РОДНИ КОЛЛИН - ТЕОРИЯ НЕБЕСНЫХ ВЛИЯНИЙ

В настоящей книге, однако, задействованы одновременно оба эти метода. Некоторые великие принципы и законы вселенной, находившие свое выражение в различных странах и во все времена, и время от времени заново открывавшиеся отдельными людьми в краткие моменты работы высшей функции, прямо принимаются за аксиомы. Из них сделаны выводы, ведущие вниз, в мир непосредственно доступных нам явлений, большей частью методом аналогии. В то же время, сделана попытка изучить и классифицировать окружающие нас "факты" и явления, и на основе полученных выводов расположить их таким образом, чтобы эти классификации вели вверх, к абстрактным законам, спускающимся оттуда.

В действительности - по той, указанной выше, причине, что они происходят из разных функций с большой разницей в скорости, - эти два метода никогда не сойдутся полностью. Между приемлемыми выводами из общих законов и приемлемыми заключениями из фактов всегда остается невидимая полоса, где те и другие могли бы и должны были бы соединиться, но где это соединение всегда остается невидимым и недоказанным.

По этим причинам автор готов признать, что цель этой книги - стремление примирить эти два метода - может быть недостижимой. Он понимает, что такая попытка неизбежно подразумевает некоторую ловкость рук, почти софистику. И он также понимает, что эта ловкость рук ни в коем случае не сможет обмануть профессионального ученого, преданного исключительно логическому методу.

В то же время он уверен, с одной стороны, что современная наука, не имеющая основных принципов, движется в направлении к все более бесполезной специализации и материализму; а с другой стороны, что религиозные и философские принципы, не соотнесенные с научным видом знания, отличающим наше время, могут сегодня обращаться только к меньшинству. Эта уверенность убеждает его пойти на риск. Тех, кто пользуется ислючительно логическим методом, никогда не удовлетворят приведенные аргументы, которые - необходимо признать - содержат логические слабости и пробелы. С другой стороны, тем, кто хочет усвоить оба метода, автор надеется представить достаточно данных для того, чтобы каждый читатель смог попытаться заполнить этот пробел между миром будничных фактов и миром великих законов - для себя самого.

Эта задачу невозможно выполнить ни в одной книге, и ни большее количество фактов, ни большее знание, доступное науке обычным путем сейчас или в будущем, не сделает это возможным. Но, с помощью и усилием, она может быть выполнена каждым индивидуально, для доказательства самому себе.

При этом обычному человеку, больше интересующемуся собственной судьбой, чем проблемами науки, можно сказать только, что, возможно, при более близком исследовании он найдет эту книгу на самом деле не такой уж "научной", как это может показаться вначале. Научный язык - это модный язык нашего времени, так же как язык психологии был модным языком тридцать лет назад, язык чувства модным языком во времена Елизаветы, а язык религии модным языком средних веков. Когда людей склоняют к покупке зубной пасты или сигарет при помощи псевдо-научных аргументов или объяснений, то очевидно, что это неким образом связано с ментальностью времени, - и истины поэтому тоже должны быть выражены наукообразно.

В то же время это не должно наводить нас на мысль, что научный язык использован как маска, притворство или фальсификация. Все приведенные объяснения - настолько, насколько их возможно было проверить - вполне правильны и соотносятся с действительными фактами. -13.

3. Даже "факты", однако, не священны. Из двух признанных и известных ученых, пишущих в двух книгах, опубликованных в Англии в одном и том же году (1950), один устанавливает как "факт", что луна удаляется от земли, а другой, равно категорично, что она приближается к ней. Главное, что утверждается, - это то, что использованные принципы можно с той же точностью применить к любой другой форме человеческого опыта, с теми же или еще более интересными результатами. И что более важны эти принципы, чем науки, к которым они применяются. 

Откуда исходят эти принципы? Прежде чем ответить на этот вопрос, я должен выразить чувство глубокой благодарности одному человеку, и объяснить в какой-то мере происхождение этого чувства.

Впервые я встретил Успенского в сентябре 1936 года в Лондоне, где он читал частные лекции. Эти "лекции" касались необычной системы знания, совершенно не похожей на что-либо, с чем я до этого сталкивался, воспринятой им от человека, которого он называл "Г". Эта система, однако, не была новой: напротив, было сказано, что она является очень древней и в скрытой форме существовала всегда, и что след ее можно было время от времени различать на поверхности истории то в одном облике то в другом. Хотя она объясняла невероятно многое о вселенной и человеке из того, что казалось до этого совершенно необъяснимым, ее единственным назначением было - как постоянно подчеркивал Успенский - помочь отдельному человеку пробудиться до другого уровня сознания.

От любых попыток использовать это знание для других или более обычных целей он отговаривал, или прямо запрещал.

Однако, несмотря на поразительное совершенство этой "системы" самой по себе, невозможно было полностью отделить ее от "бытия" человека, который излагал ее, от самого Успенского. Когда кто-либо другой пытался объяснять эту "систему", она дегенерировала, странным образом теряла в качестве. И хотя никто не мог полностью нейтрализовать огромную силу идей самих по себе, было ясно, что "систему" нельзя брать отдельно от человека, обладающего вполне определенным, совершенно необычным уровнем сознания и бытия. Потому что только такой человек мог вызвать в других фундаментальные изменения понимания и отношения к миру, которые были необходимы, чтобы уловить ее смысл.

Эта "система", в чистой и абстрактной форме, в которой она была первоначально дана, была описана самим Успенским для всех в его книге "В поисках чудесного". Кто желает сравнить первоначальные принципы с излагаемыми здесь выводами, поступят правильнее лучше, если прочтут сперва книгу Успенского. Тогда они смогут судить, обоснованно ли такое применение и развитие этих идей. И на самом деле, с их точки зрения, они обязаны будут судить об этом.

Что касается меня, то я в то время был на распутье, и при первой возможности я в личной беседе сказал Успенскому - в его переполненных людьми маленьких комнатках на Гвендир Роуд - сказал ему, что по натуре своей писатель, и спросил его совета о путях, которые тогда передо мной открывались. Он сказал очень просто: "Лучше не быть слишком связанным. Позже мы можем найти что-нибудь, что вам написать".

Настолько было велико то странное доверие, которое внушал Успенский, что этот ответ показался полным разрешением моей проблемы - или лучше сказать, я чувствовал, что я больше не должен об этом беспокоиться, я был от этого избавлен. И на самом деле, в результате этой беседы, более десяти лет я практически ничего не писал. Было слишком много другого дела. Но в конце концов Успенский сдержал свое обещание. И черновик настоящей книги был закончен за два месяца до его смерти, в октябре 1947, как прямой результат того, чего он стремился достичь и показать в то время. Позднее, после его смерти, была написана вторая книга, которая начинается с того, на чем эта заканчивается.

Все эти десять лет Успенский разъяснял нам бесчисленным количеством способов - теоретических, философских и практических - все разные стороны этой "системы". Когда я пришел к нему впервые, с ним уже много было людей, которые учились на этом пути, и сами стремясь уже на протяжении десяти или пятнадцати лет достичь указанной им цели, они могли помочь такому новичку, как я, многое понять о том, что возможно и что не возможно. Успенский неустанно объяснял, неустанно открывал нам глаза на наши иллюзии, неустанно указывал путь - однако так тонко, что если кто-то еще не готов был понять, то уроки могли проходить мимо этого человека, и только через несколько лет он мог вспомнить этот случай, и понять, что ему демонстрировалось. Возможны и более грубые методы, но они могут оставлять трудно заживающие раны.

Успенский никогда не работал для настоящего момента. Можно даже сказать, что он не работал для времени - он работал только для возвращения. Но это требует большего объяснения. В любом случае совершенно очевидно, что он работал и планировал работу с абсолютно другим чувством времени, чем у всех нас, хотя для тех, кто нетерпеливо требовал от него помочь им достигнуть быстрых результатов, он обычно говорил: "Нет, время - это фактор. Нельзя его не учитывать."

Так проходили годы. И хотя на самом деле очень многое было достигнуто, часто нам казалось, что Успенский далеко впереди нас, что у него есть нечто, чего нет у нас, нечто, что делало некоторые возможности для него практическими, оставляя их для нас лишь теоретическими, и чего, несмотря на все его объяснения, мы не могли достичь, и не видели, как можно это сделать. Казалось, не хватает какого-то существенного ключа. Позже этот ключ был показан. Но это уже другая история.