Мартина Боргер - Кошачьи язычки

Но Норины эротические фантазии обернулись горьким разочарованием. Уже в первый день Ахим так обгорел на солнце, что только прятался в тени, а главное — и помыслить не мог о том, чтобы кто-нибудь его коснулся. Ночами его мучил озноб, и она твердо решила во что бы то ни стало доставить его к врачу, потому что с солнцем не шутят. Но Ахим был храбрец. Дни напролет он держал себя в руках и молча страдал. По ночам он линял от нее в камбуз, чтобы не шокировать Нору своим обожженным телом. Она до сих пор полна сострадания, и ей и в голову не приходит, что с солнечным ударом Ахима и его ночными что-то могло быть не так.

Зато эту историю она готова рассказывать бесконечно. Мы с Клер позволяем ей — пусть болтает, ей надо выговориться. Тем временем мы заруливаем в какой-то кабак и заказываем белое вино. В нашей традиции в первый вечер отмечать встречу шампусиком, но Клер сказала, что в этом шалмане нет ничего приличного, а уж она в этом разбирается, будь спок, они с Филиппом, когда еще вместе жили в Мюнхене, вино не просто подавали в бутылке, а декантировали, уссаться можно.

А Нора между тем все не затыкается, несет про свой круиз на Боденском озере — просто высший класс, крю (то еще словечко). Стоял штиль. Во всех отношениях, сказала бы я. На два дня они зависли на австрийской стороне, в дыре под названием Хард. Вечером Ахим в одиночку совершил вылазку на берег и, как видно, здорово заложил за воротник, так как вернулся на борт только утром. Нора его оправдывала. Ахим, мол, представлял себе это путешествие иначе и страшно терзался, что его ожидания не оправдались. Вот и пришлось ему топить свое разочарование в абрикосовой водке.

Только я хотела открыть ей глаза, как подоспел наш заказ. А я чуть не рассказала ей, как в ту самую ночь мне кто-то названивал из дыры под названием Хард. Кто бы это мог быть?..

Неужели я действительно так часто вспоминаю историю нашего путешествия на яхте? Почему Додо так ехидно ухмыляется? Мне надо следить за собой, чтобы не повторяться. Помнится, я терпеть не могла, когда отец Ахима без конца рассказывал одни и те же анекдоты из эпохи нацизма.

Но в глубине души я знаю, что думает Додо, да и Клер, возможно, тоже. Что Ахим нарочно обгорел так сильно, потому что его мучили сомнения и страхи. Это касалось и меня, и нашей предстоящей свадьбы, и его профессионального будущего, ведь он собирался поступить на работу к Папашке. Конечно, тогда мне это тоже приходило в голову, но я никогда с ним это не обсуждала. Я просто не торопила его, запаслась терпением, ни в коем случае не хотела давить на него, я ведь любила его сильнее всего на свете, хотя от нашего первого совместного путешествия ждала гораздо больше.

За исключением короткого промежутка, я всегда с удовольствием спала с Ахимом, с самого начала. Чего скрывать, перед первым разом я побаивалась, но, слава богу, все прошло совсем иначе, чем за год до этого, на школьной турбазе в Везерских горах, с неким Флорианом, или как там его звали, я даже фамилии его никогда не знала; он был наш ровесник и приехал со своим классом из Аугсбурга.

Не очень радостное событие, моя дефлорация, я выпила слишком много «Чинзано бьянко», модный тогда у нас напиток, иначе ни за что бы не позволила этому парню затащить себя под куст. От него исходил какой-то необычный запах, а его поцелуи были влажными и удивительно холодными, а потом все случилось как-то быстро и больно. Во всяком случае, я не испытала никакого удовольствия и потом думала, что же Додо находит в этом такого улетного, врет наверное. Кроме того, как мне тогда показалось, я, наконец, поняла, почему Папашка с Мамулей сделали только меня.

Я почувствовала большое облегчение, когда на следующий день этот тип уехал вместе со своим классом. К счастью, он не спросил моего адреса, я ни в коем случае не хотела видеть его снова, вся эта история казалась мне всего лишь неприятностью. Но он хотя бы использовал презерватив, хотя эта резиновая штука мне совершенно не понравилась. И все-таки я прошла через это, догнала Додо и могла некоторое время спокойно почивать на лаврах.

Пока не появился Ахим. Он был первым, с кем я действительно хотела, с первого момента. Между нами пробежала искра, как он говорил. И после той ночи в Харде, когда он пропадал до утра, все мои опасения быстро прошли и сменились блаженством. Он преодолел свой небольшой кризис, кожа его зажила удивительно быстро, потому что я лечила ее обезжиренным творогом.

Втайне я надеялась, что мы прервем путешествие и заночуем где-нибудь в отеле, и я представляла себе это — чуть-чуть — как нашу первую брачную ночь, но он об этом даже не заикнулся. Мы тронулись в путь с рассветом и мчались назад без остановок, у всех, кроме меня, были права, и поэтому за руль садились по очереди. Его приятель со своей подружкой были из Итцехоэ и торопились на чей-то девятнадцатый день рождения, кажется, и еще спорили, должны ли они ради Ахима заезжать в Гамбург, потом нас обоих высадили в Пиннеберге. Была среда, и Мамуля с Папашкой уже ушли на собрание Ротари-клуба в Штумпфен-эке, откуда никогда не возвращались раньше одиннадцати. Ахим затащил чемодан в дом, он выглядел ужасно усталым, и я сказала, что ему надо отдохнуть. Он лег в мою постель, я отправилась под душ, а потом я пришла к нему и горячо его поцеловала.

Когда потом он ушел, я была счастлива. До одиннадцати оставалось совсем немного, а он должен был ехать поездом в Альтону. Свои вещи он оставил у меня в комнате, потом он собирался за ними заехать на своем «фольксвагене». Мамуля лишь взглянула на них на следующий день и, конечно, все поняла. Но ни она, ни Папашка не сделали ни единого замечания, только спросили, все ли у меня в порядке. Я только рассмеялась, потому что была на седьмом небе. Каждый день я встречалась с Ахимом в его маленькой комнатке в Альтоне, вечером он привозил меня на последний поезд, а два месяца спустя мы поженились.

Все-таки жаль, что в наш первый вечер так и не нашлось приличного ресторана, кажется, здесь они закрываются слишком рано. Если бы мы поехали на юг, этой проблемы не возникло бы, Додо, ты была права. Еда — чуть теплая, сервис — убогий, кроме того, слишком жарко, но мы не позволим испортить себе настроение. Даже Клер выглядит веселой и раскованной, хотя почти ничего не ест — она невероятно дисциплинированна, когда дело касается фигуры. Додо, напротив, метет все подряд, включая десерт. Но она всегда ела много и с аппетитом, она вообще — человек чувственный, наделенный талантом испытывать любое наслаждение в полной мере, что достойно зависти. Но мне ли жаловаться? Жизнь обходилась со мной слишком хорошо. До сих пор, во всяком случае.

Сейчас мне так радостно, я так благодарна всем, что просто не могу молчать. Я беру свой бокал и смотрю на Додо и Клер. Лицо Додо кривится презрительной ухмылкой, она не выносит тостов, это я хорошо помню.

— Знаете, — начинаю я и внезапно запинаюсь. Как найти подходящие слова, чтобы выразить, что я чувствую? — Я благодарю вас обеих, — говорю я, — за тридцать лет доверия, любви и дружбы.

Они уставились на меня, вдруг стали серьезными, а мне весело. Но при этом и немного страшно. Почему они ничего не отвечают?

— Простите, если я снова впадаю в сентиментальность. Наверное, это все вино…

— Все в порядке, — говорит Клер.

Додо уже опрокинула содержимое своего бокала — одним залпом и подливает себе еще. Почему она не смотрит на меня? Я знаю, о чем она сейчас думает, о том долгом перерыве в наших отношениях. Но эту тему мы давно закрыли, мы же начали все с новой страницы тогда, когда стояли, крепко обнявшись, в дверях ее квартиры, пока младенец не заплакал. Маленькая Фиона. Собственно, это она соединила нас.

Додо тогда дошла до ручки. Я знала от Клер, что отец Фионы промелькнул лишь коротким эпизодом. Правда, он регулярно платил Додо алименты — но не более того. Место она потеряла: беременность протекала тяжело, и она неделями отсутствовала на работе. Жила на пособие по безработице, разумеется, едва сводила концы с концами. Квартирка крохотная. Ни денег, ни помощи — ничего. Брат, подозреваю, что-то подкидывал ей, да и мать тогда еще была жива, она прикрывала Додо, как могла, но она могла не много — видит Бог, фрау Шульц тоже не ела на золоте.

Я бы охотно помогла Додо, и деньгами в том числе, но она категорически не соглашалась. «Выкручусь как-нибудь», — скажет, как отрежет. И ведь действительно справилась. Нашла новую работу, няню для малышки, через год сняла просторную квартиру. Но тогда, два месяца спустя после рождения Фионы, она была в отчаянии. Она не плакалась, не жаловалась. Но это чувствовалось.

Тогда мне и пришла идея этих поездок. Только мы трое, и всего на пару дней. Устроить себе передышку, прежде всего для Додо. Я все организовала втайне и даже Клер поначалу ничего не сказала. Я пересилила себя и пошла к матери Додо, уговорила ее посидеть с малышкой, долго думала, куда бы нам двинуть, и остановилась на Барселоне, потому что знала, как Додо любит юг. Я забронировала отель и билеты на самолет, а потом огорошила их обеих. Что им оставалось? Только собрать чемоданы.