Адыл Якубов - Тревога

— Латиф-чапани [11], — почему-то шепотом сказала Муборак.

— Ха-ха, привет! — заговорил хрипловатым голосом прибывший. — Раис-ака, партком-апа, чем это вы заняты посреди дороги в поздний час?

Латиф, сын Апы, долголетней бессменной председательши, и племянник Палвана, до прихода Мутала занимал должность экспедитора, а после, уже довольно долго, не работал вовсе. Кажется, подспорьем ему служила эта вот полуразбитая «Волга» — собственная машина.

— Ты из района? — нахмурившись, спросил Мутал. — Что там, не слыхал?

Латиф ехидно сощурился.

— Стоит ли спрашивать, товарищ председатель? Лучше поезжайте скорее, увидите сами. — Повернулся, вразвалочку побрел к своей машине.

Мутал, не сдержавшись, крикнул:

— Ну-ка постой!

Латиф полуобернулся:

— Чем могу служить?

— Ты в кишлак? Отвезешь Муборакхон.

— Вы, вероятно, хотели попросить, чтоб я ее отвез? — стоя вполоборота, процедил Латиф. — А разве товарищ секретарь партбюро не едет в район?

— В район поеду я один.

— В таком случае милости прошу!

Муборак, похоже, хотела что-то сказать председателю, но сочла неудобным при Латифе. Молча села в машину; дверца с лязгом захлопнулась, мотор застучал.

— Поехали! — Мутал тронул за плечо Тахира.

Вскоре выбрались на асфальтированный тракт; машина с ровной дрожью и монотонным жужжанием понеслась плавно, будто по водной глади. Только Муталу по-прежнему казалось, что он слишком медленно приближается к цели.

— Ну и подлый же они народ! — вдруг, не оборачиваясь, проговорил Тахир.

Мутал отлично понял, кто это «они», но промолчал. Ему пришла на память одна из недавних стычек с этой крепко сбитой компанией. Апа, снятая с руководящих постов, на которых она пребывала долгие годы, поработала некоторое время на ферме, а потом была назначена бригадиром шелководов. Осенью Мутал, изучая планировку посевов, пришел к выводу, что старые тутовые деревья на межах сохраняют дробление полей на мелкие участки, где невозможно применить хлопкоуборочные машины. Он велел пересадить деревья в другое место, добавить саженцев. Но весной некоторые деревья не дали почек — посохли. Тут-то Апа, скрепя сердце мирившаяся с нововведениями, подняла шум… С каким трудом доказал Мутал, что дело это нужное, выгодное! Но зато уж после, на правлении, он высказал Апе все, что думал о ней. Палван при всех хранил молчание, а когда расходились, сказал Муталу:

— Что ты мою невестку отчитал, на это я не обижаюсь. Но плохо то, сынок, что ты со мной не посоветовался, когда затевал это дело с пересадкой деревьев. Советую быть осмотрительней. Председательское кресло — штука коварная! Сядешь — голова кружится…

Интересно, что Палван скажет теперь?

«А, черт бы его взял! — со злобой оборвал он себя через секунду. — Там люди при смерти, а я тут гадаю, что скажет Палван».

— Что же это мы тащимся еле-еле? — бросил он Тахиру, обеими руками стиснув поручень перед собой.

— Восемьдесят даем, Мутал-ака…

— Ну, жми, дружок, жми!

…Председательский «газик» остановился у ворот районной больницы. На улице, освещенной редкими лампочками, царила тишина.

Хирургическое отделение помещалось, кажется, в одном из домиков поблизости. Так и есть: чуть наискось, под тополями, перед домом с высокими окнами Мутал увидел несколько знакомых мужчин и женщин.

Когда Мутал приблизился, все поднялись с земли. Одна из женщин всхлипнула, прикрыла лицо рукавом.

Мутал поздоровался со стариком Рахимом из бригады Шарофат, спросил глухо:

— Ну как тут, отец?

— Слава всевышнему! — торопливо заговорил Рахим-ата[12], кругленький, словоохотливый старичок. — Одна Шарофат, слышно, очень пострадала. Да ниспошлет аллах ей исцеление!

— Остальные?

— Остальные, слава аллаху, будто ничего. — Старик покосился на женщин. — Только бы Шарофат выздоровела. Тут сейчас были отец ее и муж. Прогнал я их, чтобы хоть чаю попили.

Мутал прикусил губу. Подошел еще один старик, высохший, в белой чалме,

— Тяжелее всех, по правде сказать, Валиджану, — заговорил он, покачивая головой. — Ведь как они с Шарофат любили друг друга! Прямо Юсуф и Зулейха… Не дай аллах, чтобы она…

— Эх! — Рахим-ата отвернулся и в раздражении плюнул. — Ну, зачем он погнал, будто на скачках?! Глупая голова! Не умеешь — не садись править машиной!..

«А меня-то что ж не трогаете?» — подумал Мутал.

— Иди, — сказал Рахим, потом закашлялся и добавил: — Там и моя дочь, нога у нее, говорят, сломана. Не отрезали бы… Пойди к ним.

В прихожей его никто не остановил. Двери по сторонам были затворены. Толкнув дверь напротив, Мутал очутился в просторной палате. В левой половине, за марлевой занавеской, — два ряда белых кроватей, на них люди с забинтованными головами. Слабый свет от лампы под потолком. И почти беспрерывный тихий стон.

С гнетущим чувством Мутал несмело шагнул вперед. Сейчас же отодвинулся марлевый занавес, вышла девушка в белом.

— Вы зачем здесь?

— Я… Я председатель колхоза.

— Вот как! — Девушка кивнула головой. Потом сняла с вешалки белый халат, протянула ему. — Тогда пожалуйте сюда.

И она повела его обратно в прихожую, затем в одну из боковых дверей. Тут оказалась небольшая комната с окнами в сад. На выкрашенных в белое стульях и столике — сверкающие никелем хирургические инструменты. На полу пустые коробки, ампулы с отбитыми головками. У стола с лампой, спиной к двери, сидел сухощавый старик и что-то писал. Мутал его узнал — главный врач. Девушка-медсестра не спеша собирала инструменты и коробки. А у крана, чуть склонившись над раковиной умывальника, незнакомый человек в белом халате, плотный, с красной шеей, на которой курчавились темные волосы, намыливал руки, мясистые и такие же красные, как шея.

Мутал вполголоса поздоровался. Главный врач отложил ручку:

— Проходите, проходите, товарищ председатель.

Тот, который мыл руки, живо обернулся. Сверкнули стекла роговых очков на горбатом носу, блестящая лысина во все темя.

— Я хотел бы узнать о состоянии людей… — начал Мутал.

Очкастый вдруг выпрямился, глянул на него в упор.

— Не здесь, товарищ председатель! — загремел он, и очки странно задвигались на мясистом носу. — Об этом вам лучше узнать у прокурора. Понятно? Туда вам и следует обратиться!

И он сорвал с себя очки, забыв, что руки намылены. Крякнув от негодования, бросил очки, принялся полоскать руки, потом вытирать. Мутал, опустив голову, стоял молча.

— Так-кая безответственность! — Толстый доктор воздел очки на нос, вытер насухо руки, зашагал по комнате. — Катастрофа, люди искалечены, а председатель гуляет себе где-то в горах… Да вы понимаете, что это такое?!

Он остановился перед Муталом. Тот коротко, гневно глянул ему в лицо. Хотелось спросить: «Вы уверены, что председатель гуляет?» Но тут взгляд Мутала упал на Крепкие, докрасна растертые полотенцем, волосатые руки врача. «Добрые руки! — подумалось ему. — Скольких исцелили…» И он сказал со вздохом:

— Понимаю, товарищ доктор.

— Что вы понимаете?! — почему-то еще сильнее рассердился тот. — Голова у вас есть на плечах? А человеколюбие? А чувство ответственности?..

Его прервал телефонный звонок. Трубку снял главный врач. Послушав, сказал коротко: «Да». Потом: «Хорошо. До свиданья». Положив трубку, он

подошел к Муталу с каким-то виноватым выражением.

— Состояние людей, — нерешительно начал он, — ничего. Неплохое в общем…

— А Шарофат Касымова?

— Вас, голубчик, — почему-то не ответив на вопрос Мутала, тихо проговорил старик, — Джамалов просил зайти.

— Кто это? — Мутал сразу не мог вспомнить, чья эта фамилия, очень знакомая. Взглянув на врача и увидев виноватое выражение его глаз, вспомнил, точнее, догадался: прокурор!

— Сейчас зайти?

— Да, я так понял.

Главный врач проводил Мутала до выхода.

— Вы не сердитесь: коллега был немного резок… Это, знаете, известный хирург, из области прибыл самолетом.

— Ну, пустяки! — Мутал поймай руку старика, в упор заглянул в его слезящиеся добрые глаза. — Скажите мне правду о Шарофат. Как она?

— Как она? — переспросил тот. — Ну, как бы вам объяснить… Состояние чрезвычайно серьезное. Критическое, можно сказать…

Мутал почувствовал, как пересохло в горле,

— Что с ней?

Старик осторожно высвободил свою руку,

— У нее, друг мой, так называемый открытый перелом бедра, да еще и трех левых ребер, с повреждением плевры. То есть верхней части легких. Словом, если бы не он, — старик многозначительно кивнул в сторону двери, — я не знаю, что было бы, душа моя… Почти два часа бились, чтобы вывести из шокового состояния.

— А как же сейчас?..

— Сейчас сделали все, на что способна медицина. Женщина молодая. Будем надеяться, друг мой.