Тьюсдей Рампа - Я верю

Сержант пробурчал что-то себе под нос и покрутил усы — некое длинное стелющееся растение, свисавшее по обеим сторонам его рта. Затем он произнес:

— Позовите сюда эту самую Эллис Уайт. Я хочу ее допросить. Но торопливо пробегавшая по коридору экономка ответила:

— Нет, сержант, прежде мы должны ее искупать. Она вся в крови, да к тому же с ней случилась истерика. Оно и не удивительно. Бедняжка! И не думайте, что вам будет позволено приходить сюда и запугивать нас. Мы ни в чем не виноваты. А еще позвольте вам напомнить, сколько раз ночною порой вы являлись с черного хода к нам на кухню за хорошей закуской!

Врач, очень деликатно вмешавшись в их беседу, сказал:

— Знаете, мы, пожалуй, осмотрим тело. Мне кажется, мы тратим слишком много времени, но никуда не движемся в нашем расследовании.

Сказав так, он шагнул вперед и, аккуратно сняв свои накрахмаленные манжеты, опустил их в карман и закатал рукава сорочки, поручив свой пиджак заботам дворецкого.

Наклонившись, доктор тщательно исследовал тело, не касаясь его. Затем быстрым движением ноги он пихнул тело в правый бок так, что оно перевернулось, и глаза мертвеца бессмысленно уставились вверх.

Существо, некогда бывшее сэром Алджерноном, словно зачарованное, наблюдало за всем этим с высоты. Оно чувствовало себя очень странно и какое-то время никак не могло понять, что происходит вокруг. Но какая-то сила удерживала его под потолком вверх тормашками. Живой Алджернон вглядывался в остекленевшие, налитые кровью глаза Алджернона-мертвого. Покоясь в перевернутом виде под потолком, он замер в сосредоточенном внимании, очарованный этим странным зрелищем. Его внимание привлек мистер Харрис, который сказал:

— Да, бедный сэр Алджернон был младшим офицером в период англо-бурской войны.[4] Он очень отважно сражался против буров и был тяжело ранен. К сожалению, он был ранен в очень деликатное место, которое я не смею упоминать в присутствии дам. И впоследствии это ранение — все в большей и большей степени мешавшее ему… хм-м… исполнять некоторые свои функции — вызывало у него вспышки депрессии. И много раз мы, а также другие люди слышали от него зловещие рассуждения о том, что жизнь, не дающая возможности удовлетворять свои мужские потребности, не представляет для него никакой ценности. И он не раз грозился однажды покончить со всем этим.

Экономка сочувственно всхлипнула, а вторая горничная, растрогавшись, шмыгнула носиком. Первый лакей пробормотал, что тоже слышал нечто подобное. Затем доктор внимательно осмотрел все аккуратно развешенные на вешалках полотенца и одним рывком распростер их на полу ванной. Ногой он принялся вытирать кровь, которая еще только начинала свертываться. Вдруг, бросив взгляд на ограждение ванны, он увидел там банную циновку — она оказалась весьма плотной. Он постелил ее на полу рядом с телом и встал на колени. Взяв свой деревянный стетоскоп, он расстегнул на трупе одежду и приставил широкий конец трубки к груди покойного, а ухом припал к слуховому отверстию на другом конце стетоскопа. Каждый из присутствующих замер, каждый затаил дыхание. Наконец он отрицательно покачал головой:

— Нет, жизнь угасла. Он мертв.

С этими словами он убрал свой деревянный стетоскоп, вложил его в специальный карман своих брюк и встал, вытирая руки о полотенце, которое подала ему экономка.

Сержант указал на бритву и спросил:

— Скажите, доктор, этот ли инструмент явился орудием, прекратившим жизнь данного тела?

Врач глянул на пол, тронул бритву ногой, а затем поднял ее, предварительно обернув в тряпку.

— Да, — сказал он, — лезвие рассекло сонную артерию и прошло через яремную вену до другой сонной артерии. Должно быть, смерть наступила почти мгновенно. Полагаю, он умер примерно через семь минут.

Сержант Мердок едва успевал слюнявить карандаш, подробно занося все детали в свой блокнот. Вдруг послышался сильный грохот, как будто подъехал фургон, запряженный лошадьми. И снова дверной звонок зазвенел на кухне. Снова зазвучали голоса в прихожей, а затем щеголеватый маленький человечек поднялся по ступенькам, важно раскланялся с дворецким, с врачом и с сержантом — именно в такой очередности.

— А что, тело для меня готово? Меня попросили прибыть сюда и забрать тело — тело самоубийцы.

Сержант посмотрел на доктора, доктор — на сержанта, а затем они оба посмотрели на мистера Харриса.

— Вы можете что-либо сказать по этому поводу, мистер Харрис? Ожидаете ли вы прибытия кого-либо из родственников покойного? — спросил сержант.

— Нет, сержант, они не успели бы прибыть сюда так быстро. Полагаю, самый ближний из родственников находится от нас в получасе езды на хорошей лошади, и я уже отправил за ним посыльного. Я думаю, будет правильно, если владелец похоронной конторы заберет тело с собой. Мы ведь не можем допустить, чтобы родственники увидели сэра Алджернона в таком прискорбном состоянии, не так ли?

Сержант посмотрел на доктора, доктор — на сержанта, а затем они оба ответили:

— Так.

И тогда сержант, как представитель закона, сказал:

— Ладно, забирайте тело, но предоставьте в наш участок подробнейший отчет как можно скорее. Он должен быть у суперинтенданта до завтрашнего утра.

Врач сказал:

— Мне придется обо всем известить Коронера.[5] Возможно, он пожелает произвести вскрытие.

Врач и сержант уехали. Владелец похоронного бюро вежливо прогнал дворецкого, лакеев, экономку и горничных, а затем двое его служащих поднялись по ступенькам, неся с собой легкий гроб. Вместе они положили гроб на пол рядом с ванной и сняли крышку. Гроб был на четверть заполнен опилками. Затем они вошли в ванную и, подняв тело, бесцеремонно уронили его в опилки, что были в гробу, тщательно закрыв после этого крышку.

Небрежно они ополоснули свои руки под краном и, не найдя нигде чистых полотенец, вытерли мокрые руки о занавески. Затем они вышли в коридор, истоптав наполовину свернувшейся кровью весь ковер, что лежал в коридоре.

Ворча, они подняли гроб и направились к лестнице.

— Вы, парни, помогите-ка нам! — обратился владелец похоронного бюро к двум лакеям. — Возьмитесь снизу, чтобы он не вывалился. Двое мужчин подбежали, и с их помощью гроб был благополучно снесен по лестнице, доставлен на улицу и плавно установлен в крытый черным тентом фургон. Владелец похоронного бюро влез в фургон, двое его помощников сели на козлы, поводья натянулись, и лошади легко пошли неторопливым шагом.

Сержант Мердок снова тяжело поднялся по ступеням и вошел в ванную. Пользуясь тряпкой, он поднял раскрытую бритву и отложил ее в сторону. Затем он осмотрел помещение в поисках других предметов, которые могли бы служить вещественными доказательствами.

Прилипший к потолку дух сэра Алджернона в полном очаровании взирал на это свысока. Вдруг по какой-то причине сержант Мердок поднял глаза к потолку, издал испуганный вопль и упал, ударившись головой о сиденье унитаза с такой силой, что оно треснуло. С этим дух сэра Алджернона исчез, а сам он потерял сознание, сохранив в своей памяти лишь странный приглушенный гул, таинственное потустороннее вращение и облако клубящейся черноты, подобное дыму от керосиновой настольной лампы, фитиль которой подняли слишком высоко, да так и оставили без присмотра.

И тьма обрушилась на него, и дух сэра Алджернона утратил интерес к происходящему, по крайней мере, на какое-то время.

Алджернон Реджинальд Сент-Клэр де Бонкерс метался в забытьи, похожем на глубокий наркотический сон. Странные мысли роились в его наполовину угасшем сознании. До него доносились то мощные всплески небесной музыки, то дикие переливы адских звуков. Алджернон беспокойно метался и, однажды пошевелившись, в какой-то момент просветления, к своему удивлению обнаружил, что его движения замедленны, как будто он погружен в клейкое, вязкое месиво.

Алджернон Реджинальд Сент-Клэр де Бонкерс проснулся, как от толчка, и попытался встать, но это оказалось не так-то просто. Теперь он мог двигаться только очень медленно. Его охватила паника, и в отчаянии он попробовал молотить кулаками воздух, но, увидев, что его движения стали замедленными и плавными, довольно быстро успокоился. Он ощупал свои глаза, чтобы узнать, раскрыты они или закрыты, поскольку не видел света. Независимо от того, были его глаза открыты или закрыты, ощущение света отсутствовало. Он опустил руки, чтобы ощупать свою постель, но тут же взвизгнул от ужаса, поскольку никакой постели под ним не было. Он находился в подвешенном состоянии — по его собственному определению: «как рыбина в бочке с рассолом».

Какое-то время он слабо молотил руками, как пловец, пытаясь от чего-нибудь оттолкнуться и добраться хоть куда-нибудь. Но чем сильнее он толкался распростертыми руками и брыкался ногами, тем сильнее «что-то» удерживало его на месте.