Жак Майоль - Человек-дельфин

Ж. Майоль отмечает, что именем дельфина было названо созвездие и город оракулов в античной Греции, его изображение вычеканено на первых греческих монетах и издревле украшает гербы многих городов Средиземноморья. И делает из всего сказанного (включая собственную интерпретацию своей дружбы и свиданий с дельфинихой Клоунессой, примадонной Майамского океанариума) вывод о якобы несомненном (так он считает по крайней мере!) моральном и умственном превосходстве дельфинов над людьми. Впрочем, это тема особого разговора…

Пока обратимся к содержащимся в книге Ж. Майоля аргументам, призванным подтвердить ссылками на научные данные наличие в эволюции ископаемых предков человека длительного “амфибийного” периода, мимо которого почему-то прошли археология, антропология, эмбриология и другие науки, затрагивающие проблемы антропосоциогенеза (возникновения человека и человечества). Помимо объяснения феномена хождения водной обезьяны и ее потомков на ногах (дифференциация функции верхних и нижних конечностей), способности первого шейного позвонка держать прямо все более утяжелявшуюся за счет роста мозга голову, а также использования передних конечностей для манипуляции биологически нейтральными предметами внешней природы (камнями, раковинами) сторонники гипотезы обезьяны-амфибии подчеркивают ряд других моментов. Например, наличие у части людей (9 % мальчиков и 6,5 % девочек в обследовании, проведенном среди школьников США) реликтовых перепонок, особенно между вторым и третьим пальцами ступни, некогда помогавших плаванию, а затем атрофированных за ненадобностью. Кстати, у изящной женской статуэтки из красного дерева, купленной мной в Танзании, недалеко от Олдувая, руки и ноги имеют удлиненные “перепончатые” пальцы. Что это: художественная стилизация племен, живущих в саванне или пришедшее с древнейшими полуинстинктивными традициями “воспоминание о прошлом”?

Если рассматривать доводы сторонников гипотезы водной обезьяны в методологическом аспекте, то становится ясным, что морю отводится роль “толчковой” причины, вызвавшей поворот русла биологической эволюции в направлении прямохождения, расширения диапазона передних конечностей, развития мозга. В других вариантах данный процесс объясняется переселением популяции ископаемой предковой формы в горы, где пришлось осваивать скалолазание; в саванну, где нужно было передвигаться в выпрямленном положении, чтобы ориентироваться на местности среди высокой травы; в теплые пещеры Южной Африки, где не фиксируемая органами чувств проникающая радиация вызывала у высших обезьян так называемый синдром Бьюси-Клёвера, проявляющийся в огрублении нижних конечностей, появлении плотоядности, гиперсексуальности и в резкой ломке характерной для обезьяньих стад системы зоологического доминирования. Помимо перечисленных выше попыток моделирования процесса “разъобезьянивания” обезьяны (горной, саванновой, спелеологической), связанных с изменением экологических условий и вынужденными миграциями, высказаны предположения более общего характера — о динамике магнитных инверсий (смены магнитных полюсов Земли) и радиационного фона планеты, о стрессово-гормональной обусловленности поворота биопсихической эволюции высших обезьян, о мутациях, “сальтации” генов и иных вариантах уменьшения (“выпадения” или “слипания”) числа хромосом на эволюционном пути от предковой обезьяны к человеку, о функциональной асимметрии полушарий мозга и т. д.

Этот эскиз основных направлений современной науки имеет своей целью дать советскому читателю представление о месте и роли так горячо отстаиваемой Ж. Майолем концепции обезьяны-амфибии в проблемном поле исследований вопроса о возникновении человечества. Более того, данный набросок достаточно отчетливо иллюстрирует объективную многофакторность названного процесса. Последнее обстоятельство делает возможным допущение, что все эти тенденции могли сосуществовать, как-то пересекаться и в чем-то взаимно дополнять друг друга. Различные популяции предковых обезьян, возможно, были подвержены действию этих факторов в разной степени и в самых причудливых (пространственно-временных) сочетаниях.

Во временном аспекте вопрос об исходной предковой форме (или формах) рождается в полемике сторонников тарзоидной (Ч. Дарвин, Ф. Энгельс, подавляющее большинство современных ученых) и симиальной (которой придерживается Ж. Майоль) гипотез. Первая связывает происхождение человека с высшими, вторая — с низшими обезьянами. На стороне тарзоидной гипотезы — подкрепленные многочисленными археологическими находками довольно детально разработанные классификации, а также такой мощный “невидимый” и неизвестный науке прошлого аргумент, как почти сходное число хромосом (48 у человекоподобных приматов и 46 у человека) и примерно одинаковый состав белков крови и ткани, небольшие различия (чуть больше 1 % у шимпанзе) в структуре молекул ДНК. В частности, теоретически реальна и экспериментально доказана возможность переливания крови человека шимпанзе, а крови шимпанзе — человеку. К сожалению, соответствующие сопоставления, касающиеся человека и дельфина, которые могли бы пролить “генетический” свет на построения Ж. Майоля, пока не выполнены или по крайней мере не опубликованы.

Что же касается симиальной гипотезы, выдвигаемой Ж. Майолем как единственной заслуживающей внимания (без опровержения им противоположной и контрдоводов), то она в теоретическом смысле апеллирует лишь к большей пластичности низших обезьян и опирается главным образом на одну из находок легендарного археолога современности Луиса Лики. Речь идет о скелетных фрагментах так называемого проконсула с некоторыми явно выраженными (по сравнению с современными высшими обезьянами) предчеловеческими чертами, сочетавшимися с элементами физиологического строения, характерного для мартышковых обезьян. Лики определил проконсула как неспециализированную форму древнейшей обезьяны с антропоидным, по его мнению, эволюционным потенциалом. Он датировал свою находку непривычным для археологов возрастом — 25 млн. лет! Это вполне “устраивает” Майоля. Однако нельзя не учитывать того, что датировка производилась Лики по весьма косвенным признакам, как бы “на глазок” (современные физико-химические методы могут существенно уточнить ее возраст), а также обстоятельства, что в условиях активного тектонизма той зоны, где обнаружена находка, определенные слои, ставшие предметом внимания археологов, могли быть не только подняты, но и опущены по сравнению с их реальным геологическим уровнем. Видимо, в данном случае следует говорить не столько о “начальном звене”, сколько об одной из эволюционных предпосылок и нынешних человекообразных обезьян и какой-то иной, биологически продвинутой, но потом, вероятно, зашедшей в тупик и вымершей ветви предантропоидов, сохранившей наряду с наметившимися предчеловеческими (в эволюционном смысле!) признаками (так и хочется сказать — проблесками) типичные признаки низших мартышковых обезьян, например длинные, узкие и параллельные носовые косточки (довод, наверняка привлекший внимание Ж. Майоля). Но остатки рыб и черепах, голов крокодила и корневищ папируса, употреблявшихся в пищу, обнаружены лишь у Homo habilis (первых человекоподобных существ, употреблявших орудия из гальки и кости), т. е. спустя почти 20 млн. лет, если принять нынешнюю датировку ископаемого возраста проконсула.

Впрочем, в смысле апелляции к проконсулу Ж. Майоль не одинок и сегодня. Финский палеонтолог Бьерн Куртен в качестве прямого предка человека современного типа предлагает рассматривать проплиопитека — низшую обезьяну, ископаемый возраст которой около 30 млн. лет, т. е. больший, чем у проконсула. И если Майоль сопоставляет скелетные рудименты ласт дельфина с кистью руки человека и лапы обезьяны, то Б. Куртен акцентирует внимание на сравнении зубного аппарата ископаемых и ныне живущих приматов. Следуя данной точке зрения, крупнозубые, имеющие тяжелые массивные челюсти современные человекоподобные приматы являются не предками человека, а потомками боковых и попятных ветвей гоминидо-сапиентной эволюции, завершившейся формированием вида Homo Sapiens. Однако такого рода палеонтологическому сценарию эволюции, по выражению известного американского популяризатора науки Мейтленда Иди, просто “не хватает действующих лиц”. В значительной мере данная реплика относится и к соответствующему сюжету Ж. Майоля.

И наконец, у низших обезьян число хромосом составляет от 78 до 54, существенно превышая аналогичный показатель у человекоподобных приматов, и тем более людей. Вопрос о возможной метисизации высших и низших обезьян снимается помимо столь существенной генетической дистанции между ними также тем, что первые, подобно дельфинам, тянутся к человеку, ищут его “общества”, но третируют низших обезьян (как и собак) и даже охотятся на них (шимпанзе, например, поедают детенышей павианов).