Анастасия Семенова - Магия родного дома. Энергетика, карма, исцеление

Дорогие друзья!

Со времени выхода моей первой книги прошло несколько месяцев, и я бережно храню письма, присланные вами. Эти письма полны раздумий: что же такое наш дом и почему нам может быть тепло и уютно в квартирке-крохотульке, а из роскошных апартаментов частенько веет холодом и дискомфортом?

В юности, как многие из нас, я свято верила, что «мой адрес – не дом и не улица», мой адрес – вся огромная страна. Я объездила все уголки нашей действительно бескрайней Родины, я жила в деревнях Брянщины и в городах-новоселах Западной Сибири, в заброшенных хуторах Псковщины и обихоженных коттеджах Краснодара. Но каждый раз, возвращаясь домой, ощущала необыкновенный душевный подъем. Я бежала по знакомым улицам, как будто меня ждала встреча с самым близким человеком. Сегодня-то я понимаю, что это душа моя рвалась туда, где ей было несказанно хорошо, – к себе домой.

Наверное, нужно прожить немало лет и пройти через множество бед, чтобы открыть одну давным-давно известную истину: нет друга вернее, надежней и преданней, чем родной дом. Надо только поверить в него, понять его, отнестись к нему как к близкому, дорогому существу. Надо научиться строить с ним отношения, найти общий язык, заботиться о нем. И тогда твой дом защитит от всех бед и тревог «большого мира». Он даст тебе покой и здоровье – физическое и духовное и силы жить и справляться с любыми проблемами. Ведь настоящий дом – это не четыре стены с потолком, это не просто пространство, в котором мы расставляем мебель.

Дом – это особый микромир, это Космос в миниатюре, это сложная энергетическая структура, обладающая своей судьбой и кармой. Конечно, каждый хозяин формирует свой дом, только вот потом и дом влияет на жизнь своих обитателей…

В свое время, когда я работала журналистом в Чернобыльской зоне, меня потрясло абсолютно с моей точки зрения нелогичное и неразумное поведение самоселов. Пройдя по 200—300 километров пешком, эти люди возвращались в свои родные села. Их ловили, вновь вывозили за Зону, а они снова шли, шли с необъяснимым упорством к родным хатам. Многие из них проделывали такие «походы» по 3—4 раза – до тех пор, пока на них не махнули рукой: мол, пусть умирают, раз уж так хочется…

Во многих селах можно было встретить целые семьи, живущие без электричества, без паспортов, без всякой связи с «большой землей». Они разбивали снова свои огороды, разводили скот, сеяли пшеницу… Они говорили мне: «Мы никуда не уйдем! Потому что здесь – наши дома».

Но очень много сел в Чернобыльской зоне были брошено совсем. И я входила в сотни обморочно пустых хат, брала в руки чужие вещи, чужие книги, смотрела в лица оставленных икон… Это было страшно. Много страшнее, чем оказаться одной посреди огромного кладбища, ибо биение чужой жизни ощущалось в этих домах, они еще не умерли. Но были обречены и, казалось, знали, чувствовали это.

А самоселы (кстати, со многими я встречалась снова и снова) и не думали умирать, вопреки всякой медицинской логике. Они жили себе и жили, играли свадьбы, рожали детей и производили впечатление людей вполне здоровых и довольных жизнью.

Из тех, кто остался в радиационной эвакуации, ныне умерли почти половина. Те же, кто вернулся тогда домой, практически все остались живы, хотя дозы облучения, полученные ими, в десятки раз превышали дозу, для человека смертельную.

Когда-то я записала в свой дневник: «Есть люди, которых Чернобыльская зона словно приняла. Приняла и – хранит…» Теперь-то я понимаю, что хранила их не столько Зона, сколько их села, их хаты.

Я написала эту книгу для того, чтобы показать, как мы можем исцелить и укрепить свой дом, как сохранить в нем благословенную энергию и духовность, чтобы он мог в полной мере защитить вас, уберечь, сохранить вам здоровье и отвратить злую судьбу.

Давайте же вместе подумаем, как создать дом своей мечты. Дом, в котором бы росли здоровые и счастливые дети, а взрослые набирались сил для активной жизни во «внешнем» мире. Дом, который защитил бы нас от всех невзгод, который стал бы нашей крепостью, нашей Вселенной.

К огда я заболеваю или просто устаю от бесконечной борьбы за выживание и успех в этом «безумном, безумном мире», и нет ни сил, ни настроения делать что-либо, и подступает апатия, на помощь мне приходит мое мудрое подсознание.

Как спасательный круг оно подбрасывает мне один и тот же сон. В этом сне мне еще очень мало лет. Раннее-раннее утро. Я уже проснулась и лежу на бабушкиной кушетке (знаете, раньше были такие пузатые и уютные создания с валиками по бокам и подушками вдоль спинки?). Сквозь ярко-красную герань на низеньких оконцах нашей рубленой старинной избы пробивается утреннее солнышко. Оно растекается теплыми желтыми пятнами на крашеных половицах, которые так приятно холодят босые ступни в жаркий полдень, путается в разноцветье домотканых половиков… На стене напротив часы с кукушкой громко отстукивают четкую поступь секунд и хриплым надтреснутым тенорком отбивают получасья…

Из сеней, где стоит довоенная еще керогазка, тянет вишневым дымком – это варят варенье. А в горнице на тяжелом кованом сундуке ждут меня взятые вчера в маленькой библиотеке книги.

Это – мой первый дом.

Это – счастье. Полное, безоговорочное, всеобъемлющее, ежедневное. Каждый прожитый в том доме день наполнял меня новой силой и легкостью…

Поутру после этого сна я просыпаюсь здоровой. Я словно становлюсь – или это действительно так? – мудрее, сильнее, терпеливей к невзгодам. Одно только воспоминание, недолгое прикосновение к памяти о доме моего детства восстанавливает мое душевное равновесие, возвращает здоровье и силы.

В этом доме все было по-деревенски просто и по-старинному, по-русски традиционно: пузатый буфет, кровать с железными шишечками, русская печь с лежанкой, в красном углу комнаты и на кухне – иконы, возле которых так часто горела лампадка…

Мы жили в нем просто и тихо. Не помню, чтобы кто-то повышал голос в разговоре или вставлял в речь столь любимые на Руси «идиоматические выражения». Не помню и такого, чтобы получали удовольствие от перемывания косточек соседям и знакомым, с завистью говорили о чьем-то везении, радовались чьим-то неудачам. Бабушка Настя частенько, занимаясь своими делами, походя поучала меня, еще маленькую, говорила-приговаривала: «А ты живи просто, и будет ангелов у тебя рядом сто, а то и больше. И все помогать тебе будут, дом твой хранить, удачу приманивать…»

В детстве я почти не болела. А ведь родилась сильно недоношенной, весом 1 килограмм 800 граммов, ростом 28 сантиметров. Врач сразу после родов посоветовал моей маме: «Вы уж имя-то ей сразу дайте какое-нибудь, а то она скоро умрет у вас, а без имени ей и места на кладбище не дадут…» Но я, вопреки предсказаниям доброго доктора, все-таки выжила и росла, не доставляя своим близким практически никаких хлопот. Да и баба Настя моя прожила до 84 и все – сама. И огород, и воду с колодца; а накануне легкой своей быстрой смерти, соседи говорят, весела была как обычно – мыла полы да песни пела.

Сколько лет уже нет ее на свете?.. Лет 5—6. И дом наш в Тверской губернии стоит пустой. Но какие бы тяжелые времена в нашей семье ни наступали, никому ни разу не пришло в голову дом этот продать. Это было бы так же дико, как продать, предать близкого друга. Нам всем необходимо знать, помнить – тот дом есть на земле. Возможно, когда-нибудь мои дети вернутся туда…

А вещи бабушки Насти: ее вазочки, скатерти, незамысловатые фарфоровые статуэтки и, конечно, иконы – мы взяли в свой новый дом. И я дорожу ими больше, чем дорогой подаренной мне аудио– и видеоаппаратурой. Потому что в них отпечатано, спрятано мое детство, мое беззаботное детское счастье и я могу взять его в ладони в холодные, хмурые, серые дни и согреться.

И мне всегда казалось, что такой вот дом детства хранится в памяти всех людей на свете как образ счастья и мира. Казалось, пока однажды я не поговорила со своим соседом о его доме детства. Оказывается, я была не права – и не права решительно.

Сосед мой Сережа был человек удивительно добрый, с огромным чувством юмора, насмешливо и ласково взиравший на мир шоколадными глазами, обрамленными до неприличия густыми и пушистыми ресницами. Он умер в 47 лет от сердечной недостаточности, уже будучи неизлечимо болен раком. В последние дни перед смертью маялся, тосковал и рассказывал мне то, о чем никогда в жизни за все наши годы дружбы не вспоминал.

Оказалось, он вырос четвертым ребенком в семье махровых алкоголиков, и первое и последнее его воспоминание об отчем доме – голые стены, холод и грязь. Там каждый был сам по себе и сам за себя, это был мертвый дом. Не в нем ли зародилось то, что привело Сережу к незаслуженно, несправедливо ранней смерти?..