Марат Баскин - Полонез Огинского

До революции Краснополье было большим еврейским местечком, перед войной оно стало поселком, в котором евреев стало поменьше, а после войны поселок превратился в городской поселок, и евреев в нем можно было пересчитать по пальцам, а сейчас в нем вообще не осталась евреев...

Но правил без исключения не бывает. После чернобыльской аварии, когда радиация поутру теплым майским дождем сошла на краснопольскую землю, старые специалисты правдами и неправдами стали покидать Краснополье, и в поселок стали присылать новых.

И однажды мама, которая работала медсестрой в рентген кабинете, сказала за ужином папе:

— Наум, ты знаешь, к нам прислали нового рентгенолога. Из Минска.

— И что в этом удивительного, — сказал папа. — Скоро из старых врачей у вас не останется ни одного, и новые, я тебя уверяю, тоже ненадолго. Отбудут свой срок и уедут. Они побольше нас с тобой знают, что делается в Краснополье. Небось, семья вашего рентгенолога осталась в Минске?

— Ошибаешься, — сказала мама, — он приехал с семьей сюда. Жена у него гинеколог. А дочка ровесница нашего Даника. И, кстати, — мама таинственно посмотрела на папу и сказала, — он еврей! И знаешь, как его звать? Израиль Яковлевич! Он родом из Бобруйска. А жена у него белоруска Алеся Адамовна! Их поселили в райисполкомовском доме напротив райкома.

— Ты все сразу знаешь, — хмыкнул папа, — как будто первый секретарь райкома.

— Все, — согласилась мама, — и даже немножко больше.

— А как звать их дочку? — спросил я.

— Соня, — сказал папа, подмигнув маме и округлив глаза. — Наш Даник стал интересоваться девочками.

— Я просто так, — сказал я. — Мне просто интересно, как звать девочку, у которой папу звать Израиль, а маму Алеся.

— Да, любопытно, — сказал папа и поправил очки, — с филологической точки зрения, как говорит наш сын.

— Не знаю сегодня, — развела руками мама, — но завтра буду знать.

Но назавтра имя девочки я узнал раньше мамы. Ибо уже на первый урок в наш класс привели новенькую. Привела ее Зоя Филимоновна, наша классная.

— Это Даша, — сказала она, представляя девочку. — Она будет учиться в вашем классе. А раньше она училась в Минске.

Весь класс оценивающе посмотрел на Дашу, я на ее месте тотчас бы покраснел, а Даша даже не моргнула глазом. Она повернулась к Зое Филимоновне и спросила:

— Я могу сесть?

— Конечно, — кивнула химичка, — а ты уже выбрала место?

— Да, — сказала Даша.

Я не знаю, как вам это объяснить, но, увидев Дашу, я впервые в жизни услышал, как стучит мое сердце. Оно стучало, как настенные дедушкины часы, которые папа каждый вечер заводил большим ключом. Тик-так, тик-так... Таких красивых девочек я никогда раньше не видел. И, наверное, никто в нашем классе не видел.

У нас в классе было свободных три места: рядом с Колей Гороховым, рядом со мной и рядом с Эдиком Миллером. Из нас троих я более всего не подходил для Даши: она была почти на голову выше меня! Это сейчас я вымахал в Гулливера, а тогда я был самый маленький в классе, и к тому же самый тихий.

— Без права голоса! — как объявил мне раз и навсегда Вовка Царёв, мечта всех девочек нашей школы и “цар” всех школьников от первоклашек до выпускников. Это слово он произносил по-белоруски, без мягкого знака. Он никогда не повторял свои слова дважды и все знали, что не выполнить его слово — это обречь себя на жестокое избиение в назидание потомкам. В отличие от нас, он на каждом уроке менял себе соседа, выбирая соответствующего знатока в нужной ему в эту минуту сфере знаний. Иногда на биологии я удостаивался чести сидеть с ним. На химии с ним сидел Колька — Пробирка, который в химии знал все и еще чуть-чуть, как говорила наша химичка.

И, конечно, увидев Дашу, Цар решил сделать царский жест. Он, опережая Дашин выбор, столкнул со своей парты Пробирку и повелительно сказал, обращаясь к новенькой:

— Прошу, миледи! Место ждет вас!

Колька моментально перескочил на мою парту и виновато сказал:

— Приказ Царя!

Даша посмотрела на Царя, улыбнулась и... направилась к моей парте. Подойдя, она положила сумку на крышку парты и, глядя прямо в глаза Пробирке, сказала:

— Пожалуйста, вернись на свое место. Здесь буду сидеть я.

Глаза Кольки забегали, как у мышонка, попавшего в мышеловку, он посмотрел на Царя, потом на Дашу и встал. Какое-то мгновение стоял, не зная, куда податься, потом, метнув извиняющий взгляд на Царя, уместился на краешке Эдикиной парты. И Даша села возле меня.

Класс замер в ожидании перемены. Мой друг Вадик, который сидел за мной, прошептал:

— Бить будут...

В этот день у нас была контрольная по химии, но всем было не до нее. Особенно мне. А Даша спокойно расправлялась с формулами, как будто гроза, нависшая над классом, ее не касалась. И тогда я, не выдержав, написал на промокашке: “Ты обидела Вовку Цара. Он бить будет!” и пододвинул ее к Даше. Она пробежала глазами мое послание и приписала внизу: ”Чепуха!”

После звонка на перемену, когда Зоя Филимоновна, собрав тетрадки, вышла из класса, все, как по команде, повернули головы в сторону моей парты. Вовка медленно поднялся со своей парты и медленно подошел к нам. Он остановился возле меня и, растягивая каждое слово, сказал:

— Растворись! — и замер в ожидании моего исчезновения.

Раньше я бы растворился, исчез, пропал, уполз, размазался бы по стенке, но сейчас возле меня сидела Даша, и я остался на месте, вжавшись в парту. Цар удивленно посмотрел на меня: мол, девочка не знает местных законов, но ты должен их знать, как дважды два четыре!?

Он хмыкнул и повернулся к последней парте, за которой сидел его личный палач Санька Дылдин:

— У еврейчика что-то со слухом. Он не понимает по-русски. Переведи ему по-еврейски.

Санька хихикнул и поспешил ко мне. Я еще больше вжался в парту и замер в ожидании боли, прикрыв ладонями уши. Санька протянул к моим ушам руку, и в эту минуту Даша, до этого спокойно сидевшая рядом, вскочила и, на лету перехватив его руку, резко потянула ее на себя, и Дылда, закружившись на месте, как волчок, сделав пируэт в воздухе, растянулся на полу и замер, не соображая, что произошло. А Даша следующим движением ткнула ладонью Царя, и тот, сложившись, как перочинный ножик, медленно сел на пол.

–Тэквандо, — сказала Даша незнакомое нам слово, и пояснила, — у меня третий дан!

Класс на мгновение замер. А потом Таня Спицына, наш комсорг, растерянно сказала:

— А у Царя мама секретарь райкома!

Мы это и без нее знали. Сказала она это не для нас, а для новенькой. И новенькая ей ответила:

— А у меня мама врач. Это более нужная профессия!

Вечером, когда я дома рассказал о случившемся, папе больше всего понравились в этой истории слова Даши.

— Умная девочка! — сказал он.

— Ой, — сказала мама, — ничего умного я в этих словах не вижу. Не дай Бог, эти слова дойдут до Клавдии Петровны!

— Сталинские времена прошли, — заметил папа.

— Неважно, — сказала мама. — Им и сейчас хватает власти, чтобы устроить вырванные годы, кому захотят.

— И что они сделают? — хмыкнул папа. — Уволят?

— Уволят! — согласилась мама.

— Так они уедут с этой радиации и еще скажут им за это спасибо! — засмеялся папа.

Позже, когда мы с Дашей стали друзьями, я как-то у нее спросил, почему она из всего класса выбрала меня.

И Даша сказала:

— У тебя добрые глаза.

— И что из этого? — сказал я.

— Мой дедушка, мамин папа, — художник, — сказала Даша, — он рисует портреты. И он мне сказал, чтобы понять человека, надо посмотреть ему в глаза. Если они добрые, значит, и человек добрый. Ты — добрый, и поэтому я тебя выбрала.

— И у тебя добрые глаза, — сказал я.

Но Даша возразила:

— Нет, у меня глаза зеленые, как у кошки. А кошки не всегда добрые. Они разные. И я разная. Иногда совсем-совсем не добрая. Дедушка нарисовал меня с кошкой в руках. И глаза у нас с кошкой на этом портрете одинаковые.Малахитовые, как говорит дедушка. Этот портрет висит у меня над кроватью. Кстати, он свою кошку зовет, как и меня, Дашкой. И имя мне он придумал. Говорит, шляхетное! Паненку так звали в их деревне.

Даша вошла в мою жизнь совершенно неожиданно. Я вдруг неожиданно повзрослел. И так же неожиданно для самого себя я вдруг почувствовал, что не могу жить без Даши. Мне хотелось ее видеть, слышать ее голос, думать о ней. О своем состоянии я почему-то сказал не маме, а папе. И папа сказал: