Тимоти Лири - Психоделический опыт. Руководство на основе "Тибетской книги мертвых"

Восточную психологию следовало бы оценивать с точки зрения максимального использования имеющегося материала. Ученые Китая, Тибета и Индии в своих исследованиях продвинулись настолько, насколько позволяло состояние науки в то время. Они не могли опереться на открытия нынешней науки, и поэтому их метафоры кажутся туманными и больше напоминают поэзию, что нисколько не снижает их ценности. Более того, восточные философские теории, созданные около четырех тысяч лет назад, вполне согласуются с самыми современными открытиями ядерной физики, биохимии, генетики и астрономии.

Основной задачей любой современной психологии — восточной или западной — является построение некой базовой системы, достаточно емкой, чтобы последние открытия, касающиеся природы энергии, интегрировать в обновленный образ человека.

Если к западной психологии применить тот же критерий максимального использования имеющегося материала, то наиболее выдающимися психологами нашего столетия следует считать Уильяма Джемса и Карла Юнга.[8] Эти исследователи избежали узости бихевиоризма и экспериментализма.

Они стремились сохранить в качестве предмета научных исследований опыт переживания и сознание. Оба всегда были готовы к обновлению научной теории, и оба отказывались исключать из области своих интересов восточную мудрость.

Юнг использовал в качестве источника данных самое плодородное поле — внутренний мир человека. Он открыл для себя смысловое богатство восточных посланий; он обнаружил связь между знаменитым чернильным пятном Роршаха и "Дао дэ цзин". Он написал замечательные, блестящие предисловия к "И-цзин" и "Секрету Золотого Цветка" и отстаивал значимость "Тибетской книги мертвых".

С тех пор как "Бардо Тодол" была впервые опубликована, она всегда оставалась моим постоянным спутником — ей я обязан не только многими вдохновляющими идеями и открытиями, но и множеством глубочайших прозрений… В ее философии содержится квинтэссенция буддистского психологического критицизма; поэтому можно с уверенностью сказать, что это произведение обладает несравненными достоинствами. (…)

"Бардо Тодол" глубоко психологична, в то время как наши философия и богословие до сих пор пребывают на средневековом, допсихологи-ческом уровне, когда в дискуссиях объясняются, отстаиваются, критикуются и оспариваются одни только утверждения, но их основания по общему согласию выносятся за скобки и не обсуждаются.

Вместе с тем понятно, что любые метафизические утверждения — это высказывания души, и следовательно — психологические высказывания. Западному сознанию, которое компенсирует, свое знаменитое чувство ущемленности (resen-timent) рабской привязанностью к «рациональным» объяснениям, эта истина кажется или слишком очевидной, или неприемлемой, поскольку отрицает метафизические «истины». Для западного человека слово «психологический» всегда означает "только психологический".

Юнг отмечает, что восточные концепции сознания расширяют понятие "проекции":

И «гневные», и «мирные» божества понимаются как обусловленные сансарой проекции человеческой психики, и эта идея образованному европейцу кажется очевидной, поскольку напоминает его собственные банальные построения. Однако, хотя европеец без затруднений может признать эти божества проекциями, он совершенно неспособен назвать их реально существующими. "Бардо Тодол" может примирить это противоречие, поскольку лежащие в ее основании фундаментальные метафизические предпосылки дают ей преимущество над европейцем, как образованным, так и необразованным. Изначальным, хотя и явно не выраженным, принципом этой книги является антиномический характер всех метафизических утверждений, а также идея качественного своеобразия всех уровней сознания и метафизических реалий, ими обусловленных. Основой этой удивительной книги служит не скудное европейское «или-или», а величественное и утверждающее «и-и». Эта формула может показаться неприемлемой западному философу, поскольку Запад предпочитает ясность и однозначность; в результате один философ твердо придерживается позиции "Бог есть", а другой с неменьшей категоричностью отстаивает противоположное: "Бога нет".

Юнг отчетливо видит силу и широту взглядов, заложенные в тибетской модели, однако порой ему не удается охватить всю ее значимость и практическую ценность. Он тоже (как и все мы) был ограничен социальными моделями своего клана. Он был психоаналитиком, главой школы. И для него наиболее естественными приложениями его исследований были психотерапия и психиатрическое диагностирование.

Юнг упустил ключевое понятие Тибетской книги. Это не книга мертвых, а книга об умирании (как напоминает нам Лама Говинда), то есть можно сказать, что это книга о жизни и о том, как нужно жить. Концепция реальной физической смерти служила только экзотерическим фасадом, к которому прибегли для того, чтобы не противоречить тибетской традиции верования Бон. Далекая от того, чтобы быть пособием по бальзамированию, эта книга детально описывает, как можно освободиться от эго; как вырваться за пределы личности в новые области сознания; как избежать непроизвольно ограничивающих процессов, связанных с эго, и как обогатить опытом расширенного сознания свою последующую повседневную жизнь. Юнг восстает против такой точки зрения. Он подошел к истине совсем близко, однако так никогда и не постиг ее. Ограниченный рамками своей концепции, он не смог обнаружить никакого практического смысла в опыте освобождения от эго.

"Тибетская книга мертвых", или "Бардо То-дол", является книгой наставлений мертвым и умирающим. Как и "Египетская книга мертвых", она должна рассматриваться как руководство для умершего во время его пребывания в Бардо…

Здесь Юнг отмечает экзотерическое содержание, но упускает эзотерическое. В приведенном ниже отрывке он подходит ближе к истине:

…наставления "Бардо Тодол" служат умирающему напоминанием о его опыте посвящения и о том, чему обучал его гуру, — эти наставления по сути не что иное, как посвящение умершего в жизнь Бардо, равно как посвящение при жизни означает приготовление к жизни По Ту Сторону. Так, по крайней мере, было во всех тайных культах древних цивилизаций со времен египетских и элевсинских мистерий. Однако в посвящении при жизни мир "По Ту Сторону" — это не мир после смерти, это, скорее, изменение сознательных установок и взглядов, психологический «потусторонний» мир, или, прибегая к христианским понятиям, искупление мирских соблазнов и греха. Искупление есть отвержение и избавление от неведения и мрака, движение к просветлению и освобождению, к победе и выходу за пределы всякой "данности".

Итак, "Бардо Тодол", как отмечает и доктор Эванс-Вентц, описывает посвящение, цель которого — вернуть душе божественную сущность, утраченную с физическим рождением.

В другом месте комментария Юнг продолжает свои усилия, но вновь терпит поражение:

И психологическая польза, которую мы извлекаем из этой книги, — это только дополнительная возможность, в какой-то мере санкционированная ламаистской традицией. Подлинная цель этой необычной книги (сколь бы странной ни казалась она современному образованному европейцу) — помочь умершим достичь просветления во время их путешествия через сферы Бардо. В мире белого человека только католическая церковь оказывает хоть какую-то помощь душам умерших.

В кратком изложении комментария Ламы Говин-ды, которое будет приведено ниже, мы увидим, что тибетский комментатор, свободный от европейских концепций, которыми руководствуется Юнг, обращается непосредственно к эзотерическому и практическому значению "Тибетской книги мертвых".

В автобиографии (написанной в 1960 году) Юнг полностью вверяет себя внутреннему видению, а также мудрости и высшей реальности внутреннего восприятия. В 1938 году (когда был написан его тибетский комментарий) он уже продвигался в этом направлении, но осторожно и с амбивалентными оговорками, как психиатр и мистик в одном лице.

Умерший должен отчаянно сопротивляться велениям разума — каким мы его понимаем — и избавиться от власти эго, которую разум считает священной. На практике это означает полное подчинение объективным силам психики со всеми вытекающими отсюда последствиями, своего рода символическую смерть, которая соответствует в "Сидпа Бардо" Страшному Суду. Это означает конец сознательного, рационального, морально ответственного способа существования и добровольное подчинение тому, что в "Бардо Тодол" называется "кармическими видениями". "Кармические видения" порождаются верой в мир фантазий, крайне иррациональный по своей природе, мир, который не согласуется с нашими рациональными суждениями и не вытекает из них, от начала и до конца являясь плодом свободного воображения. Любой благожелательно настроенный человек предостережет нас, что все это чистая иллюзия или фантазия, и действительно, трудно с первого взгляда отличить такого рода видения от фантасмагорий душевнобольного. Нередко самого незначительного abaissement du niveau mental[9] достаточно, чтобы породить этот мир иллюзий. Мрак и ужас, которые царят в нем, сходны с переживаниями, описанными в начале раздела "Сидпа Бардо". Но в содержаниях этого Бардо [Чо-нид] выявляются архетипы, кармические образы которых принимают преимущественно устрашающий вид. Состояние Чонид подобно искусственно вызванному психозу.