Нандор Фодор - Меж двух миров

На счёт «пять» все участники задерживают дыхание. Четверо быстро поддевают пальцами пятого под руки и колени и тот оказывается в воздухе. Человек, сидящий на стуле, судя по всему, резко теряет в весе!

Каррингтон провёл эксперимент, расположив испытуемых на обширной чаше механических весов.

«При первом подъёме, — пишет он, — стрелка упала к отметке 660 фунтов, в то время как замеренный заранее общий вес участников составил 712 фунтов. 52 фунта, таким образом, «испарились» бесследно! При второй попытке потери составили 52 фунта, при третьей, четвертой и пятой — по 60. Любопытно, что если испытуемый находился в воздухе достаточно долго, стрелка весов начинала медленно подниматься и в конце концов достигала цифры 712».

Каррингтон, представивший подробный отчёт о своём открытии в книге «История психической науки», не сумел самостоятельно объяснить происходящее. О том, пытался ли кто-либо продолжить его эксперименты, мне ничего не известно.

Ясно одно: вновь мы имеем дело с феноменом, к тайне Нижинского имеющим самое непосредственное отношение.

К расследованию обстоятельств неизвестных сторон жизни доктора Карла Густава Юнга я приступил после неожиданной для себя первой и в высшей степени драматичной встречи с Зигмундом Фрейдом в Лондоне в 1931 году (см. «Фрейд и полтергейст», т.4, 1955-56 гг.).

Причины, заставившие Фрейда заинтересоваться моей рукописью (опубликованной впоследствии под заголовком «По следам полтергейста», Нью-Йорк, 1958 г.) стали ясны лишь после выхода в 1957 году третьего тома книги Эрнста Джонса «Жизнь и работа Зигмунда Фрейда». Здесь в главе, посвящённой оккультизму, Джонс вкратце упоминает об инциденте 25 марта 1909 года, когда Юнг во время своего первого визита к Фрейду «продемонстрировал способность искусственно вызывать полтергейст, заставляя предметы с грохотом передвигаться по поверхности мебели».

Джонс заподозрил, что между этой первой встречей (описывая которую он применил, разумеется, неверный термин) и письменными комментариями Фрейда к моей рукописи существует какая-то связь — потому и перепечатал мою работу в собственном переводе. Однако в письме Юнгу Фрейд об этой демонстрации упоминает лишь вкратце; кстати, письмо это было отправлено не сразу, как утверждает Джонс, а три недели спустя — очевидно, Фрейду потребовалось некоторое время, чтобы прийти в себя от потрясения.

Лишь после выхода в марте 1963 года посмертных записок Юнга «Воспоминания, приключения и размышления» («Пантеон букс», Нью-Йорк) и отчасти благодаря предварявшей публикацию статье в «Atlantic Magazine» (ноябрь 1962 г.) широкая общественность впервые узнала об исторической встрече родоначальников современной психиатрии.

Чтобы понять, как удалась Юнгу эта демонстрация «колдовской силы», придётся вспомнить о некоторых наследственных особенностях великого психиатра, обратившись к свидетельству его секретарши Анджелы Йоффе («C.G.Jung und die Grenzgebiete der Psychologiе», Мюнхен, 1960 г.). Последователей Юнга должен был крайне неприятно поразить тот факт, что его дед и бабка постоянно наблюдали появление призраков, а мать даже вела дневник происшествий, куда исправно вносила всё, касавшееся собственных видений и предчувствий. От родителей Юнгу передался и талант телекинеза — способность передвигать предметы на расстоянии, не вступая с ними в физический контакт. В том, что он обладает паранормальными способностями, у самого Юнга не возникало ни малейших сомнений. Однажды дома у них произошёл любопытный случай: в кухонном столе с оглушительным треском разлетелся на четыре куска кухонный нож, что, судя по всему, имело отношение к участию незадолго до этого его матери в спиритическом сеансе. Юнг сфотографировал обломки металла и отправил снимок доктору Райну в Дьюкский университет («Границы разума», д-р Райн, 1947 г.).

Не исключено, что некоторые наследственные способности, действительно близкие к «колдовским», Юнг бессознательно использовал по меньшей мере в двух случаях общения с Фрейдом: я имею в виду их встречи 1909 и 1912 годов. Венский психиатр дважды падал в обморок, а затем обвинил Юнга в том, что тот пользуется «смертельным сглазом», не объяснив, правда, что это за «сглаз» такой, от которого жертва немедленно лишается чувств. Юнг отверг обвинения, но вскоре засомневался и сам — особенно после того, как однажды во сне увидел Фрейда постаревшим, немощным, более того, очень похожим на привидение.

После разрыва с Фрейдом у Юнга возникло нечто вроде «комплекса Иуды», проявившегося уже на страницах «Психологии бессознательного». Рождественской ночью 1912 года он, ни много ни мало, убил Фрейда во сне. Разумеется, «жертва» взяла там себе временный псевдоним и превратилась в вагнеровского героя «Зигфрида» (отца композитора, между прочем, звали Зигмунд). Не успело сновидение завершиться, а подсознание Юнга уже принялось грозить «хозяину» всевозможными карами. По пробуждении таинственный голос предрёк ему гибель в случае, если смысл сна не будет разгадан. Юнг, в ящике письменного стола которого всегда находился заряженный револьвер, не на шутку перепугался. И тут явилось озарение: ну конечно же, Зигфрид символизирует «второе я» — безжалостного тирана, рвущегося к власти, от которого необходимо избавиться. Странно, что Юнгу так и не пришло в голову более простое решение: «Зигфрид» — это ведь почти аббревиатура: Зиг-фрейд. От идей, навязанных последним он и пытался в те дни бессознательно избавиться.

Не желая становиться «наследным крон-принцем» Фрейда (а именно эту роль уготовил ему создатель психоанализа), Юнг жаждал полного единовластия в собственном научном цехе. Очень скоро ощущение великого предназначения воплотилось в видении: образом голубя к нему спустился сам Святой Дух.

Потом Юнг узрел Илию, но сопровождала его вместо Моисея слепая Саломея с большой чёрной змеёй. В следующем сне (а может быть, видении — грань эта к тому времени стала постепенно стираться) перед Юнгом по небу пролетел Филимон с бычьими рогами (намёк на сказание о боге Митре) и яркими крыльями, расцвеченными под зимородка. Название птицы (англ.: «kingfisher»), повидимому, имело какое-то отношение к идее о «ловце» душ человеческих.

Вскоре Филимон (в греческой мифологии — слуга богов) стал общаться с Юнгом в качестве духа-посредника. Расхаживая по дорожкам сада, Юнг подолгу беседовал с ним, подобно Кромвелю (которого консультировал некто, называвший себя «Дьяволом») и Сократу (его «советника» звали Даймон). Впрочем, к этому времени Юнг уже прекрасно понимал, что находится на грани серьёзного нервного расстройства. По собственному признанию учёного, только работа и любовь к семье спасли его от полного помешательства. Такой была цена, которую Юнгу пришлось заплатить за пять-шесть лет умопомрачительной активизации подсознания. Откровения, полученные свыше, стали для него источником вдохновения, не иссякавшим по меньшей мере сорок пять лет.

Чувство вины по отношению к Фрейду — лишь незначительная деталь психоневротической драмы Карла Густава Юнга. Наиболее важным фактором была тут наследственность. В своей классической докторской диссертации 1899 года (опубликованной в книге «Психология и патология так называемого паранормального феномена») Юнг основывался большей частью на наблюдениях за юной девушкой-медиумом, которая не раз в ходе своих спиритических сеансов вызывала дух его деда. Юнг сохранил в тайне тот факт, что 16-летняя «С.В.» была его кузиной; появления покойных родственников на её сеансах и подтолкнули психиатра впоследствии к изучению собственной генеалогии, что переросло в настоящую манию.

Дед Юнга (как впоследствии и отец) был протестантским священником; над проповедями своими он мог работать лишь в том случае, если его дочь (мать Карла Густава) находилась рядом и отгоняла назойливых духов. При этом он же занимал пост Великого Мастера масонской ложи и являлся, как будто бы, незаконнорождённым сыном Гёте (слух этот имеет лишь самые косвенные подтверждения: увлечение Гёте и Фаустом не оставляло Юнга всю жизнь).

«Гёте описал суть конфликтов, которыми наполнена моя жизнь, — писал Юнг. — Фауст и Мефистофель слились во мне воедино». К этому признанию уместно добавить фантастическую деталь: Юнг вообразил, будто бы живёт одновременно в двух слоях времени: свою маниакальную увлечённость культурой XVIII века он объяснял тем, что именно там пребывает «настоящий Юнг». Образ последнего в виде седовласого старца постоянно находился у него перед глазами.

Визит Святого Духа и общение с Филимоном имели для Юнга самые необыкновенные последствия. Под влиянием собственных сновидений он оказался во власти очень странных представлений о том, что все мёртвые живы, требуют себе знаний о жизни, но черпать их способны только из сознания ныне живущих. С этих пор Юнг возомнил, будто бы его обязанность состоит в том, чтобы обучать мёртвых. Следуя указаниям Филимона, он создал «Septem Sermones Ad Mortuous» — «Семь проповедей для мертвецов», — чему предшествовали поистине апокалиптические события, разразившиеся в его доме. После одного из сновидений психиатр «потерял свою душу», обретя взамен сомнительное удовольствие то и дело лицезреть каких-то призраков. Затем в комнатах дома поселился полтергейст. Наконец сюда толпами повалили «духи мёртвых» и хором стали требовать себе «знаний».