Алексей Самойлов - Я – книга

Но я не хотела идти путём своего старшего соседа, продолжая засыпать Сад Вечности разнообразными вопросами.

— А почему люди кажутся такими далёкими?

— Потому что их Мир совсем не похож на наш, и эти Миры редко пересекаются.

— Значит, когда Миры пересекаются, мы можем видеть и слышать людей, да?

— Да, но каким образом пересечь Миры, я не знаю.

— А почему Книги не могут заговорить с людьми первыми?

— Могут, только люди их не слышат. Я пробовал — бесполезно.

Я тоже попыталась — вечером третьего дня, перед самым закрытием Магазина. Чего я только не выкрикивала: «Я — твоя Судьба!», «Купи меня за бесплатно, пожалуйста!», «Полистай меня, человечище!», «Услышьте меня, о чёрная девушка с пышной причёской!» и даже «Вынь бананы из ушей, силуэт в чепчике!» Своим буйным поведением я довела Учение Храма до розовато-голубого каления обложки, и он, не выдержав, в ярости воскликнул:

— Будьте вы прокляты, Типографы, за то, что не дали Книгам возможности двигаться без помощи людей!

Я удивилась реакции соседа — обычно он выглядел не живее истукана.

— Между прочим, — надев маску спокойствия, заметил Сад Вечности, — Учение Храма только что произнёс самое древнее проклятие Книжного рода. Оно древнее, чем тишина и пространство, бесконечнее, чем река времени, и правдивее, чем пятнадцать тысяч китайских иероглифов!

— А мне плевать на все ваши проклятия! — заявила я, вспоминая лысеющего навыпуск, — меня люди не слышат!

После этого пассажа оба соседа объявили мне трёхдневный бойкот, игнорируя моё нытьё и слёзы. Если от Учения Храма я ожидала получить такую горькую пилюлю вместо утреннего кофе в постель, то вот Сад Вечности, с которым мы почти подружились, очень сильно расстроил. До того расстроил, что я, совсем юная и гиперчувствительная по натуре, впала в детскую депрессию.

Конечно, я много ревела, грызла полку, много копошилась и накручивала себя. Моё прошлое было туманным и непонятным, а будущее — безутешным и мрачным. Что, если меня и через месяц, и через год не купят? Что, если меня никто никогда не прочитает? Неужели я так и буду вечно гнить на противной полке этого дурацкого Книжного Магазина, гори он вместе со всеми покупателями фиолетовым пламенем!? В результате я не испытаю никаких новых ощущений… не случится чуда, и я никогда не попаду в человеческие руки… а уж про Библиотеку вообще забудь, глупая Книжулька… и превращусь я во флегматичного меланхолика по имени Учение Храма, который на самом деле зануда, пофигист и лузер.

И даже когда меня впервые в жизни полистали, депрессия не прошла. Ну, полистали, подумаешь? С кем не бывает? Это ведь не Судьба. Я даже не обратила внимания на человека, который это сделал. Я даже не захотела почувствовать тепло бережно держащих меня рук и нежность любознательного взгляда. Полистал он меня и поставил на место. Даже не полетала… а ведь я помнила, как забавно и необыкновенно — летать. И как больно и нелепо — приземляться.

Сад Вечности сжалился надо мной и начал разговаривать, но теперь я его не слышала. Он предложил покричать со мной хором на весь Магазин, но мне не нужна была его жалость. Его уже трижды листали, пока я задыхалась от безнадёги. Многие Книги покупали — я видела, как их брали и уносили. Я пару раз крикнула им, пыталась спросить: что они чувствуют? Но, похоже, Книги в предвкушении покупки теряли дар слуха.

И поняла я это спустя две недели и четыре дня после рождения.

Рядом со мной появилась длинноволосая девушка в розовой кофточке и с воздушным шариком в руках, на котором было написано его имя: «Smile». Я увидела её, как только она взяла меня с полки и начала листать. За это время я успела попрощаться с Учением Храма, который почему-то не хмыкал, а улыбался — может, впервые в жизни. Затем мне пожелал удачи Сад Вечности и жестами произнёс что-то про молодость и ранимость. А девушка закрыла меня и прижала к своей груди.

Господи, Типограф ты мой!!! Мою депрессию как ветром сдуло… Такого блаженства я не испытывала… давно?!..

Но как я могла помнить о нём, если это был первый опыт в моей жизни?

И я даже не заметила, что ко мне прижимается ещё одна Книга. И мы летим с ней вместе, и она тоже трепещет и молчит…

Мы подлетели к кассе. Девушка в розовом шарике с кофточкой на голове… Типограф родной, что я несу? От волнения… от волнения… я уже улыбаюсь, я совсем не плачу. Я счастлива…

— Двести семьдесят рублей сорок копеек, — говорит силуэт кассира.

Вижу, как кофточка в розовой девушке роется в своём кошелёчке… выскребает оттуда всю мелочь…

— Мне не хватает.

Розовость плачет. Или мне это кажется?

— Возьмите одну Книгу, а вторую оставьте, — советует силуэт кассира.

— Хорошо, — соглашается шарик.

И я опять лечу. Я даже не успела узнать, как зовут ту Книгу, которую выбрали вместо меня. Может, когда-нибудь я узнаю это — сейчас ещё рано, я ещё совсем маленькая и наивная дура…

Летать — это приятно, это восхитительно, если не знать, куда ты летишь.

Девушка поставила меня обратно на полку. Но она не запомнила, с какой полки меня брала, и поэтому воткнула меня, не глядя, между двумя незнакомками.

Я переселилась этажом ниже в полку напротив той, где жила до этого.

Что ж, с новосельем, самая последняя неудачница по имени Безусловная Любовь! Добро пожаловать в сплин! Здравствуй, лиловая депрессия! Печатный станок вас всех раздери, сволочные люди!!!

Новые соседи, даже не успев со мной познакомиться, сразу же надоели вопросами. Пришёл черёд держать ответ, чего я до этого момента старательно избегала.

— Тебя читали? Тебя купили? Откуда ты прилетела? Сколько тебе дней? — начала левая соседка, жёлтая упитанная Книга по имени Если Жена Стерва.

— Почему ты здесь? Зачем ты нас разлучила? Ты была в Библиотеке? — подхватил правый сосед, светло-синий и тоненький-претоненький, и звали его Опытом Дурака.

Я вкратце пересказала историю своей недолгой жизни. Если Жена Стерва меня пожалела, а я пожалела её. А Опыт Дурака заметил:

— Хватит жалеть друг друга, глупые Книжоночки! Лучше давайте помолимся: не дай Типограф нам такой Несудьбы, как у Безусловной Любви!

Не успела я узнать возраст моих новых соседей — оказалось, что они двое, вместе взятые, моложе меня на 5 дней — как сначала её, а затем его начали активно листать. У этой полки люди проявляли куда большую активность, чем у предыдущей. Я не могла понять, почему так происходит. Поинтересовалась у Опыта Дурака.

— В Магазине бывают счастливые полки, а бывают несчастливые. Я это сразу понял, потому что за первый день моей жизни люди купили пять моих соседей. Вот увидишь, тебя тоже скоро купят по-настоящему.

— А тебя?

— И меня тоже. Вот тогда и начнётся крутая жизнь!

Его нездоровый оптимизм вернул мне силы, и я подумала, как глупо вела себя всего полчаса назад. Придумала какую-то там новую депрессию! На самом деле, я должна сказать «спасибо» розовой кофточке за то, что она переселила меня с несчастливой полки! И я сказала — очень громко, так, чтобы полки задрожали, а все Книги затрепетали:

— Спасибо тебе, девушка с шариком! От всей души тебя благодарю!

Но люди не обращали на книжные вопли никакого внимания. И уж тем более меня не услышала та, к кому я обращалась, поскольку она уже покинула Магазин.

— Люди глухи с рождения. Глухи ли Типографы? — спросила я саму себя вслух.

— Мне кажется, что нет. Если бы не Боги, кто бы создал счастливые полки? — откликнулась Если Жена Стерва.

— А как зовут тех, которые Боги наоборот? — осмелела я.

— Мой вчерашний сосед с длинным именем Психологический Практикум Для Чайников рассказывал, что их зовут Идиотами.

— Значит, Идиоты воюют с Типографами! Значит, скоро наступит Книгогеддон, случится последняя битва, и сильная армия Типографов победит трусливую армию Идиотов.

— Откуда ты набралась такой чуши? — спросил Опыт Дурака.

— Не знаю. Не знаю, откуда я это знаю. А ещё я знаю, что раньше Идиоты сжигали Книги. Я вдруг вспомнила, — сказала я, удивляясь своим словам.

— Ты сама что ли видела? — не поняла Если Жена Стерва.

— Идиоты сжигали Книги, а потом Типографов. После чего один Типограф по имени Генрих Гейне сказал, что Книги не горят.

— Ой, сложно всё это. Я бы на твоём месте не тратила юность на философствования, — и Если Жена Стерва отвернулась от меня к своему левому соседу.

— Это наверно очень больно — гореть, — задумчиво произнёс Опыт Дурака.

Я промолчала, потому что мои необъяснимые знания закончились.

Близился вечер. Покупатели потихоньку покидали Магазин. Я подумала: насколько мне просто понять какую-либо Книгу — настолько же сложно понять людей. Я уже могу разобраться в Книге, не читая её, а человека вообще нельзя прочитать, ведь он — не Книга. Но человек нужен мне, я же не могу прочитать саму себя! Наверно, невозможность прочитать себя — это второе древнее проклятие, и все Книги прокляты…и вовсе не Типографами, а Идиотами! Мне не верилось, что Типографы способны поступить так подло со своими созданиями.