Христос Яннарас - Вызов православного традиционализма

Для церковного сознания слово «предание» — это вызов, и отнюдь не теоретический, но весьма реальный: предание является практическим мерилом того, сохранило ли христианское благовестие свою подлинность или оно было изменено или отчуждено.

Для того, чтобы выпутаться из интеллектуальных схем, будет полезно обратиться к методологической характеристике, которую Маркс в своих ранних работах раскрывал в терминах «отчуждения» и «практики». Это удобные средства критической проверки истинности результатов познания.

Если знание выводится из непосредственного опыта конкретных отношений человека с реальностью как данностью, то проверка истинности этого знания может быть осуществлена только негативно: засвидетельствованием того, что отношения эти изменились и превратились в отношения зависимости, подчинения, эксплуатации. И если сам человеческий субъект проявляется и определяется через те отношения, которые он устанавливает, то экзистенциальная истинность субъекта будет также оцениваться в зависимости от изменения тех отношений, которые определяют субъект.

Я возьму на себя смелость утверждать, что это методологическое положение марксизма в высшей степени церковно, ибо оно соотносится с единственным известным церкви способом проверять истинность того, что она передает как свое благовестие.

Благовестие Церкви можно понимать двояко: 1) как опыт участия в отношениях, созидающих «Тело» Церкви (ее евхаристическую ипостась), в отношениях, определяющихся способом существования, свободным от ограничений времени, пространства, разложения и смерти; 2) как слово (logos), призывающее и приглашающее к живому участию в этом экзистенциальном событии Церкви, к свидетельству, только на уровне опыта, о евхаристическом способе существования.

Таким образом, познание христианского благовестия рождается из действенного участия либо в конкретных отношениях, либо в призыве к участию в этих отношениях. И проверка подлинности этих отношений, участия в событии Церкви, может происходить только негативно — свидетельством о фактическом их изменении, иными словами — о ереси.

Догматы, как кодифицированные определения церковного опыта, не появляются до того, как возникает извращение этого опыта — ересь. Вот почему сама ересь в своей основе — это не идеологическое уклонение от догматических определений, но практическое размывание отношений, составляющих экзистенциальное событие Церкви. Термин «ересь» указывает на отрыв и выход за пределы отношений, составляющих Церковь в ее полноте (кафоличности) в каждой поместной евхаристии.

Отношения, составляющие экзистенциальное событие Церкви, не расплывчаты и не абстрактны. Это вполне конкретные способы, типы и формы действования, делающие возможной связь с жизнью и существованием. Эти конкретные способы передаются от поколения к поколению как плод и выражение общего опыта. Передается («передавать» по-гречески — paradido) именно практика опытного участия в способе существования Церкви. Эта передача в опыте называется Преданием (греч. paradosis) Церкви.

Предание — это передача опыта, т. е. продолжающееся общение в едином и тождественном опыте:

«О том, что мы слышали, что видели своими очами, что рассматривали и что осязали руки наши, о Слове жизни, — ибо жизнь явилась, и мы видели и свидетельствуем, и возвещаем вам сию вечную жизнь... чтобы и вы имели общение с нами»

(1 Ин 1:3). Жизнь вечная — не догма и не идеология. Это исторический опыт и восприятие человеком Того, Кто восстал из мертвых, Иисуса Христа, опыт и восприятие конкретного экзистенциального факта, продолжающегося, дабы быть актуализированным и явленным в каждой поместной евхаристии. Без участия в общении людей, познающих жизнь вечную, без непосредственного опыта этого евхаристического способа восприятия и, соответственно, без Предания-передачи практики (типов и форм) этого самого опыта, христианского благовестия, это лишь

«бессмысленная болтовня»

(Лк 24:11), пустая идеология.

Если познание благовестия — это плод опытного участия в отношениях общения, то превращение этого познания в индивидуальные «мнения», индивидуальные интеллектуальные убеждения, свидетельствует о его изменении.

Новый образ существования («жизнь вечная»), возвещаемый Церковью, состоит в действенном отвержении индивидуализма и осуществлении жизни как общения любви, в котором люди выводят свое существование не из природы, но из отношений — это не их тленная биологическая индивидуальность, но истощание («кеносис») всякого индивидуального начала и приношение себя в любви.

«Кто потеряет душу свою ради Меня, тот сбережет ее»

(Лк 9:24). Церковный способ существования — это осуществление троического способа существования, вечной жизни Бога, Который есть Любовь (1 Ин 3: 16), взаимопроникновения (перихорезы) существования Трех Божественных Лиц. Бог вечен не потому, что это обусловлено Его природой, но потому, что Он свободно волит Себя жить, поскольку Он любит, и Любовь есть Его способ существования.

Таким образом, всякое человеческое упорство в сохранении индивидуалистического существования — это отвержение благовестия о вечной жизни, упорство в смерти. Понимание благовестия как «источника» индивидуальных метафизических мнений (индивидуальной «веры») и норм индивидуальной нравственности — это настоящее упразднение благой вести, радикальное отвержение самой сути обетований Церкви.

Вот почему изменение понимания благовестия par excellence (по преимуществу) — это его отрыв от опыта отношений, образующих «евангельский» способ существования, это понимание, отделяющее себя, таким образом, от опыта участия в евхаристическом Теле Церкви. В этом случае реальное экзистенциальное событие — Благая весть — превращается в индивидуальную идеологию, индивидуальную «религию», индивидуальную мораль, но ничто из этого не может спасти человека от смерти.

История христианства — синтез и выжимка всего дела человечества, расположенного на острие свободы, это также история, составленная из отчуждения и ересей: разнообразное упорство в смерти, противопоставляющее себя истинной жизни. Люди жаждут жизни, но в то же самое время отвергают ее необходимые условия: риск отношений, выход из себя, предложение себя в жертву любви. «Грехопадение» человека — это его путь к индивидуалистическому существованию в качестве «самости». Человек отождествляет существование и жизнь с преходящими способностями своей биологической индивидуальности. Люди стараются утвердить себя посредством своих индивидуальных добродетелей. Они изменяют <т. е. извращают> свои отношения <с другими>, стремясь к принуждению, господству, эксплуатации, или даже наоборот — к подчинению самих себя непогрешимым чинам и авторитетам, которые своим признанным весом гарантируют человеку индивидуальную броню.

На этом пути они превращают благовестие церкви — иногда Писание, иногда Предание, а иногда и их вместе — в объективный «авторитет», из которого они черпают метафизические и нравственные истины, которые подпитывают их эгоцентрическую самоуверенность. Они делают из Церкви «религию», превращая ее в институцию, обеспеченную бюрократией, которая управляет верой так, как будто вера — это идеология. Авторитет институции и вес, присущий идеологии, гарантируют правильность индивидуального выбора «веры». Все работает на то, чтобы обеспечить падшего человека броней, чтобы способствовать его упорству в смерти. Евхаристия перестает быть осуществлением евангельского способа существования, явлением истинной жизни и превращается в индивидуальную обязанность участвовать в общей молитве. Догмат, выражающий общий церковный опыт, превращается в автономное идеологическое содержание, в рационалистический дисциплинарный кодекс, защищающий индивида от незнания и ошибок. Богословие подчиняется приоритету метода, превращаясь в построенную на доказательствах «науку», предлагающую интеллектуально несомненные факты. Аскеза верных — акт и практика участия в динамике отношений, составляющих Церковь, — кодифицируется как правила закона и принципы индивидуальной нравственности. Таким образом, предание, вместо того, чтобы быть передачей и восприятием живого опыта, превращается в собрание окаменелых формул «православия» (ортодоксии), питающих индивидуальную самодостаточность, преданную мертвым схемам.