Андрей Буровский - Необъяснимые явления. Это было на самом деле

Фотокарточка дяди Вани в личном деле отсутствовала. Вообще. Может быть, в те времена не полагалось фотографии в личное дело, их и не вклеивали? Во-первых, полагалось и вклеивали, хотя и не так обязательно. Во-вторых, кого приняли раньше и не вклеили, тем довклеили потом… Почему же так и не было фотографии дяди Вани?!

Во-вторых, ни в личном деле, ни в одной ведомости не было ни одной расписки дяди Вани. Почему?!

В личном деле расписался начальник, так тогда можно было, а с тех пор личного дела не меняли, так и лежит.

В ведомости… Гм… Да так как-то повелось: зарплату дядя Ваня получает обычно не в срок, ему оставляют, а сами расписываются. Проблем никогда не бывало, претензии не появлялись, все в порядке…

С какого времени так повелось? Ох, не знаем, с очень давнего. Мы как начали работать, уже так было… В пожелтевшем личном деле дяди Вани стояли любопытные пометки: «личн. утв.». То есть запись вносилась не на основании документов; запись вносилась по «личным утверждениям», на основании устных заявлений.

Иван Иваныч Иванов – по «личн. утв.». Родился в 1895 году, в деревне Большой Угор – по «личн. утв.». Не был. Не состоял. Не привлекался. Родители – беспартийные, маломощные, безлошадные, сочувствующие. Все – только по «личн. утв.».

В личном деле еще была справка: вырванный откуда-то листок бумаги, разлинованный вручную кем-то не особенно грамотным, неровными, как змеи, чертами. По этим продольным чертам косым, старомодным почерком, с дикими ошибками – справка, что в деревне Большой Угор церковь сгорела, сожженная империалистическими хищниками. Что поэтому сообщенные Ивановым сведения проверить нет никакой возможности, но и необходимости тоже, потому что пролетарское происхождение Иванова и так видно сразу и брать на работу его можно.

Еще же одна пикантность состояла в том, что церковь в Большом Угоре стояла себе, как стояла до сих пор. И что церковные книги Угорского прихода были сожжены вовсе не «империалистическими хищниками» в 1919, а коммунистами в 1934, когда по всей России-матушке закрывались церкви и сжигались «по просьбе трудящихся» церковные книги. Значит, в 1920 году не было ни малейшей проблемы в том, чтобы проверить любые «личн. утв.», сделанные по поводу человека, родившегося в Большом Угоре. И уж конечно, даже церковных книг совершенно не было нужно, чтобы выяснить, живет ли в Большом Угоре такая семья Ивановых и какого она такого происхождения…

Получалось, что если называть вещи своими именами, то в 1920 году на стационар прибился и устроился работать абсолютно неизвестно кто. Иванов – а может, и не Иванов. Из Угора – а может быть, не из Угора. Родился в 1895 – а может быть, и не в 1895.

Человек… Или не человек? Женится – но дети не рождаются. И ни одной фотографии. Что же это обитает на стационаре, называется сторожем?! Опять плавали в воздухе, колыхались пласты сизого дыма. Друзья думали, думали и думали, вспоминали все, связанное с дядей Ваней.

Дядю Ваню никто никогда не кусал: ни собаки, ни кошки, ни комары.

Вообще. Всех людей, которые долго работают в лесу, комары кусают меньше новичков, это факт. Но так, чтобы комары совсем переставали кусать кого-то – так не бывает. Дядя Ваня оставался исключением; в свете всего остального – уж очень необычным исключением.

Уважительно посмеиваясь, парням рассказали, как дядя Ваня показал как-то на светлое пятнышко на склоне: марал! В бинокль еле удалось разглядеть, что зверь – крупный самец и что идет как будто на дно распадка.

– Двенадцать отростков, – сказал тогда дядя Ваня, и через несколько часов, когда добыли марала, оказалось: он прав – отростков на рогах было двенадцать.

Дядя Ваня курил, как паровоз, но нюх у него был фантастический. Даже грибы он чуял за несколько метров.

Все это – в восемьдесят три года?! И добычливый какой… У Андрея – три хариуза, у Валеры – пять, а дядя Ваня посмеивается, снимает с крючка двадцать третьего. Но всегда по делу брал, никогда лишнего. Он как будто знал, сколько возьмет… Уходит в лес без еды: там поймаю. Это же надо какую уверенность в себе надо иметь, чтобы точно знать, сколько возьмешь в лесу, чего и когда?

Он умелый. Всегда все получается, даже и с первого раза. Машину никогда не водил, а надо было – сел, повел. Правда, не понравилось: на лошади, говорит, лучше.

Но повел!

В шахматы никогда не играл, только в шашки. Показали ему – сел за доску, скоро сам начал выигрывать.

Ходит по лесу бесшумно… Парни, и сами хорошие ходоки, могли только завидовать дяде Ване. Он возникал всегда стремительно, внезапно, всегда показывал что-то интересное и так же мгновенно исчезал: ветка не шелохнется, сучок не захрустит.

Нет, но ведь и правда – комары никогда не кусают… Где-то в третьем часу ночи Андрей разогнал ладонью пласты табачного туманища:

– А ты когда-нибудь видел у дяди Вани спину?

Вопрос был шизофренический, нет спору, потому что спину нельзя видеть только у одного существа – у лешего. Валерка рывком сел на кровати, напрягся…

– Нет! – придушенно сказал он. – Нет, не видел!

И никто не мог припомнить, чтобы он видел спину дяди Вани. Вроде ходил он голым, это видели: когда косил, когда рубил дрова. Но видели как-то спереди, сбоку… Может, видели и забыли?! Может быть…

Шла не очень легкая жизнь студентов выпускного курса, оба писали дипломы, оба с прицелом на кандидатскую. Получилось так, что только в июле, сдав сессию, вырвались они на стационар, уже «специалистами в законе». Зато вопрос за полгода созрел и парни знали, что будут делать и как.

– Дядя Ваня, гляди!

Дядя Ваня обернулся, и Валера тут же щелкнул «Зенитом». Валера знал, что он все сделал правильно; парень вообще отлично фотографировал, и просто не могло не получиться!

Вот только плохо, что после щелчка Валера на мгновение встретился глазами с дядей Ваней. Дядя Ваня сощурился… буквально на какую-то долю секунды, но как бы ни балагурил Валерка, как бы ни рассказывал, что хочет оставить памятку, он готов был поручиться: дядя Ваня отлично понимает, что затеяли против него и зачем.

Ходили, снимали еще: и стационар, и как дядя Ваня рубит дрова, и собаку Умку, и коня Серого.

А вечером того же дня Валера совершенно случайно засветил всю отщелканную пленку.

Ему казалось, он уже перекрутил пленку на барабан и пора открывать затвор. Оказалось: вовсе не перекрутил, и отснятая пленка погибла.

Назавтра встали попозже, направились туда, где дядя Ваня косил.

В бинокль он хорошо был виден, в том числе и со спины, только нечетко: от нагретого луга поднимались волны горячего воздуха, дядя Ваня оказывался размытым.

Парни быстрым шагом вышли к лугу. Оба спортивные, сильные, охотники и экспедишники, ходили по местности очень быстро, бесшумно. Вроде бы кого тут было скрадывать? Старого мужика, который мирно косит свой же собственный луг? Но когда парни вышли к дяде Ване, на нем уже была рубашка. Ладно…

От покоса две тропинки вели к стационару.

– Давай ты на той, я на этой. Он часто идет, а рубашку носит, накинув на плечо, ты же видел.

– Да, тогда он мимо не пройдет!

Часов в десять вечера, искусанный комарами, дико уставший от неудобной позы Андрей чуть не хлопнулся в обморок: кто-то вдруг положил ему на плечо руку:

– Дай закурить!

Дядя Ваня подошел неслышно, да еще с неожиданной стороны, потому что двигался не тропинкой, а прямо через лес вышел к Андрею. Неужели узнал, что Андрей караулит его?!

Дядя Ваня уютно посмеивался, как всегда рассказывал что-то про лес: кажется, про муравьев, которым не понравилось, что к ним в муравейник все время падают гусеницы, и стали штурмовать все дерево.

Андрей протянул ему пачку «Астры» и мгновенно остался один. Только сейчас он сообразил, что дядя Ваня даже не спросил его: а что это Андрей, скорчившись, сидит и глаз не сводит с тропинки? Выходит, знал…

Не в лучшем настроении спустился Андрей к стационару, а навстречу шел уже Валера.

– Валерка, он, кажется, понял… Он ко мне сейчас подошел прямо из леса, просил закурить…

– К тебе?! Он же ко мне подходил!

– К тебе?!

– Ну да. Ко мне подошел прямо вплотную и сразу же: «Дай закурить!».

– Валера… У меня он тоже был.

С полминуты парни тупо смотрели друг на друга и дружно перевели взгляды на дядю Ваню. Дядя Ваня вполне определенно был один. Дядя Ваня занимался самым прозаическим делом – рубил дрова и был в рубашке, как подобает быть сибирским вечером разумному немолодому человеку. На вид было ему от силы лет сорок пять.

Даже отцепившись от дяди Вани, бросить загадку парни были органически не в состоянии. Бродили по стационару, курили, вели долгие, малопонятные для остальных разговоры. На них стали посматривать с уважением, как на людей очень ученых, вперивших жадные взоры в горние выси науки.

Вскоре Андрей пошел в деревню за продуктами. Набил полный рюкзак и пошел на стационар, лесной накатанной дорогой. Шел и шел, что такое семь километров для молодого здорового парня, даже и под рюкзаком? Смеркалось, на сиреневом небе показались первые звездочки, когда сзади, за поворотом дороги, ясно раздалось: «плюх-шлеп!». То ли шаги, то ли удар по дороге какой-то гигантской ладошкой. Что такое?! Опять такой же удар, только ближе, и совершенно ничего не видно. В третий раз вроде даже было видно где. Идет кто-то огромный и невидимый?!