Николай Сиянов - Сувенир из Нагуатмы. Триумф Виджл-Воина

«Человек посеявший — не тот же самый, который жнет, но и не другой» — это откровение Будды является основой романа. В книге исследуются законы Кармы и Перевоплощения; на личном опыте молодой человек Осознает, что та немыслимая ситуация, в которой он оказался, не случайна, а кармические долги, наделанные в прошлой жизни, необходимо оплатить сполна… Одним из главных героев романа является Космический Учитель О’Джан. Он щедро делится с учеником уникальными Знаниями о Человеке, Материи, Пространстве, Времени. Учитель помогает способному ученику выйти в мир Мысли, во внутреннее пространство Материи или сферу своей истинной родины — Нагуатмы. Эту «страну» в восточной эзотерической литературе именуют Нирваной, или Самадхи, в романе она называется Виджл-Пространством.

У рукописи, как и у автора, своя судьба. А судьба, известно, явление неповторимое.

Вот уже двадцать лет машинописные страницы неиссякаемым водопадом низвергаются на мой редакторский стол. Но бывают и редкие исключения — когда не редактор выуживает “жемчужину” из потока, а сама рукопись как бы отлавливает издателя, порою при самых неожиданных обстоятельствах.

Однажды меня перехватили в подъезде собственного дома. Перегородил путь мужчина лет тридцати, высокий, широкоплечий, длинноволосый и — благодарение Богу! — интеллигентный на вид. Я иногда видел этого человека; он то ли жил, то ли часто гостил в квартире № 3 первого этажа.

Сюда, в эту квартиру, и зазывал мужчина “на минутку всего…”. Мы вошли, и, когда присели к столу, хозяин высказана нечто совершенно оригинальное:

— Позвольте показать одну рукопись… Я знаю, вы работаете в издательстве, ведь правда? Я не отрицал, и тогда он тоже представился: “Леня. Леонид Иннокентьич, народный целитель. Специализируюсь на травах, имею широкую практику”.

После этого я не сомневался, рукопись — о травах, или о народном целительстве, или о том и другом, вместе взятом. Хорошая, должно быть, рукопись, нужная. Однако нашему издательству не подходит, увы.

Но я ошибался. Я даже не успел высказать свои сожаления. Сосед из квартиры № 3 как-то стремительно опередил меня… Оказалось, предлагаемая рукопись вовсе не его, а принадлежит некоему молодому человеку, который жил здесь недавно, но отбыл далеко и надолго, может быть, насовсем… “Вы не были с ним знакомы?”

Нет, не довелось. Но, кажется, помню его. Такой невзрачный на вид, даже болезненный. Всегда в поношенном, затрудняюсь сказать, то ли сюртуке, то ли пальтишке…

— Да, да, это он, Славик! Вы правильно заметили, прямо-таки “Деточкин Макар Макарыч” в вечно лоснящейся одежонке… Что делать, Питер во все времена славился деточкиными. Однако согласитесь, за неприметной внешностью часто скрывается нечто противоположное…

— Стало быть, рукопись вашего приятеля? О чем она, позвольте спросить.

— Тут дело такое… Мы со Славиком на йоге сошлись, а когда он уезжал, то, понимаете, дневничок подарил, ну да, на память. Я недавно прочел и ахнул!

— Разве йогам позволительно… ахать?

— Нет, конечно. Да больно неожиданно все. Жил-был один человек, а на поверку оказывается другой, подменили. Весьма меня озадачил Славик, не ожидал… — Леонид Иннокентьич подхватил со стола тетрадь. — Может быть, посмотрите, а?

— Хорошо, я, пожалуй, посмотрю, любопытно. Однако ничего обещать не могу. Видите ли, в рукописи важно не только что и о чем, но — главное — как.

— Да вы познакомьтесь!

— Хорошо, хорошо, почитаю вашего деточкина. Из любезности к вам, Леонид Иннокентьич, по-соседски.

Сотни рукописей, образно говоря, прошли через мои руки за долгую жизнь. И если откровенно, то ахал я, наподобие йога из нижней квартиры, тоже весьма редко. Можно сказать, никогда не терял голову от восторга: рецензировал, правил, сдавал в набор и просматривал верстку. Рукопись нравилась или не очень — и это все. Такова работа.

…К дневнику я приступил не сразу, были дела поважнее. Но вот на досуге полистал, задержался взглядом на отдельных местах и после уже, не отрываясь, прочел от корки до корки.

Нет, я, конечно, не побежал ночью на первый этаж к целителю, не стаскивал его с постели, не поздравлял… И все же рукопись соседа Славика показалась мне крайне необычайной новизной темы, обилием эзотерических знаний, оригинальными поворотами сюжета, совершенно немыслимыми приключениями героя. То есть самого автора — неприметного, серого и так далее… И что особенно поражает, неизвестному молодому человеку, который и не помышлял об издании своих записок, удалось, на мой взгляд, то, что не мог осуществить еще ни один писатель. По крайней мере, в известной мне отечественной литературе. Ему удалось проследить жизнь своего героя, то есть самого себя, как бы в трех измерениях, в трех временах сразу: в настоящем, прошедшем и в будущем.

Надеюсь, читатель согласится со мной, прочтя эту книгу.

5 февраля, 199… года. Время жить и время умирать. Мне выпало последнее. Через два месяца, а может, раньше меня не станет. И это факт, и миру от этого не убавится. Вера Васильевна, пожалуй, вспомнит иногда, пожалуй, даже всплакнет. Но ответь, любезный, для чего дневник? А так. Для общения с самим собой. Для анализа своего последнего Опыта.

…Сегодня по Лениному совету (он устроил свидание!) ездил к знаменитой старушке, которая легчит “буквально все”. Посмотрела, пощупала мои шишечки-шарики Никифоровна: “И-и-и, родимый, я своей репутацией ишо дорожу… Нет, не упрашивай, не берусь ни за какие коврижки. Не обессудь, ступай, мил человек, с Богом…”

Не очень-то и надеялся, потому спокоен. В больнице — да, еще теплилась надежда, малая искорка до поры, пока не выписали, чтобы не портил отчетность.

Но все это лирика. Главное — мое состояние. Не физическое, тут все ясно; моя готовность — вот что интересует меня всего более. Мне скоро двадцать семь, ну да, к этому дню, пожалуй, и стукнет; душа наконец обретет свободу. Некая тонкая субстанция освободится от формы, чтобы продолжить путешествие в иных мирах.

…Итак, возвращение домой, рождение в новую, более широкую жизнь. Все религии мира утверждают это: смерть есть величайшая из земных иллюзий. А я верю религиям, потому как многие из их истин проверил на своем, пусть и маленьком, но достоверном Опыте.

Перед дальней дорогой хорошо бы присесть и понять главное: с какой целью ты, Славик, появился на Земле в очередной раз? Была задача? Выполнил ты ее?

6 февраля. Много думал об этом. Задача определенно была, и даже подразумеваю какая: проснуться наконец к истинной жизни, выскочить из бесконечного колеса смертей и рождений… И лишь теперь, сидя на чемодане, я вынужден признать: цель-то была, конечно, хорошая цель, да вот поздновато спохватился только. Назначение жизни, как сказал один хороший человек, вовсе не в страдании ив борьбе. “Ее первейшая цель — осознать Всевышнее в себе. Мир не случайность несчастная, а чудо, которое движется к своему выражению. Мир, эволюционируя, идет к своему великолепию…” Эта уверенность и есть начало осознания Бога в себе, образование внутри кристалла, созревание “философского камня”. Осознал? Образовал? Боюсь, все пунктиром пока и, следовательно, цель лишь намечена. Все впереди, но и все уже позади.

А так ничего. Продолжим анализ на пустынном перроне. В этой жизни, похоже, я не утяжелял своей кармы, не осложнял ее человеческими нитями-отношениями, по крайней мере, последние семь лет, что занимаюсь йогой. Но все же, все же… Путь кажется таким нескладным и непутевым. Двадцать семь, а ничего не достиг ни в жизни, ни в науке. “Вот уж к двадцати семи путь мой близится годам, а 7 мне не с кем отвести душу, милая мадам”. Да-с, и это тоже. Но я понять кое-что собрался, и вывод туг напрашивается один: твоя нынешняя жизнь, дорогой, не удалась единственно по причине твоей же собственной кармы. Увы, твоего прошлого бытия. За ошибки надо платить. “Человек посеявший — не тот же самый, который жнет, но и не другой”. Определенно, мое прошлое воплощение в целом безалаберно, никчемно; сдается, свою прошлую жизнь я прожил зря. И закончил ее наверняка не своей собственной смертью, а какой-то насильственной, ничего не успев, не раскаявшись даже… “О вы, что страдаете, знайте: вы страдаете от самих себя. Никто иной не принуждает. Никто иной не заставляет вас жить и умирать…”