Петр Капица - Ревущие сороковые

Никто из работавших в двадцатых годах рядом с комсомольцем Петром Капицей в литейной ленинградского завода „Знамя труда" не предполагал, что этот смышленый и упрямый хлопец, отливавший головки блоков для тракторов „Фордзон—Путиловец", впоследствии будет писателем.

Юноша так увлеченно следил за тем, чтобы в литье не было „зерен" и „соловьев", что, казалось, кроме форм и потока жидкого, искрящегося чугуна, его ничто не интересует. Однако молодой литейщик писал стихи. А кто не писал их?

В конце двадцатых годов Капица был послан на учебу в инженерно-экономический институт.

В 1931 году на страницах журнала „Пролетарский авангард" появляется его повесть „Правила весны". Повесть привлекла к себе внимание — в ней автор затронул волновавшие тогда комсомольскую молодежь вопросы любви и морали.

Первая встреча с читателем оказалась решающей для молодого автора: в 1934 году Капица стал профессиональным литератором. Сначала он редактирует старейший комсомольский журнал „Юный пролетарий", затем журнал ленинградских пионеров — „Костер".

В 1938 году на страницах журнала „Литературный современник" появляется роман Капицы „Боксеры". Это произведение о людях сильных характеров, о людях большого мужества. В своих письмах к автору читатели требовали продолжения романа. Требование весьма соблазнительное: продолжать жизнь героев не то, что начинать вещь заново — при продолжении первая книга — фундамент второй. А когда есть готовый фундамент—легче строить. Редко кто из современных писателей не поддается соблазну. Правда, не всегда соблазн сей приводит к хорошим результатам, иногда появляются ничем не оправданные пухлые дилогии и трилогии. Капица написал продолжение „Боксеров" лишь через десять лет после выхода первой книги. Вторая книга вышла под названием „Когда исчезает страх", в ней герои „Боксеров" проходят — через военные испытания.

Войну Петр Капица провел на флоте — сначала на Балтике, а потом на Черном море. В конце 1943 года в газете Черноморского флота начала печататься повесть Капицы „В открытом море". Описываемые в ней события и подвиги героев-моряков были восприняты читателем как действительно существующие. И это естественно: Петр Капица — писатель, любящий сильных и мужественных людей. И роман „Боксеры", и повесть „В открытом море", и рассказы „Охотники выходят в море" — произведения о людях несгибаемой воли. Таковы и герои повести „В дни разлуки", и книги „Они штурмовали Зимний". Повесть „Ревущие сороковые" — тоже о людях сильных и отважных.

Читатель уже знаком с ними по книге „В дни разлуки". В повести „Ревущие сороковые" писатель продолжает рассказ о них.

„Ревущими сороковыми" мореплаватели называют сороковые широты Южного полушария, где ледяные антарктические заряды встречаются с мощными обжигающими потоками воздуха тропиков.

Ревущие сороковые — местечко пострашнее „кладбища кораблей" Бискайи. Ревущие сороковые в повести Капицы — символ того пути, который герои произведения, бывшие катерники военного флота: офицер запаса Константин Шиляев, сигнальщик Семячкин, радист Фарафо-нов, комендор Трефолев и боцман Демчук — преодолевают „на гражданке". А их „гражданка" — китобойное дело.

Профессия китобоев до недавнего времени считалась привилегией гордых потомков викингов — норвежцев. Да, только им было доступно искусство гарпунеров и раздельщиков китовых туш. Соотечественники Тура Хейердала и сейчас плавают почти на всех китобойных судах мира. Даже промысловый флот таких морских наций, как Англия, Япония и Голландия, содержит в штате своих китобойных флотилий на золотых окладах норвежцев.

Плавали первое время и на наших судах норвежские специалисты, пока любознательные и настойчивые советские моряки не овладели секретами мастерства гарпунеров и раздельщиков. Капица убедительно показывает, как его героям приходится осваивать новую гражданскую профессию прямо на месте, в тяжелейших условиях Антарктики, от полугодового пребывания в которой, по свидетельству английского мореплавателя капитана Беннета, люди сходят с ума. Советские люди, герои „Ревущих сороковых", побеждают суровые условия плавания и овладевают искусством охоты на китов. Более того, китобойный промысел сближает их, закаляет волю. И как в годы отчаянных схваток с гитлеровцами, когда герои повести плавали на катерах-охотниках, за малый размер прозванных „тюлькиным флотом", а за отвагу „деревянными линкорами", — так и теперь они стойко преодолевают трудности и выходят победителями. Но моя задача не пересказывать повесть, а представить читателю ее автора.

Повесть „Ревущие сороковые" — несомненный успех Петра Капицы, идущего от книги к книге по своему пути. Пожелаем ему попутного ветра!

П. САЖИН

Дни становились короче. Над огородами и полями плыли, поблескивая на солнце, паутинки. Из садов доносились запахи антоновки и боровинки. Рдели рябины, золотились березы.

Я часами бродил по тихим уличкам разоренного войной родного городка, подолгу сидел над обрывом у реки, курил и думал: как жить? Чем заняться?

В небе появлялись все новые и новые звезды. И луна становилась серебристой. В вышине то и дело пролетали незримые птичьи стаи. Гуси летели к теплым морям, перекликаясь во тьме, журавли печально курлыкали. И невольно охватывала тревога: «А я остаюсь зимовать здесь. Надо что-то предпринимать». Без моря я не представлял своей жизни. Когда долго плаваешь на корабле, когда море перед тобой во всякую минуту, когда засыпаешь и просыпаешься под мерный плеск волн, то невольно относишься к морю как к живому существу, как к близкому другу, без которого жизнь кажется неполной, пресной и душной. Тебя манит и тянет к морю. Ты даже во сне видишь его, слышишь шум прибоя, ощущаешь на лице холодные брызги и могучее, бодрящее дыхание морского простора.

«Война давно кончилась, раненая рука окрепла. Довольно бездельничать! — наконец сказал я себе. — Пора заняться серьезным делом».

— Съездим на денек в Ленинград, — предложил я Леле. — Тебе надо показаться врачу.

— Зачем? — пожала плечами жена. — Я заранее могу ответить на все его стереотипные вопросы: «Да, жила в блокадном Ленинграде… боялась бомбежек… недоедала, близка была к дистрофии». И заранее предскажу шаблонное заключение: «Ослабление сердечной мышцы. Полный покой, витамины, глюкоза, усиленное питание». А ко мне нельзя подходить с общей меркой.

Дело в том, что до войны Леля была одной из самых способных молодых спортсменок. Она показала рекордное время в беге на восемьсот метров. Ей прочили большое будущее. Но тут грянула война.

В это послевоенное лето она пыталась войти в спортивную форму: соблюдала строгий режим, много тренировалась. И меня вовлекла в спартанскую жизнь.

В сентябре Леля выступала на районных соревнованиях молодежи. Я пришел посмотреть на ее бег.

После пистолетного выстрела Леля сразу же вырвалась вперед. Она бежала без всякого напряжения, легким, размашистым шагом, уходя все дальше и дальше от своих соперниц. Леля мчалась по кругу, слегка закинув голову назад. Ее бег был так стремителен и красив, что я невольно залюбовался им.-

И вдруг, выйдя на второй круг, Леля словно оступилась, она покачнулась, прижала левый локоть к боку и продолжала бежать каким-то отяжелевшим шагом, точно ноги отказывались подчиняться ей.

Я видел, как лицо ее побледнело, как она, замедляя скорость, пыталась вдохнуть открытым ртом воздух и не могла… Я ринулся к беговой дорожке и на ходу подхватил ее.

В моих руках Леля как-то сразу обмякла. Ноги ее подкашивались, ей хотелось опуститься на землю, но я не давал ей ни лечь, ни сесть, а водил по полю, чтобы она постепенно отдышалась и успокоилась.

— Понимаешь, в глазах потемнело и воздуху не стало хватать, — с трудом выговаривала Леля, объясняя свое состояние. — Такого со мной еще никогда не было…

Потом Леля ушла в раздевалку и долго не выходила. Тревожась, я заглянул туда и увидел, что она неподвижно сидит с понуро опущенной головой.

— Леля! — окликнул я ее. — Что ты? Идем домой.

Она нехотя поднялась, завернула шиповки в газету и пошла за мной. Веки у нее набрякли, словно от слез. По пути Леля опять заговорила о своей неудаче:

— Чем же теперь жить? Спорт для меня значил очень много. Так хотелось доказать, что Николай Иванович не ошибся, не зря потратил на меня столько сил. Я ведь многого лишила себя… соблюдала строжайший режим, не знала покоя, работала как каторжная. И вот те на — ничьих надежд не оправдала! Все убила проклятая война.

И вот теперь, когда она несколько успокоилась, я пустил в ход логику: