Алексей Качалов - Ампутация Души

Странный какой-то выдался вечер. Луна, этот главный атрибут ночи, уже явственно проступила на сумрачном небе, а солнце, хоть и скрылось полностью за горизонтом, но запад продолжал багроветь нехорошим, кровавым светом.

При подобном освещении все предметы вокруг приобрели некую зловещую окраску. Даже церковь, что ещё несколько минут назад маячила в глазах ярко белым пятном, — и та вдруг стала багроветь.

Но вот сумерки сменились темнотой, которую нарушал лишь мёртвенный свет полной луны.

Санька, по кличке «Мокрый», которая ему очень не нравилась, так как с некоторых пор он не считал себя обыкновенным мокрушником, загнал свою довольно потрёпанную «Ауди» в полуразрушенный ангар, где раньше стояла колхозная техника, а теперь орудовали местные мужички, постепенно разбирая сооружение на кирпичи. Заглушив мотор и выключив свет, Мокрый сидел в тёмном салоне машины и наблюдал за поселком, погрузившимся в ночь.

«Н-да, рановато у нас в сельской местности спать ложатся, — думал он, заметив лишь пять или шесть светящихся окон. — Ну и молодцы, робяты, дрыхните себе спокойно воронками кверху. Нам оно только на руку».

Мокрый вылез из салона, открыл багажник и вынул оттуда канистру с бензином.

Осмотревшись по сторонам и не обнаружив ничего подозрительного, он направился к малюсенькой бревёнчатой избёнке, что стояла прямо напротив церкви.

«Не дай бог скрипучая», — думал Мокрый, осторожно открывая калитку, но петли оказались смазанными, и он бесшумно вошёл в огород. Взойдя на невысокое крыльцо, он убедился, что замка на двери нет. «Значится клиент на месте», — решил Мокрый и отвернул пробку канистры. Обильно полив бензином дверь, он спустился с крыльца, и так, плеская из канистры, обошёл всю избушку кругом.

«Наконец-то, — всё это время думал Мокрый, — наконец-то, Учитель поручил мне помочь совершить Переход настоящему человеку, а то всё фирмачи, воротилы и прочая сволочь. А этот поп, говорят, чуть ли не святой… Ну да, вообще-то, в такой халупе всю жизнь прожить только святой и может».

Мокрый ещё раз окинул избушку взглядом. Затем извлёк из кармана специально заготовленную по этому поводу зипповскую зажигалку. Наигранно чиркнув колесиком о штанину, он держал её некоторое время зажженной, бормоча при этом под нос: «Да простятся тебе все грехи, да пребудет душа твоя не небесах! Сверши же свой Переход! Аминь!»

Затем Мокрый резко кинул зажигалку к стене избушки. Бензин вспыхнул, и уже через несколько минут весь домик был объят пламенем. Однако Мокрый не спешил к машине — была у него страсть полюбоваться творением рук своих. Теперь, схоронившись за выступом церковного крыльца, он наблюдал, как из соседних домов повалил народ. Вскоре чуть ли не половина посёлка собралась поглазеть на пожар.

«Чёрт! Откуда только повылезали?! — удивился собравшейся толпе Мокрый. — Кранты мне — посекут еще». Однако все были поглощены зрелищем пожара. Потушить домик никто не пытался — и так было ясно, что его уже не спасти. Лишь несколько парней, кто как мог, старались предотвратить дальнейшее распространение пожара.

— Митька, мать твою, да куда ж ты льёшь?! Не сюда ж надо-то! — орал на парней какой-то мужик.

— Да не так же надо! Делаете всё через задницу! — вторил ему другой.

— Господе, да шож это такое деется! — крестясь, причитали вездесущие бабки. — Сгорел батюшка-то, совсем сгорел!

— Говорила ж ведь я — сидеть с ним надо. Ведь плох он был, совсем плох. Так и знала — заронит из печки, сгорит.

— Чё ж не сидела-то? Сидела бы.

— А ведь Авдотья сказывала давеча, мол, батюшка говорил как-то, что ни живым, ни мёртвым в церковь-то не воротится. Так оно и есть. Сгорел. И отпевать, поди, нечего будет.

— Господи! И куда ж это мир катится?

— К черту и катится!

— Тьфу ты, прости Господи.

— Да где ж пожарники-то? А вызывали?

— Да едут щас!

В этот момент до Мокрого донесся едва различимый скрип. Выглянув из-за крыльца, он заметил, что из ворот церкви, стараясь как можно меньше шуметь, вышла группа каких-то странных людей. В отблесках пламени было заметно, что на всех наскоро накинутая верхняя одежда, из-под которой виднелись какие-то странные балахоны.

— … знамение? — услышал Мокрый обрывок вопроса, который задавал один из спутников другому, самому высокому.

— Н-да, — нехотя согласился тот. Казалось, что он хочет добавить: думай так, но я-то, пожалуй, догадываюсь об истинной причине пожара.

В этот момент огромный огненный столб вырвался и на мгновение завис над объятым пламенем домиком.

— Это… Он? — с любопытством, и в то же время с испугом спросил спутник длинного, заворожено глядя на этот столб.

— Не-ет, — как бы догадываясь о чем-то, протянул длинный и бегло перекрестился. Причём не как обычно, а левой рукой, снизу вверх и слева направо. Его спутник, заметив это, повторил те же движения. Затем эти странные люди поспешили смешаться с толпой.

Пожар тем временем бушевал вовсю. Налетевший порыв ветра подхватил огонь, и тот перекинулся на забор огорода, затем лизнул деревянную ограду, которая вела к церковному крыльцу, и словно живой пробежался по ней.

В этот же момент, очевидно под воздействием восходящих потоков тёплого воздуха, на колокольне зазвонил колокол. Такое и раньше случалось в особо ветреную погоду, но сейчас, когда погода стояла довольно тихая, звучание колокола казалось чем-то сверхъестественным.

— Да кто же это так бухает-то? — возмущались в толпе. — Прям набат какой. Так по башке и бьет.

— Чего трезвонить-то — чай, телефон теперь есть.

— Да это Скипидарыч, наверное, опять нажрался. Вот сдуру и звонит, — предположили в толпе.

Все разом глянули на колокольню, которую в свете пожара было видно как днём, но там никого не было.

Отвлечённые этим загадочным звоном, только сейчас люди бросились тушить загоревшуюся ограду. Огонь уже успел лизнуть каменную стену и свод церковного крыльца.

— Да где ж отец Пафнутий-то? — кричали из толпы.

— Где-где — в городе. В кабаке, чай поди.

— На ворота лейте, на ворота! — доносились советы. — А то щас и церковь займётся!

Но этого не понадобилось, так как ограда была уже затушена. В этот момент раздался рёв сирены. Толпа расступилась, пропуская пожарную машину.

На следующее утро по посёлку поползли невероятные слухи. Впрочем, на то они и слухи, чтобы быть невероятными.

«Вознёсся батюшка-то, ей богу, вознёсся. Видали столп-от? — Вот в ём и вознёсся. Теперча непременно светопреставление будет», — так объясняли падкие до сенсаций бабки тот факт, что среди пепелища не было найдено никаких останков священника, домик которого сгорел прошлой ночью. Правда, вскоре было обнаружено несколько хрупких костей, но черепа так и не нашли. И ещё одно известие обсуждалось в посёлке.

С незапамятных времён на внутренней стене церковного крыльца красовался железный щит. В верхней его части было намалёвано изображение по грудь то ли самого Бога, то ли какого-то ангела — разобрать не представлялось возможности, так как краска давно потрескалась и частью облетела. А под этим изображением были выписаны большими буквами десять библейских заповедей, чтобы каждый, прежде чем войти в храм, мог прочесть эти заповеди и проверить себя на предмет их соблюдения.

Так вот, язык пожара, которому удалось по ограде добраться до церковного крыльца, аккуратно слизал часть надписи.

«… СОТВОРИ СЕБЕ КУМИРА», «… УБИЙ», «… КРАДИ», «… ПРЕЛЮБОДЕЙСТВУЙ», — значилось теперь на щите…

Массивная дверь тюремного КПП со скрежетом, словно недовольно ворча, захлопнулась за спиной условно досрочно освобождённого. Николай Деснин — было его имя.

Семь лет назад своей добровольной явкой, чистосердечным признанием и содействием следствию он настолько сумел растрогать суровое сердце прокурора, что тот скостил ему срок аж на три года. Тем более что убил Деснин не абы кого, а известного наркодилера, который попортил много крови правоохранительным органам и к которому они никак не могли подступиться. Тюремные власти также были довольны просто-таки образцовым заключённым, в свободное время читавшим Евангелие и заявлявшим, что не просто сидит, а исполняет епитимью. Так и получилось, что вместо положенных десяти за предумышленное убийство Деснин отсидел всего семь.

И вот теперь все кончилось. Бывший зэк набрал полной грудью вольный воздух, усмехнулся, сам не зная чему, закинул через плечо котомку с нехитрой поклажей и направился в близлежащий поселок с довольно выразительным названием Воротилово, откуда, если повезет с автобусом, можно было добраться до Москвы.