Сергей Гордеев - Контакты с другими мирами

6.3 КАК СВЯТИТЕЛЬ ТИХОН СПАС ОТ БЕСПОРЯДКОВ

По материалам «Московского церковного вестника», март 1992 г.

В Донском монастыре в ноябре 1991 года, через две недели после окончания ремонта, был подожжен Малый Донской собор. Разбив окно, злоумышленник бросил бомбу с зажигательной смесью рядом с могилою святителя Тихона. В несколько минут выгорел почти весь храм. Уцелели только четыре чудотворные иконы. Но самое удивительное, что огонь не коснулся алтаря. Пожарные эксперты недоумевали, почему бушующее пламя, дойдя до алтаря, остановилось.

Когда случилась революция в 1917 году, святитель Тихон проклял безбожных большевиков. И все первые революционеры погибли так, как он и предсказывал. А вся их власть оказалась недолговечной. Прославление святителя Тихона и его канонизация стали возможными после падения коммунистической власти. Сильна клятва святителя: по его слову и по молитвам Бог сокрушил безбожную власть. И вот, в феврале 1992 года в Донском монастыре совершилось обретение и торжественное открытие мощей святителя Тихона. Есть мнение, что открытие мощей святителя Тихона совпало с большими политическими событиями 23 февраля 1992 года, благодаря чему удалось избежать большого кровопролития в Москве.

По сюжету книги «Отец Арсений», Москва, 1993 г.

В Москве был голод. Александра, Екатерина и я пришли к отцу нашему духовному Михаилу проситься в поездку за хлебом. Мы знали, что многие уезжают с вещами в деревню и привозят хлеб. Так почему же и нам не съездить?

Отец Михаил выслушал нас, неодобрительно покачал головой, подошел к иконе и долго молился. Потом повернулся к нам и сказал: «Вручаю вас заступнице нашей Матери Божией. Возьмите каждая по образку Владимирской и молитесь ей. Она и святой Георгий помогут вам. А я за вас здесь тоже молиться буду».

Вот так мы и поехали. Всю дорогу пытались понять, почему наш батюшка святого Георгия призывал? Родные нас долго не отпускали, но мы все равно поехали. Из Москвы ехали в теплушках, где на подножках, где в тамбурах. Наменяли мы пуда по два муки и по пуду пшена. Тащим, мучаемся, но очень счастливы. Застряли далеко от Москвы. Всюду заградительные отряды отнимают хлеб. А на станциях в поезда не сажают. Идут только воинские эшелоны.

Три дня сидели на станции, питались луком и жевали сухое пшено. Пошли разговоры, что это воинский и идет в сторону Москвы. Утром открылись двери, солдаты высыпали из вагонов и пошли менять у крестьян яблоки, соленые огурцы, печеную репу, лук. Проситься в вагон боимся. Женщины говорят, что к солдатам в вагоны влезать опасно. Рассказывают всякие ужасы.

Несколько женщин, в том числе и мы, решаем влезть на крышу вагона. Ведь другого способа ехать нет. С трудом взбираемся по лесенке и втаскиваем свои мешки. Солнце печет. Распластываемся на середине ребристой крыши. Мы молимся. На крышах почти всё заполнено в основном одними женщинами. Паровоз нестерпимо дымит: топят не углем, а дровами. Наконец поезд сдвигается с места и, набирая скорость, идет вперед.

Едем. Вдруг поезд внезапно останавливается. С поезда соскакивают люди и бегут вдоль состава. Они что-то оживленно обсуждают. Поезд стоит. Мы лежим. Двери вагонов открываются, солдаты выскакивают и идут к редким придорожным кустам, смеются. Мы сверху смотрим на них.

Вдруг кто-то из солдат восклицает: «Братва, баб-то сколько на крышах!» И мгновенно происходит перемена в настроении. «Ребята! Аида к бабам!» Вагоны пустеют, все высыпают на насыпь. Многие лезут на крыши. Шум, визг.

Несколько солдат появляются и на нашей крыше. Я молюсь, обращаясь к Божией Матери. Катя, прижавшись ко мне, плачет и, всхлипывая, молится вслух. Саша сурово смотрит. И я знаю, она не сдастся, не отступит. Обходя других женщин, к нам подходит солдат – скуластое лицо, гладкая стриженая голова, бездумные раскосые глаза. Хватает меня за руку и говорит примиряюще: «Девка, не обижу». Я отталкиваю его, и начинаю отступать, смотря ему в лицо. Крещусь несколько раз. Беззлобно ухмыляясь, он наступает, протянув вперед руки.

Солдат много, и они совершенно не представляют, что делают. Им кажется все происходящее развлечением. Раскосый идет, а я отступаю. Катя кричит: «Крыша кончается». Отступать уже некуда. Снизу поднимается матрос в тельняшке, высокого роста, с озлобленным лицом, на котором сверкают большие глаза. Матрос хватает меня за плечи, отстраняет в сторону и говорит сильным, но дрожащим от злости голосом: «Спокойно, сейчас разберемся! А с крыши всегда успеешь спрыгнуть». Шагает к раскосому, бьет его в грудь и говорит: «А ну, вон отсюда!» После чего раскосый немедленно спрыгивает в провал между вагонами. Матрос идет по крыше, подходит к какому-то солдату, поднимает его за шиворот и кричит: «Ты что, контра, делаешь, рабоче-крестьянскую власть и армию позоришь?»

Солдат ругается, пытается ударить матроса, но тот выхватывает наган и стреляет ему в лицо. Падая, солдат соскальзывает с крыши и летит на насыпь. Начинается митинг. На крышах остаются одни женщины и несколько мешочников мужчин. Митинг продолжался минут пятнадцать, но паровоз стал подавать гудки. Солдаты забрались в вагоны, наскоро похоронив расстрелянного. Матрос, подойдя к нам, сказал: «Пошли, девушки, в вагон, там спокойней доедете».

Относились к нам очень хорошо в вагоне, кормили и поили. Матрос, его звали Георгий Николаевич Туликов, был комиссар полка. Саша рассказывала ему, малознакомому человеку, о нас, о вере, об университете и о том, как мы надеялись на помощь Матери Божией и святого Георгия, находясь на крыше. Георгий задумчиво слушал нас, ни разу не осудив и не выразив насмешки.

Два или три раза поезд встречали заградительные отряды, пытаясь снять сидевших на крыше женщин и зайти в вагоны. Но, встреченные вооруженной охраной поезда, с руганью и угрозами отходили. Довезли нас до Подольска. Дальше эшелон не шел. Георгий и его спутники посадили нас в пригородный поезд, и мы благополучно доехали до Москвы.

Прощаясь, мы благодарили Георгия и тех из военных, кто ехал в вагоне. На прощание Георгий сказал: «Может быть, мы и встретимся, жизнь-то переплетенная».

Прошло более 20 лет, шел военный, 1943 год. Тогда я работала хирургом в военном госпитале. Госпиталь был офицерский, раненых привозили много. Привезли без сознания одного полковника. Смотрю, а на его кровати табличка висит, как у всех. А на ней: «Георгий Николаевич Туликов»… Расстались мы с Георгием большими друзьями.

По рассказу священника Д. Булгаковского «Из области таинственного» СПб. 1895 г.

В молодости Александр Пушкин не отличался особенною религиозностью, а в лицее даже называл себя атеистом. Однажды, уже будучи в совершенных летах, он сидел и беседовал с графом Ланским, причем оба подвергали религию самым едким и колким насмешкам. Вдруг к ним в комнату вошел молодой человек, которого Пушкин принял за знакомого Ланского. А Ланской подумал, что это знакомый Пушкина. Подсев к ним, незнакомец начал с ними разговор и мгновенно обезоружил их своими доводами в пользу религии. Они не знали даже, что сказать, и, как пристыженные дети, молчали. Потом наконец объявили гостю, что совершенно переменили свои мнения о вере.

Тогда незнакомец встал и, попрощавшись, вышел. Некоторое время друзья не могли опомниться и молчали. Наконец разговорились, и тут выяснилось, что ни тот, ни другой не знают, кто это был. Они позвали прислугу. Слуги заявили, что никто в комнату не входил. Пушкин и Ланской не могли не признать в приходе своего гостя чего-то сверхъестественного, тем более что гость при своем появлении внушил к себе страх, обезоруживший их. С этого времени оба писателя гораздо осторожнее высказывали свои суждения о религии. А Пушкин в своем творчестве еще больше обратился к духовной поэзии.

В дневнике А. С. Пушкина записан случай, когда взбесившаяся мебель произвела переполох в дворянской среде. Вот его слова: «В городе говорят о странном происшествии. В одном из домов, принадлежащих ведомству придворной конюшни, мебели вздумали двигаться и прыгать. Дело пошло по начальству. Князь В. Долгорукий нарядил следствие. Один из чиновников призвал попа, но во время молебна стулья и столы не хотели стоять смирно. Об этом случае идут разные толки».

Однако после молебна бесовщина все-таки прекратилась. Иногда бесы не сразу уступают. Известно, что бесноватые, когда их отчитывают, тоже кричат и беснуются до тех пор, пока не избавятся от бесов.

По материалам журнала «Русская Старина», 1875 г.

Года за полтора до кончины Алексея Петровича Ермолова (героя войны 1812 года, который умер в 1861 году), я приехал в Москву для свидания с ним. Прогостив у него несколько дней, я уже собирался в обратный путь к месту моего служения. Прощаясь, я не смог удержаться от слез при мысли, что, вероятно, мне уже не придется его еще раз увидеть в живых, так как в то время он был очень стар, а я не целый год не имел возможности снова вернуться в Москву. Заметив мои слезы, Алексей Петрович сказал: