Глеб Александров - Сокровище чаши

И тут внимание кормчего привлекла одинокая фигура буйвола, который вместе с мальчиком, как ни в чём не бывало, проводил тонкие нитки борозд на молодом весеннем поле.

Кормчий посмотрел на Крокса, а в его глазах читалось: «Должны же мы узнать, в чём тут дело и нет ли у ариев тайн, охраны или ещё чего…» Крокс кивнул утвердительно - и вот уже виман, опустившись почти вровень с землёй, стал приближаться к ничего не подозревающему мальчишке.

Всё произошло слишком быстро, и малыш даже не успел понять, что с ним произошло: прямо с небес на него упала тяжёлая рыбацкая сеть, и, как маленькую барахтающуюся рыбёшку, чьи-то сильные руки втянули его наверх, в комнату, наполненную незнакомыми людьми и запахами. Но ни тени запаха рыбы не было там – только страх, запах страха. Казалось, страх жил в этом помещении…

Странная чёрная большая лодка без мачты вдруг пролетела довольно быстро от деревни к полю.

Из неё скинули сеть точно на мальчика.

У меня перехватило дыхание. У меня бред? С каких это пор лодки стали летать, и почему она такая объемная, почти круглая, и почему чёрная, и почему такая большая? Мальчик и буйвол на её фоне были совсем крошечные, почти игрушечные, а люди на этой лодке – десятка три – огромные, гораздо больше буйвола… Нет, такого просто не может быть!

Я стал сбивчиво рассказывать Учителю, что увидел, перемешивая описание картины с описанием своих сомнений. Он слушал меня молча и, когда в моих речах уже не осталось слов описания, а остались одни только вопросы и волнение, , прервал меня резко и просто:

- Замолчи, Ньянг-мо, от твоей суеты даже воздух стал будоражиться и требовать ответа от меня. Откуда мне знать, что ты видел? Мне важно, что ты что-то увидел, а что – это уже не так и важно. Завтра в это же время приходи, продолжим, а пока что не тревожь меня своими криками: я слишком стар, чтобы вникать…

Вот Благословенный Ниг-лунг Римпоче пусть решает, что тебе ответить и как трактовать твои видения… Я выполняю свою часть работы, он – свою, и нечего требовать от меня ответов, которых я не знаю. Не моё это дело - смотреть, что там у вас возникает в Зеркале Правды…

Так, ворча, он вывел меня на улицу и, не глядя на меня, как бы забыв вообще о моём существовании, пошёл по своим делам.

Я был ошарашен и сбит с толку.

Летающий корабль… Огромные люди, которые ловят мальчика сетью, как рыбу… Незнакомые горы и странные крыши… Всё это будило во мне множество вопросов, главный из которых – почему я увидел именно это, а не что-то иное?

То, что я хоть что-то увидел, уже само по себе было здорово – значит, я не безнадёжен и смогу обучаться в великом монастыре, слава о котором идёт не только в Тибете, но и в Индии, в Китае, откуда к нам каждый год приходят паломники, как только открываются перевалы.

Но увиденное так сильно потрясло меня, что ни о чём другом в тот день я думать не мог. Вопросы занимали мой ум весь остаток дня и часть ночи, и, когда на следующее утро я пришёл к заветной двери, я был весь как вопросительный знак. Это состояние читалось не только на моём лице, но, видимо, и во всей моей фигуре - так что даже подслеповатый старик Лама, ещё издалека увидев меня, понял, что меня лучше вести не к зеркалу, а к уважаемому Ниг-лунг Римпоче. Что толку от смущённого ума перед Зеркалом Правды?

Старик Лама Кагчен-Дьянг-мо из монастыря Таши-Лум-по был известен всей округе не потому, что был самый учёный, или самый старый, или самый… ну, в общем, главный среди служителей монастыря. Вовсе нет - он был далеко не самый лучший, и не самый прозорливый, и не самый старый. Но именно он приводил молодых тибетцев к Зеркалу Правды и пристально следил, что за способности откроет в них Зеркало.

Способных было немного, и оттого простые люди думали, что старик очень суров: он гораздо чаще отправлял назад претендентов, чем их принимали в монастырские стены – уже навсегда.

Мало кто понимал, что не сам старик решает , кто останется, а кто – нет.

Побывав у Зеркала Правды, я стал понимать: сам человек является носителем того, что позволит оставить его в монастыре; старый Лама лишь присутствует при таинстве пробуждения скрытого от глаз профанов – сущности человека.

Я долго ждал его, он всё не приходил, а я, набравшись терпения, стал кидать маленькие камешки в стоящий на возвышении небольшой камень, развлекая себя таким немудрёным способом.

Мысли о вчерашнем видении не покидали меня:

- Что это за лодка такая летающая? Я и никто из моих знакомых никогда ни о чём подобном не слышали…

Или это было не настоящее? А тогда что? Будущее? Неужели нас, как зверьков, будут вылавливать сетями великаны, а мы будем убегать и скрываться по ущельям?

Или это прошлое? Но тогда какое отношение оно имеет ко мне?

Солнце приблизилось к зениту, когда появился Лама.

Вместо того чтобы вести меня во вчерашнюю потаенную комнату, он молча повёл меня в Храм Цзон-Ка-Пы.

Обогнув статую великого реформатора (кстати, основавшего три столетия назад этот монастырь, самый большой и известный во всём Тибете), мы через неприметную боковую дверь прошли в коридор, оттуда – по лестнице на второй этаж и также в полутьме подошли к двери.

Лама осторожно постучал и, не дожидаясь ответа (видимо, нас ждали), толкнул дверь.

Мы вошли.

Это была небольшая комната, принадлежавшая тому самому Ниг-лунг Римпоче, который, действительно, был и учёным, и знаменитым и который вызывал восхищение у всех местных жителей - так он был благороден и образован.

Мальчишки хотели быть похожими на Него и даже пытались копировать его манеры и жесты, походку и мимику.

«Вот они обзавидуются, когда расскажу им, что сам Великий Ниг-лунг Римпоче пригласил меня на беседу!» - подумал я с восторгом.

А между тем мы присели на небольшие циновки, и тут же из соседней комнаты вошёл Благословенный Ниг-лунг Римпоче.

У меня перехватило дыхание, в почтении я склонился к самому полу и сидел так, пока рука Благословенного не коснулась меня ласково, как бы приглашая распрямиться и начать то, ради чего мы пришли, – беседовать.

Я подумал, что в склонённом положении, почти касаясь лбом пола, я чувствую себя не совсем удобно; но понимал: перед Великим человеком нужно сидеть или стоять в поклоне, выражая таким образом уважение. Я чувствовал, что занимаю именно то место и выбрал именно ту позу, которые приличествуют моменту.

Сидя же с прямой спиной, я мысленно постоянно возвращался к словам, услышанным здесь же, в монастыре, на вечерней проповеди: «От того, как человек почитает Бодхисаттву, зависит то, как Бодхисаттва отнесётся к человеку. Чем полнее почитание и искренни обращения, тем благосклоннее Он…»

Больше всего в жизни мне хотелось сейчас, чтобы этот святой человек не отверг меня и отнёсся ко мне благосклонно; но почитание в моём представлении с самого детства было связано с глубоким поклоном, потому желание кланяться не проходило, хотя по взгляду Римпоче я понял, что это лишнее: время кланяться прошло, настало время Беседы.

Сегодня – сочельник. Время гаданий, визитов гостей и «посиделок» до глубокой ночи. Новогодние игрушки мерцают в пламени свечей, тихая музыка, на улице – радостные возгласы и песни, мягкий снег … Сочельник – самое таинственное время, когда жители другого мира приходят, чтобы рассказать нам правду о настоящем и будущем, открыть нам глаза и, может быть, помочь…

Я верю, всегда верил, что в этот тихий вечер они приходят, чтобы наставить нас, неразумных, направить наши мысли в новое русло, помочь увидеть возможности, которые нам по слепоте духовной не видны, – так понимал я сочельник с самого детства.

Вот и в этот раз, ближе к вечеру, мысли о том, как же найти подходящий способ общения с душами предков или их друзей (не в одиночестве же они там находятся!), занимали мою голову.

Интуиция подсказывала мне, что вечер будет неожиданный и удивительный; нечто манило меня и обещало что-то совершенно необычное, но с кем разделить эту радость, кто составит мне компанию? От такой компании зависело практически всё: ведь предки приходят не к одному человеку, а к группе людей, и, если кто-то им не понравится, они могут никак не проявить своего присутствия, а то и вовсе обидеться, и тогда ничего хорошего не жди…

Я решил напроситься в гости к маме моей давней знакомой. Когда-то мы вместе с этой знакомой занимались Ци-гуном, и с тех пор у нас остались хорошие, дружеские отношения. Мама же её обладала удивительной силой: она могла исцелять даже совершенно безнадёжных больных, в чём я имел возможность убедиться, и не раз. Будучи образованной женщиной, проработав много лет в школе учителем рисования, она теперь находилась дома (благо, муж зарабатывал хорошо) и занималась тем, что ей больше всего в жизни нравилось, – лечением, гаданиями, чтением (у неё была богатейшая библиотека!). К ней приходили люди со своими бедами и радостями, поэтому попасть к ней было не так уж просто. Но я был - сам не знаю почему - уверен в том, что сегодня – мой день и у меня всё получится.