал цветы на клочке земли перед домом, гордился выведенными им новыми сортами гладиолусов, особенно одним — «бархатистым черным». Уже снесли несколько кварталов старых домов, видно, скоро снесут и его, Сережин, домик. И все, что было связано с детством, бесследно исчезнет. Сергею до боли жаль расставаться с прошлым, хотя он всячески старался внушить себе, что так и надо, что иначе и быть не может. Жизнь неустанно движется вперед, и никто не в силах остановить ее движение. Да и нужно ли останавливать, нужно ли сожалеть о прошлом? Ведь в той прошлой жизни кроме овеянной романтикой памяти детства была и другая, неприглядная сторона: темнота, невежество, беспробудное пьянство, драки, поножовщина. Недаром Сокольники — совсем еще глухая городская окраина — пользовались дурной славой и после наступления темноты редкий чужак рисковал появиться здесь. Так что же жалеть это уходящее прошлое? Но почему тогда не отступает грусть? Видно, так уж несовершенно устроен человек…

Совсем иные мысли тревожили Леонида. Он шел, не замечая ни старых развалюшек, ни новых домов. Он был занят самобичеванием: называл себя слабохарактерным неудачником, хотя никаких видимых причин для такого рода самокритики не было. Наоборот, с поступлением на комбинат ему сопутствовали одни удачи. Не всякому студенту третьего курса пусть даже прославленного института имени Баумана удавалось стать конструктором на большом текстильном комбинате. Проекты Леонида, его предложения по усовершенствованию производства почти всегда внедрялись в жизнь. За последнее время даже опытные специалисты-текстильщики считались с его мнением, обращались к нему за советом. На комбинате многие помнили его отца, инженера-коммуниста Ивана Васильевича, и, может быть, еще и поэтому прощали Леониду мелкие промахи и ошибки. Он постоянно чувствовал бережное отношение к себе со стороны старых кадровых рабочих и гордился этим.

И все же Леонид был недоволен. С детства он был уверен, что ему уготовано особое место в жизни. Не проходило дня, чтобы школьные учителя не говорили о редких способностях Лени Косарева. И он, чудак, верил! И все чего-то ждал… А результат таков: ординарнейшая личность! Таких девяносто девять на каждые сто человек. Даже своего угла нет… С того самого дня, когда он ушел от матери, живет у Сергея. Мало того — привез калеку-отца из инвалидного дома. Положим, Сергей относится к его отцу не хуже, чем он сам, но от этого не легче. Противно, стыдно, что ты, взрослый дядя, не в состоянии решать элементарные житейские задачи… А тут еще эта незнакомка днем и ночью стоит перед глазами… А Наташа? Что и говорить, с нею поступает он нечестно. По-свински поступает он с нею. Говорят, правда, сердцу не прикажешь. Так-то оно так, но самому от себя тошно: размазня какая-то, а не человек!..

Молча, думая каждый о своем, Сергей и Леонид дошли до дома.

— Давно легли? — спросил Сергей, заглянув в комнату, где на кроватках, поставленных рядом, спали дети — пятилетний крепыш Трофим и двухгодовалая Татка, любимица Леонида.

— Тихо, разбудишь! — Милочка замахала на мужа рукой. — Еле уложила… Им ведь непременно нужно дождаться папу и дядю Леню. Расшалились — удержу нет. А дед во всем им потакает. Беда с ними!..

— На то и дети, чтобы шалить, — изрек Сергей и пошел на кухню умываться.

Леонид в ожидании ужина сидел на диване, поглядывая на сестру, накрывавшую на стол. Кто бы мог подумать, что из избалованной модной девицы, какой была Милочка не так-то уж давно, выйдет преданная жена, беззаветно любящая мать!.. А ведь приходится ей нелегко: на руках двое маленьких детей, хотя Трофим и ходит в детский сад, а Татку носят в ясли. Конечно, детей можно было бы отдавать на целую пятидневку, но Милочка и сама не захотела, да и мужчины запротестовали. Особенно дед. Он и слышать об этом не хотел: «Без детей дом пустой».