Вуди Аллен - Без перьев

Вуди Аллен — американский драматург, режиссер, актер. Снимая в год по фильму, а то и по два, истинной своей страстью Аллен считает сочинение рассказов. «Если бы я вдруг не мог делать кино, — говорит он сам, — я бы не слишком огорчился, но без письменного стола не протяну и недели».

Возможно, никто в Америке не писал так смешно со времен Марка Твена, так нежно со времен Хемингуэя, так смело со времени принятия Декларации независимости.

Ниже приводятся выдержки из неизвестного до сих пор дневника Вуди Аллена, который будет опубликован после смерти автора или после его ухода из жизни, в зависимости от того, что произойдет раньше.

Пережить ночь становится все труднее. Вчера меня посетило нехорошее чувство, будто какие-то люди пытаются проникнуть в мою комнату и намылить мне голову. Только зачем? Ощущение, что я вижу непонятные тени, не покидало меня, а в три часа утра нижнее белье, которое я повесил на стул, превратилось в кайзера на роликовых коньках. Когда я наконец уснул, мне снова приснился этот кошмарный сон, в котором сурок посягает на мой выигрыш в лотерее. Полное отчаяние.

Сюжет для небольшого рассказа: человек просыпается одним прекрасным утром и узнает, что его попугай назначен министром сельского хозяйства. Снедаемый ревностью, он стреляется, но, на свою беду, использует для этого пистолет с выскакивающим флажком, на котором написано: «Пиф-паф!» Флажком ему вышибает глаз, и он смиренно доживает свои дни, впервые познав простые человеческие радости, вроде разведения цыплят и пневмоторокса.

Тема для рассуждения: почему человек убивает? Он убивает, чтобы есть. Но не только: часто он делает это, чтобы пить.

Жениться ли мне на В.? Нет, если она не назовет другие буквы своего имени. А как быть с ее карьерой? Можно ли требовать, чтобы такая красивая женщина перестала посещать ипподром? Непростое решение…

Новая попытка самоубийства — на этот раз я намочил нос и сунул его в ламповый патрон. К несчастью, произошло короткое замыкание и меня попросту отшвырнуло от холодильника. Но навязчивые мысли о смерти не оставили меня. Я по-прежнему пытаюсь понять, если ли загробная жизнь, и если да, то удастся ли мне разменять в ней второй десяток?

Сегодня на похоронах я столкнулся со своим братом. Мы не виделись лет пятнадцать, но он, как и раньше, вытащил из кармана футбольную камеру и принялся колотить меня ею по голове. Теперь, по прошествии стольких лет, я стал лучше его понимать. Как же я раньше не догадался, что «вонючим тараканом» он называет меня не столько от злости, сколько из сострадания. Будем говорить начистоту: брат всегда был гораздо ярче меня — остроумнее, способнее, культурнее. Почему он до сих пор работает в «Макдональдсе», остается для меня загадкой.

Сюжет для сатирической повести: бобры захватывают Карнеги-Холл и ставят «Войцека»[1]. (Сильная тема — многое будет зависеть от выбора художественных средств.)

Боже, почему меня не покидает чувство вины? Не оттого ли, что я всю жизнь ненавидел своего отца? А ведь все началось с того, что он припрятал мой кусок телятины к себе в бумажник. Если бы я его послушался, то всю жизнь занимался бы изготовлением шляп. «Шляпы, сынок, — это вещь», — любил повторять отец. Никогда не забуду, что он сказал, узнав, что я хочу стать писателем. «Из тебя такой же писатель, как из меня китайский император!» До сих пор не понимаю, что отец имел в виду. Как ему тяжело жилось! Когда в «Лицеуме» поставили мою первую пьесу «Прободение язвы», отец пришел на премьеру во фраке и противогазе.

«Какое же я ничтожество!» — подумалось мне сегодня, когда я наблюдал за огненно-красным закатом. (Вчера шел дождь, а мысли в голову лезли те же.) Меня охватила такая ненависть к самому себе, что я вновь попытался покончить с собой — на этот раз вдохнул полной грудью воздух, стоя рядом со страховым агентом.

Новелла: человек просыпается утром и обнаруживает, что превратился в собственные подтяжки. (Прочтение этой новеллы неоднозначно. Ее идея принадлежит Крюгеру, ученику Фрейда, который опытным путем показал, что и копченой грудинке свойственны сексуальные инстинкты.)

Как же ошибается Эмили Дикинсон! У надежды перьев не бывает. А вот мой племянник оперился — и теперь я вынужден везти его в Цюрих к психиатру.

Я решил порвать с В. Она не понимает моих книг, — вчера вечером заявила, что моя «Критика метафизической реальности» напоминает ей «Аэропорт» Хейли. Мы повздорили, и она опять заговорила о детях. Я с трудом убедил ее, что они никогда не рождаются взрослыми.

Верю ли я в Бога? Верил до происшествия с моей мамой. Случайная фрикаделька нанесла ей удар по селезенке, от которого она несколько месяцев пролежала в коме и только пела «Гренаду» воображаемой селедке. Почему эта женщина так страдала в расцвете лет? Потому что в юности осмелилась бросить вызов общественной морали и, выходя замуж, надела на голову бумажный пакет? И как мне верить в Бога, если на прошлой неделе я угодил языком в каретку электрической пишущей машинки? Меня мучают сомнения. Что, если все на свете иллюзия и мы находимся в вакууме? Зачем тогда было покупать ковер за такие деньги? Ах, если бы Бог дал мне какой-нибудь знак! В виде солидного счета в швейцарском банке, например.

Пил кофе с Мельником. Он мечтает, чтобы всех правительственных чиновников переодели в куриц.

Сюжет для пьесы: прототип главного героя — мой отец, правда, большой палец ноги у него не такой огромный, как в жизни. Его отправляют в Сорбонну учиться игре на гармонике. В конце он умирает, так и не осуществив свою мечту — оказаться по уши в мясном соусе. (Я придумал блестящий финал второго акта: два карлика обнаруживают в партии волейбольных мячей голову, свирепо озирающуюся по сторонам.)

Сегодня во время послеобеденной прогулки в голову опять лезли черные мысли. Почему я так часто думаю о смерти? Это может продолжаться часами. Мельник уверяет, что душа бессмертна, но если душа продолжает жить без тела, то как быть с моим новым костюмом — ведь он ей будет велик? Ну, да ладно…

Порывать с В. не пришлось: как удачно, что она сбежала в Финляндию с кривлякой из цирка. Что ни делается, все к лучшему, странно только, что у меня случился очередной приступ и из ушей потекла какая-то жидкость.

Вчера вечером я сжег все свои стихи и пьесы. По иронии судьбы, когда я сжигал свой шедевр «Порочный пингвин», загорелся кабинет, и теперь на меня подали в суд какие-то люди по имени Пинчанк и Шлоссер. Воистину Кьеркегор был прав.

Нет никаких сомнений, что удивительное рядом. Единственный вопрос — есть ли там парковка и до которого часа открыто. Необъяснимые вещи происходят постоянно. Кому-то являются привидения. Кто-то слышит голоса. Кто-то просыпается на Кубке по стипль-чезу и весь в мыле приходит к финишу вторым. А кто хоть раз не ощущал прикосновения ледяной руки, когда дома больше никого не было? (Я, слава богу, не ощущал, но ведь таких, как я, немного осталось.) Что кроется за всем этим? Или, если угодно, что открывается впереди? Действительно ли существуют люди, способные предсказывать будущее и общаться с духами? Правда ли, что после смерти можно принимать душ?

К счастью, ответы на эти и другие вопросы, связанные со сверхъестественными явлениями, читатель скоро найдет в книге Осгода Малфорда Твиджа «Ну и ну!». Ее автор — известный парапсихолог и профессор кафедры эктоплазмы Колумбийского университета доктор Твидж — собрал замечательную коллекцию, в которой представлен широкий спектр паранормальных явлений от передачи мыслей на расстоянии до странного происшествия с двумя близнецами, один из которых пошел помыться, а второй, находившийся в это время на другом конце света, внезапно стал чистым.

Вот лишь несколько наиболее примечательных историй из книги доктора Твиджа с его комментариями.

Шестнадцатого марта 1882 года господин Д. С. Даббс, внезапно проснувшись среди ночи, увидел своего брата Амоса, скончавшегося четырнадцать лет назад. Амос сидел на корточках у кровати и брил хомячка. Даббс спросил брата, откуда тот взялся. Амос сказал «не пугайся» и объяснил, что вообще он мертв и выбрался в город только на выходные. Даббс поинтересовался, как выглядит «тот свет». Амос ответил: похоже на Кливленд, и добавил, что вернулся, чтобы передать брату важное сообщение: не надо надевать теннисные носки к темно-синему костюму.