Сергей Хольнов - Искусство Восприятия или Человек без формы

Глава 1. Пять аксиом о человеке

Одно из фундаментальных качеств человека мыслящего (именно в силу того, что он мыслит, что он, извините, не идиот) — это постоянная неудовлетворённость своим состоянием и положением в жизни. Данная психологическая аксиома, наверно, основательно прочувствована каждым из нас на собственной шкуре, причём в любой из периодов своей биографии. Прочувствована, пережита, но и только — осознать её по-настоящему и принять в качестве объективной истины мешают нам некоторые свойства нашего ума. Впрочем, их мы уже подробно обсудили в «Психодинамике колдовства» и немного менее подробно — в других книгах. А потому сейчас я укажу лишь на главное из этих свойств, которое более всех остальных маскирует от нас истину о нашем собственном состоянии. Это — непременная линейность ума, его стремление работать исключительно в логическом режиме: причина — явление — следствие... На практике выходит так: человек ощущает неудовлетворённость своим положением, ищет причину таковой и моментально её находит. А как иначе! В жизни любого — подчеркну, любого! — из двуногих достаточно проблем, да хотя бы таких сторон, которые, на его взгляд, не худо было бы усовершенствовать. Для интеллекта всё это — подходящие причины неудовлетворённости, которые не приходится долго искать.

Получается так, что всякое положение в этом лучшем из миров, какое бы человек ни занимал, предлагает ему собственный «милион терзаний». Один озабочен своим малым ростом и подсознательно убеждён, что, если бы его макушка отодвинулась от уровня моря ещё сантиметров на десять, то он бы значительно больше в жизни преуспел — по крайней мере, чувствовал бы себя в ней куда увереннее и счастливее. Другому мнится, что, владей он свободно английским — постичь же эту премудрость, как он считает, некогда помешал ему отец, или соседка по парте, а может, стечение обстоятельств, — тогда вся его жизнь сложилась бы по-иному, разумеется, значительно приятнее. Третий убеждён, будто судьбу ему исковеркало грубое вторжение родителей в его сердечные дела, действительно имевшее место когда-то очень давно или даже просто изобретённое им для самооправдания.

Некогда Зигмунд Фрейд уверял, что единственное, в чём фантастически преуспел любой человек, так это в самооправдании. Думаю, в данном вопросе австрийский первопроходец в мире снов и в области психоанализа был, безусловно, прав. Каждый из нас сам для себя превосходный адвокат — лучшего просто не существует.

В начале девяностых несколько российских журналистов получили возможность проникнуть в недоступное для них до той поры пространство — в камеры смертников, ожидавших исполнения наказания. Там они весьма обстоятельно и, видимо, откровенно побеседовали с 256 заключёнными, каждый из которых совершил, как правило, несколько убийств, зачастую — самых зверских. В итоге журналистами был получен богатый и чрезвычайно интересный, с точки зрения психологии экстремальных состояний, материал. Нас же в данном контексте интересует один немаловажный штрих. Практически все смертники сознавали тяжесть содеянного, и большинство из них соглашалось с тем, что наказание они понесут заслуженно. Но при этом все 256 убийц искренне считали, что совершили преступление (или ступили на путь преступлений) лишь по той или иной роковой случайности. 256 раз журналисты выслушали примерно следующее (с незначительными вариациями): «Да, я совершил ужасное преступление, за которое и должен понести наказание. Это будет справедливо. Но по своей сути я не преступник. Несчастная случайность, выразившаяся в том-то и том-то, привела меня к преступлению». Иными словами, ни один из убийц целиком не принял на себя ответственность за собственные действия, а следовательно, и за свою судьбу.

В дальнейшем мы ещё вернёмся к этой истории. Теперь же сформулируем ещё одну аксиому, которую будем считать второй: человеки мыслящие в своём обычном состоянии не желают принимать на себя ответственность за то, что делают, и за то, что с ними происходит.

Давайте договоримся: я не стану особенно «разжёвывать» те положения, которые кажутся мне самоочевидными. Если для кого-то они «с наскоку» не совсем ясны, то ему лучше начать с моих предшествующих книг о сознании. Если же читатель категорически чего-то не приемлет — а я и не льщусь надеждой, будто всё изложенное мною есть истина в последней инстанции — что ж, значит, эта книга — не для него. (В нашем многоликом изменчивом мире существует столько же истин, сколько и людей. И я не занимаюсь их коллекционированием; меня интересует иное — методики комфортного и успешного существования в нём.)

Но вернёмся к тотальной неудовлетворённости человека мыслящего своим положением (к аксиоме номер один). Именно это ущербное самоощущение лежит в основе всех религий, а заодно и «научного» атеизма. (Обратите внимание: я не называю ущербными религии сами по себе — ущербно только самовосприятие человека, побуждающее его искать выход из своей обычной человеческой ситуации, стремиться изменить своё положение смертного.)

В этом смысле очень показательна история буддизма. Некогда, примерно за шесть веков до рождения Христа, один молодой индийский царевич, а именно Сиддхартха Гаутама из рода Шакьев, вдруг, вроде бы, ни с того — ни с сего, поверг своих близких в отчаяние. Нежданно-негаданно этот принц бросил августейших родителей, которые души в нём не чаяли, красавицу-жену с сыном, покинул дворец, покинул даже свою страну и пустился странствовать по индийским лесам и селениям на манер хиппи или наших современных «бомжей». Вообще-то, в ту пору подобный стиль жизни, называемый саньясой — то есть добровольное нищенство с целью обретения религиозных заслуг — скорее поощрялся господствовавшей идеологией. Но приличествовал он каким-нибудь бедным браминам (жрецам) или не особенно удачливым вайшьям (варна торговцев). Сидхартха же принадлежал к блестящему роду кшатриев, воинов и царей, и ему не пристало «хипповать» даже из благородных побуждений. На столь радикальный шаг тонко чувствующего царевича побудила именно общечеловеческая неудовлетворённость собственным положением, которое, как можно догадаться, в его случае было не таким и плохим.

В своих скитаниях Сиддхартха безуспешно перепробовал кучу средств — йогу, молитву, посты, всевозможные ущемления плоти — и, тем не менее, ничего толкового не достиг. Однажды — в ту пору принцу стукнуло уже тридцать шесть — отчаявшись окончательно, он в изнеможении рухнул под дерево Боддхи. И тогда на него снизошло просветление. Сиддхартха стал Буддой!

Таково предание, в которое свято верят все буддисты. Не буду обсуждать фактическую часть этой истории — куда больше интересует меня её психологическая подоплёка.

В современный буддийских школах Махаяны («Великой колесницы») принято считать, что на религиозный подвиг царевича Сиддхартху подвигло, в первую очередь, его сострадание всем живым существам. Рискну в этом усомниться. Ничего себе сострадание! Ради неких, весьма далёких для принца, живых существ принести в жертву родных и друзей, стать причиной тяжкого горя для них — как-то всё это не очень стыкуется с милосердием, которое в принципе не бывает абстрактным. Нет, не верю...

С другой стороны, каков вообще психический механизм жалости, сочувствия, сострадания? Того комплекса эмоций, который царевич, судя по преданиям, испытывал в отношении окружавших его живых существ? Наверно, в данном контексте было бы правильно написать эти слова так: «со-чувствие», «со-страдание», «со-переживание». Понимаете, куда я клоню? Вообще-то, эти эмоции психология связывает с явлением эмпатии, то есть с проецированием на собственную личность чьих-то переживаний, допустим, всевозможных неприятностей (реальных и мнимых). Примерно то же самое восточные мистики различного толка, в частности йоги, называют отождествлением, от которого всячески предостерегают своих приверженцев. Психический механизм эмпатии, или отождествления, приблизительно таков: этот человек страдает от зубной боли — у меня, кажется, тоже есть зубы, и я уже полтора года не был у врача — мои зубы могут точно так же заболеть — когда-нибудь они наверняка заболят, и я буду страдать... Только эта логическая (хотя и не очень логичная) цепочка выстроена из слов, а подсознание обходится без оных. Оно просто чувствует-ощущает именно так.

Царевич Сиддхартха был, безусловно, подвержен эмпатии и в своём более чем благополучном настоящем терзался будущими гипотетическими несчастьями. Между прочим, достигнув просветления, он не сразу ринулся помогать страждущим. Последним пришлось долго его упрашивать, прежде чем Будда, наконец, согласился, как говорят буддисты, «стронуть колесо учения», «колесо дхармы». И первым делом он сформулировал свои знаменитые «четыре благородные истины» о всеобщем страдании и о пути к его преодолению.