Наталья Степанова - Книга-календарь на 2012 год. Заговоры и обереги на каждый день

Пшеницу хорошо промойте и всыпьте в кипяток. Доведите до кипения и откиньте на сито. Затем зерно обдайте холодной кипяченой водой и снова залейте кипятком и, накрыв крышкой, поставьте в духовку, так чтобы пшеница могла упреть (до мягкости). Когда готовое зерно остынет, положите в него толченый мак, сахар, мед и рубленые грецкие орехи. Все хорошо перемешайте и сверху посыпьте изюмом. Кутья готова.

Кутья рисовая с миндалем и изюмом

Расклад: рис – 500 г, изюм – 200 г, миндаль – 100 г, корица и сахар – по вкусу.

Рис промойте и залейте холодной водой. Доведите до кипения, а затем откиньте на сито. Промойте рис водой и, снова залив водой, варите до готовности. Мешать рис не нужно. Слейте воду и охладите рис. Ошпаренный кипятком миндаль разотрите и смешайте с сахаром. Влейте в миндаль немного воды и подмешайте в рис. Затем добавьте корицу, промойте изюм и еще раз все тщательно перемешайте.

Приметы на январь

♦ Собака растягивается на полу и спит, раскинув лапы, – к теплой погоде.

♦ В январе висит много частых и длинных сосулек – урожай будет хороший.

♦ В январе растет день – растет и холод.

♦ В январе снегу надует – хлеба прибудет.

Именины празднуют: Евгения, Клавдия, Николай, Филипп.

Все мы с самого детства знаем три праздника – это Новый год, Рождество и Пасха. Нам, ребятишкам, всегда были радостны и милы эти дни. Мы ожидали вкусной еды, веселья и подарков, а от Пасхи – куличей и разноцветных яиц. И только лишь теперь, когда мы уже повзрослели, к нам пришло сознание всей святости и красоты этих дней. Сегодня родился наш Спаситель Иисус Христос. Никто и никогда в целом мире не смог нам дать большего, чем Он. С Его рождением мы приобрели радость бесконечной, вечной жизни. Через Его муки на Кресте ради нас мы навсегда перенесены из гибели тьмы в свет и Царство Божие. Так возблагодарим Бога, нашего Спасителя, за бесценный дар своими искренними молитвами и поставим на окно с любовью зажженную свечу, чтобы ее чистым светом осветить дорогу Матери Иисуса, идущей к нам и несущей в Своем Святом чреве Богомладенца, который спасает весь наш грешный мир и всех нас!

Как Рождество ждали прежде

«Ты хочешь, милый мальчик, чтобы я рассказал тебе про наше Рождество. Ну, что же... Не поймешь чего – подскажет сердце.

Наше Рождество подходит издалека, тихо. Глубокие снега, морозы крепче. Увидишь, что мороженых свиней подвозят, – скоро и Рождество. Шесть недель постились, ели рыбу. Кто побогаче – белугу, осетрину, судачка, наважку; победней – селедку, сомовину, леща... У нас, в России, всякой рыбы много. Зато на Рождество – свинину, все. В мясных, бывало, до потолка навалят, словно бревна, – мороженые свиньи. Окорока обрублены, к засолу. Так и лежат, рядами, – разводы розовые видны, снежком запорошило.

А мороз такой, что воздух мерзнет. Инеем стоит, туманно, дымно. И тянутся обозы – к Рождеству. Обоз? Ну будто поезд... только не вагоны, а сани, по снежку, широкие, из дальних мест. Гусем, друг за дружкой, тянут. Лошади степные, на продажу. А мужики здоровые, тамбовцы, с Волги, из-под Самары. Везут свинину, поросят, гусей, индюшек, – „пылкого морозу".

Перед Рождеством, на Конной площади, в Москве, – там лошадями торговали, – стон стоит. А площадь эта... – как бы тебе сказать?.. – да попросторней будет, чем... знаешь, Эйфелева-то башня где? И вся – в санях. Тысячи саней, рядами. Мороженые свиньи – как дрова лежат на версту. Завалит снегом, а из-под снега рыла да зады. А то чаны, огромные, да... с комнату, пожалуй! А это солонина. И такой мороз, что и рассол-то замерзает... – розовый ледок на солонине. Мясник, бывало, рубит топором свинину, кусок отскочит, хоть с полфунта, – наплевать! Нищий подберет. Эту свиную „крошку" охапками бросали нищим: на, разговейся! Перед свининой – поросячий ряд, на версту. А там – гусиный, куриный, утка, глухари-тетерьки, рябчик... Прямо из саней торговля. И без весов, поштучно больше. Широка Россия, – без весов, на глаз. Бывало, фабричные впрягутся в розвальни, – большие сани, – везут-смеются. Горой навалят: поросят, свинины, солонины, баранины... Богато жили.

Перед Рождеством, дня за три, на рынках, на площадях – лес елок. А какие елки! Этого добра в России сколько хочешь. Не так, как здесь, – тычинки. У нашей елки... как отогреется, расправит лапы, – чаща. На Театральной площади, бывало, – лес. Стоят, в снегу. А снег повалит, – потерял дорогу!

В Сочельник, под Рождество, – бывало, до звезды не ели. Кутью варили, из пшеницы, с медом; взвар – из чернослива, груши, шепталы... Ставили под образа, на сено. Почему?.. А будто – дар Христу. Ну... будто Он на сене, в яслях. Бывало, ждешь звезды, протрешь все стекла. На стеклах лед, с мороза. Вот, брат, красота-то!..

На уголке лавчонка, без дверей. Торгует старичок в тулупе, жмется. За мерзлым стеклышком – знакомый Ангел с золотым цветочком, мерзнет. Осыпан блеском. Я его держал недавно, трогал пальцем. Бумажный Ангел. Ну, карточка... осыпан блеском, снежком как будто. Бедный, мерзнет. Никто его не покупает: дорогой. Прижался к стеклышку и мерзнет.

Идешь из церкви. Все – другое. Снег – святой. И звезды – святые, новые, рождественские звезды. Рождество! Посмотришь в небо. Где же она, та давняя звезда, которая волхвам явилась? Вон она: над Барминихиным двором, над садом! Каждый год – над этим садом, низко. Она голубоватая, Святая. Бывало, думал: „Если к ней идти – придешь туда. Вот, прийти бы... и поклониться вместе с пастухами Рождеству! Он – в яслях, в маленькой кормушке, как в конюшне... Только не дойдешь, мороз, замерзнешь!" Смотришь, смотришь – и думаешь: „Волсви же со звездою путеше-эствуют!.."

Волсви?.. Значит – мудрецы, волхвы. А, маленький, я думал – волки. Тебе смешно? Да, добрые такие волки, – думал. Звезда ведет их, а они идут, притихли. Маленький Христос родился, и даже волки добрые теперь. Даже и волки рады. Правда, хорошо ведь? Хвосты у них опущены. Идут, поглядывают на звезду. А та ведет их. Вот и привела. Ты видишь, Ивушка? А ты зажмурься... Видишь – кормушка, с сеном, светлый-светлый мальчик, ручкой манит?.. Да, и волков... всех манит. Как я хотел увидеть!.. Овцы там, коровы, голуби взлетают по стропилам... и пастухи, склонились... и цари, волхвы... И вот, подходят волки. Их у нас в России много!.. Смотрят, а войти боятся. Почему боятся? А стыдно им... злые такие были. Ты спрашиваешь – впустят? Ну, конечно, впустят. Скажут: ну, и вы входите, нынче Рождество! И звезды... все звезды там, у входа, толпятся, светят... Кто, волки? Ну, конечно, рады...»

(И. С. Шмелев)

Именины празднуют: Валтасар.

«... А вот и завтра. Оно пришло, после ночной метели, в морозе, в солнце. У меня защипало пальцы в пуховых варежках и заломило ноги в заячьих сапожках, пока шел от обедни к дому...

Приходят „со всех концов". Проходят с черного хода, крадучись. Я украдкой сбегаю в кухню. Широкая печь пылает. Какие запахи! Пахнет мясными пирогами, жирными щами со свининой, гусем и поросенком с кашей. .. – после поста так сладко.

...Накрывают в холодной комнате, где в парадные дни устраиваются официанты. Постилают голубую, рождественскую скатерть, и посуду ставят тоже парадную, с голубыми каемочками. На лежанке устраивают закуску. Ни икры, ни сардинок, ни семги, ни золотого сига копченого, а просто: толстая колбаса с языком, толстая копченая, селедка с луком, соленые снеточки, кильки и пироги длинные, с капустой и яйцами. Пузатые графины рябиновки и водки и бутылка шато-д-икема, для знаменитого нашего плотника – „филенщика" – Михаил Панкратыча Горкина, который только в праздники „принимает", как отец, и для женского пола.

...Едят горячую солонину с огурцами, свинину со сметанным хреном, лапшу с гусиными потрохами и рассольник, жареного гуся с мочеными яблоками, поросенка с кашей, дрочену на черных сковородках и блинчики с клюквенным вареньем. Все наелись, только певчий грызет поросячью голову и просит, нет ли еще пирогов с капустой. Певчий проглатывает пирог, сопит тяжело и велит открыть форточку, – „а то не вместит". И так гремит и рычит, что делается страшно. Потом валится на сундук, и ему мочат голову. Все согласны, что если бы не болезнь, перешиб бы и самого Примагентова! Барин целует его в „сахарные уста" и обнимает.

...На кухне весело. Бегают прусачки по печке, сидят у лампочки, – все живая тварь! Приехал из театров кучер – ужинать послали. Говорит – „народу, прямо... не подъедешь к теятрам! Мороз, лошадь не удержишь, костры палят. Маленько, может, поотпустит, снежком запорошило". Пахнет морозом от Гаврилы и дымком, с костров. Будто и театром пахнет...

Хлеб режет Горкин, раздает ломти. Кладет и мне: огромный, все лицо закроешь.

– С хлебушка-то здоровее будешь, кушай. И зубки болеть не будут. У меня гляди какие! С хлебца да с капустки. Я не хочу бульонца, а как все. Горкин дает мне собственную ложку, кленовку, „от Троицы". У ней на спинке церковки с крестами, а где коковка – вырезана ручка, „трапезу благословляет", так священно. Вкусная, святая ложка. Щи со свининой – как огонь, а все хлебают. Черпают из красной чашки, несут ко рту на хлебце, чтобы не пролить, и – в рот, с огнем-то! Жуют неспешно, чавкают так сладко. Слышно, как глотают, круто.