Сергей Хольнов - Магия чувственных представлений. Развитие неординарных способностей

Теперь в двух словах — об отличии этой книги от предыдущих, которые тоже были посвящены человеческому сознанию, его неординарным возможностям и методам работы с психикой, нацеленным на раскрытие таких возможностей. Новизна этой книги, прежде всего — в самом подходе к такой работе. Если раньше для достижения определённого результата в виде той или иной психической способности вам вначале предлагалось достичь соответствующего изменённого состояния сознания (психического настроя, психической позиции, как мы говорили) и получить интересующую вас способность как следствие данного психического настроя, то сейчас мы попробуем начать прямо с нужного действия, прямо с магии, как называет такие вещи упомянутый мной психиатр. А соответствующий психический настрой установится у нас самопроизвольно. В общем, мы попробуем нажать на иной рычаг, соединённый с тою же конструкцией, или потянем верёвочку за другой конец, чтобы распутать узел.

В принципе то, что я собираюсь предложить вам на этот раз, проверено десятками, даже сотнями поколений йогов, шаманов, буддийских последователей прямого пути, некоторые из которых добивались результатов, способных поразить любое воображение. Но и не совсем то, поскольку достижения современной психологии могут существенно облегчить древние методы и сделать их доступными почти для всякого нормального европейца. («Для среднеевропейского идиота», — выразился некогда в моём присутствии один очень серьёзный и весьма известный буддийский подвижник, и, должен признаться, его резкая формулировка особого протеста у меня не вызвала.)

Теперь — о подходе к проблеме, за которую мы сообща берёмся. Вообще-то, в распоряжении человека разумного имеется два принципиально различных подхода к восприятию любых жизненных явлений и взаимодействию с ними. Первый — назовём его научным или созерцательным — предполагает беспристрастное (конечно, условно беспристрастное; человек по сути своей — существо пристрастное) наблюдение за чем-либо, накопление фактов, их анализ, какие-то логические умозаключения, или выводы и т.п. При научном подходе к явлению мы позиционируемся вне этого явления, созерцая и изучая его как бы со стороны. В этом случае наше с ним взаимодействие тоже может быть достаточно тесным, но мы не вовлечены в те внутренние процессы, которые, так сказать, явление одухотворяют, делают его живым.

Другой подход к явлению — подход адепта, мастера, то есть человека вовлечённого — порождает искусство. Гениальный скрипач, к примеру, может и не знать толком, что именно и как он делает. Музыкант целиком погружается в некий процесс, в определённое знакомое состояние — и у него получается музыка. Ну, а какой-нибудь компетентный музыковед очень хорошо опишет потом, предположим, летучее стаккато этого скрипача,.. но никогда так не сыграет сам. Понимаете? В итоге существуют на белом свете живописцы или скульптора и искусствоведы, практикующие хирурги и теоретики, занятые медицинскими проблемами, буддисты и буддологи. Между этими людьми в каждой паре колоссальная качественная разница. Именно это, между прочим, имел в виду Гурджиев, когда заявлял, что настоящий человек — тот, кто умеет что-то делать по-настоящему, не столь важно, что именно. Очень чётко данное разграничение проводит рациональный буддизм. От самого исторического Будды Гаутамы из поколения в поколение передаётся обобщённый «рецепт» достижения высшей мудрости (праджня — снскр.; ше-раб — таб.), который состоит из трёх компонентов, или фаз: знание, получаемое при ознакомлении с доктриной; знание, возникающее при её обдумывании и критическом анализе; знание, рождающееся при медитации (т.е. в результате практики предложенного учения). В общем, не взяв скрипку в руки, не научишься на ней играть.

Точно так же, между прочим, обстоит дело и с психологией. С одной стороны, это — подборка представлений о человеческой психике, с другой — мастерство коммуникации, высокое искусство влияния на ближних своих, а также и на себя самого. Нас, разумеется, более всего интересует второй подход, хотя кто-то, возможно, открыл эту книгу просто из любопытства.

Как бы то ни было, коротко укажу истоки магии наших чувственных представлений (как мы условились, я употребляю слово «магия» в широком значении) — главного предмета этой книги. Наверно, самым обширным вместилищем разнообразных психо-мистических традиций и школ является культура древних Ариев, берущая начало в Ведах. Из всего их многообразия рискну выделить, во-первых, некоторые направления йоги, а во-вторых, южно-индийские традиции почитателей Шивы, опирающиеся на тантры.

Между прочим, в нашей стране об индийском тантризме бытует сегодня искажённое представление, — в основном благодаря множеству популистских публикаций на эту тему, авторы которых преподносят нам исключительно сексуальную сторону данного явления (к тому же с искажениями) и, как правило, даже не упоминают об изощрённых медитативных практиках приверженцев индийских тантр, направленных на последовательное раскрытие духовно-энергетических центров (чакра — санскр.) и пробуждение особой психической силы, образно именуемой змеиной силой, или кундалини (кундал — свёрток, ини — окончание женск. рода — санскр.).

Но, пожалуй, полнее всего проработаны методики репрезентации нашего чувственного опыта в буддийских традициях и школах, избравших доктрину прямого пути. Данную ветвь буддизма часто называют алмазной колесницей (ваджраяна — снскр.) или буддийским тантризмом (на Западе в ходу даже такой термин — тантраяна), что не вполне правомерно, поскольку основополагающие буддийские писания, собранные в знаменитой трипитаке («три корзины учений»), лишь называются буддийскими тантрами (строго говоря, санскритское слово «тантра» обозначает определённый литературный стиль), но не имеют никакой связи с индуистским тантрическим учением.

В меньшей мере используют работу с воображением другие ветви буддизма — дальневосточные или южные традиции, школа «чистой земли» и т.п.

По ходу замечу: буддизм — это не совсем религия в нашем понимании. Это, скорее — психотерапевтическая методика излечения человека от зависимости от мира вещей и явлений, в который он погружён, предложенная некогда просветлённым принцем Сиддхартхой Гаутамой и затем развитая многими десятками поколений его последователей. (Такая зависимость сродни алкогольной или страсти к игре, но люди не склонны замечать её в себе, покуда всё у них в жизни ладится.)

В школах суфиев, насколько мне известно, весьма серьёзное внимание уделяется аудиальной и кинестетической составляющим нашего восприятия. Наконец, существует ещё традиция толтеков, весьма популярная в наши дни, также уделяющая большое внимание медитативным практикам. У толтеков это называется пристальным созерцанием, а также сновидением наяву.

О сути и задачах перечисленных традиционных методик, опыт которых нам в дальнейшем пригодится, мы немного побеседуем в первой главе. Сейчас же, во Введении, мне бы ещё хотелось предложить вам одну историческую модель. Собственно, это — мои представления о взаимодействии культур Востока и Запада и о проникновении в наш мир вышеупомянутых мистических традиций.

Начну с культуры индуистской — с ней первой всерьёз познакомились европейцы. Этому были политические причины. Индия долго находилась в незавидном положении английской колонии со всеми вытекающими последствиями. И в конце девятнадцатого века среди духовной элиты индийского общества укоренилась идея обмена между культурами: нищая, но духовная Индия делится с материально богатым Западом своим духовными достижениями, а взамен получает от него блага материальные. Очень наивно, конечно, и тем не менее...

Тем не менее, такой замечательный йог, к примеру, как Рамакришна специально готовил своих учеников для миссии в так называемом цивилизованном мире. Из книг Ромен Ролана вам, может быть, известна история триумфального шествия на Запад одного из них, Нарендранатта Дадта, более известного европейцам под именем Вивекананды. Этот индийский свами, странствующий проповедник, оказал огромное влияние на умы самых неглупых европейцев. Допустим, в России его идеи очень серьёзно воспринял «матёрый человечище»[1], отлучённый впоследствии от православной церкви. Между прочим, последний исход из Ясной поляны Льва Николаевича до сих пор вызывает споры биографов и многочисленных исследователей творчества этого русского гения. Для меня же столь экстремальный шаг постаревшего графа Толстого кажется вполне прозрачным. Согласно ведическим законам Ману, жизнь любого достойного человека состояла из четырёх периодов: ученичество, период домохозяина, или главы семейства, затем — период отшельничества и религиозных подвигов, наконец, — уход в саньясу, то есть в непрерывные скитания. Саньясин добровольно отказывался от пристанища, родственников и друзей и даже от своего имени. Всё очень логично. Сначала выучись, потом построй свой дом и вырасти детей, и лишь тогда ты можешь всерьёз погрузиться в духовные искания. Но и тут прежде испробуй себя и закали в относительно мягком отшельничестве, а если это не принесёт ощутимых плодов, примени самое радикальное средство — странствия нищего монаха. В общем, индийские свами провозгласили так называемую неосаньясу, а русский граф остро чувствовал, что дни его стремительно уходят...[2]