Монах Афонский - Птицы небесные. 3-4 части

Автор сердечно благодарит компанию «Фарадей», Олега и Светлану Андриановых за помощь в издании книги. А также выражает глубокую признательность Юлии Голубевой, Маргарите Воловиковой за помощь в работе над текстом. Фотографии предоставлены иереем Александром Кобловым и Олегом Козловым.

Истинно, истинно говорю вам:

о чем ни попросите Отца

во имя Мое, даст вам.

Да молчит всякая плоть человеча, и да стоит со страхом и трепетом, и ничтоже земное в себе да помышляет.

Когда догорающая молодость прекращает свои тщетные поиски правды в высокоумной философии и перестает искать свет во мраке мнимых истин, она укрепляется и воодушевляется единственно Христом, находя в Нем действительную опору и прибежище. Тогда в жизни жаждущей спасения души, словно свет зари перед восходом солнца, появляется благодатный старец, нисходя в нее животворящим теплом своей духовной мудрости.

Зрелое и многоопытное рассуждение и бескорыстная жертвенная любовь духовного отца, архимандрита Кирилла, сформировали мою душу в Троице-Сергиевой Лавре и повели ее к стяжанию мира душевного и обретению непрестанной молитвы в пустынническом уединении на Кавказе. С его благословения началась наша отшельническая жизнь и создание в горах Абхазии скита в честь Иверской иконы Матери Божией. Своими руками монахи и послушники скита построили три церкви в отдаленных окрестностях высокогорного села Псху, спрятавшегося в необычайно красивой долине под склонами Главного Кавказского хребта. В самом селе общими усилиями сельчан и с помощью монахов начал строиться храм Пресвятой Троицы.

Но не строительство церквей, хотя в моей жизни это был самый благодатный, плодотворный и созидательный труд, привлекало сердце. Смутные и неопределенные поиски молитвы с юности в горах Таджикистана, затем в монашеских послушаниях в Троице-Сергиевой Лавре, а после — в труднопроходимых горных отрогах Абхазии под духовным руководством архимандрита Кирилла постепенно начали приносить свои плоды: молитва сама зазвучала в сердце, как благодарность Пресвятой Богородице за Ее неизреченную милость и как неисчерпаемый родник покаяния, текущий в глубинах моего существа, искавшего все большей близости с возлюбленным Христом.

Обновленный и заново родившийся в этих молитвенных поисках, я словно вступал в новую неведомую жизнь, ведомый теперь Иисусовой молитвой. Но какая-то скрытая часть моей личности все еще несла в себе тяжкий груз греховного видения и привычного рассеянного поведения, внушавших мне серьезные опасения: как бы они не повернули меня вспять, безжалостно швырнув душу в страшные жернова мира. Втайне, в самых сокровенностях души, мне все еще казалось, что эта чудесная сказка пробудившегося духа, внезапно прикоснувшегося через молитву к благодатной детской чистоте, может закончиться самым неожиданным образом.

Скит в честь Иверской иконы Матери Божией, построенный нами в Абхазии, уже начал приносить пользу другим людям, нашедшим в монашестве свое призвание. Мои уединенные кельи в высокогорье по-прежнему представлялись мне идеалом монашеского аскетизма, к приверженцам которого я причислял и самого себя. Однако, словно перейдя на новую ступень духовной лестницы, я обнаружил гораздо больше неясного и непонятного для меня, с чем теперь предстояло столкнуться лицом к лицу и каким-то новым образом постичь эту непостижимую духовную жизнь во всей ее возможной полноте. Надежда на Бога и любимого старца согревала мое сердце, и теперь все мои усилия сосредоточились на том, чтобы не потерять этот чудодейственный огонек неиссякаемой молитвы, осветившей душу.

Наша монашеская обитель, несмотря на потрясшее Абхазию жестокое военное лихолетье, продолжала оказывать помощь как насельникам скита, так и жителям Псху, а также тем, кто имел возможность попасть в эти места. Свои отшельнические годы мне хотелось закончить в полюбившихся горах, полагаясь во всем на волю Божию. Когда я на длительное время уходил в дальние лесные чащи на реке Грибза, иеромонах Ксенофонт, приехавший из одной северной обители, и постриженник скита, инок Пантелеймон, оставивший Москву и отрекшийся от мира, подвизались в скиту, расположенном на живописной поляне, окруженной ореховыми и каштановыми лесами, в двенадцати километрах от единственного в тех местах поселения.

В одну из весен, спускаясь из удаленного горного урочища на хутор Решевей, где располагался скит, я готовился к серьезному испытанию на прочность Иисусовой молитвы, утвердившейся в душе. Абхазия на долгие годы стала моей родиной и местом духовного рождения. Но Господь, возводящий душу к пределам Богопостижения, вел ее за Собой, неприметным образом устрояя мою жизнь и извещая сердце различными обстоятельствами о том, что девятилетнее отшельничество на Кавказе подходит к концу. Иные горизонты ожидали меня, скрытые пока еще туманными далями и облачными перевалами.

Любимому старцу и духовному отцу с благодарностью посвящается

И незнатное мира и уничиженное и ничего не значащее избрал Бог, чтобы упразднить значащее, — для того, чтобы никакая плоть не хвалилась пред Богом.

Если Я сказал вам о земном, и вы не верите, — как поверите, если буду говорить вам о небесном?

Ничтожен язык мой, произносящий святое слово «Бог», но дух человеческий достоин постижения безмерной любви Твоей, Боже, ибо Ты создал его во славу Твою и в служение Тебе. Знать Тебя, не постигая Тебя, во много раз лучше, чем постигать Тебя, не зная Тебя. Ибо, не зная Тебя, такое разумение есть то же самое, что и неведение. Знать Тебя через Твою благодать, Христе, и молиться Тебе — истинное начало всякой духовной жизни.

Господи, ныне Ты дал мне познать, что молитва святым именем Твоим — единственный выход из темницы помыслов для запутавшейся души, пойманной сетями лукавого мира и заключенной навечно в крепчайшие стены непрерывно укрепляющегося невежества, чей создатель — мой оземлянившийся ум. Ты, Боже, опытно открыл душе моей, что куда бы ни обратил свои усилия человек, не имеющий спасительной молитвы и прилагающий все свои силы, чтобы только вырваться на свободу, там лишь крепче укрепляются стены его заключения, еще больше растет его одиночество и отчуждение от людей и еще бдительнее жестокие стражи-страсти стерегут двери его темницы. О Иисусова молитва, ты — и противоядие от мысленной брани, и благодатное лекарство от заразной смертельной болезни неведения, учительница ума, утешительница сердца и покров души, нашедшей в тебе свое прибежище!

В середине апреля я вышел с Грибзы. Разбуженная вода зелеными буграми вздувалась на валунах. Падая с обкатанных глыб, она разбивалась о камни с шипящим грохотом, как будто ударяла в литавры. Весенний гул проснувшейся реки отдавался эхом в зеленеющих лощинах, словно множество духовых оркестров наполнило праздничным звучанием молчаливый горный простор. Будущее представлялось совершенно ясным, понятным и непременно радостным. Благодатная свобода духа, не имеющего никаких забот и попечений, беспрерывным потоком Иисусовой молитвы орошала изнутри все мое сознание и даже тело, звуча в сердце подобно торжественному гимну. Тем не менее скрытая тревога присутствовала в груди, поскольку я не знал еще во всей достоверности, как пользоваться полученным знанием в повседневных ситуациях, то и дело переворачивающих жизнь с ног на голову. Так и оказалось: проблемы ожидали меня прямо за калиткой скита.

Громкий говор в летней кухне говорил о том, что чаепитие в разгаре:

— О, Симон пришел, вот здорово!

Навстречу поспешно выбежал радостный инок Пантелеймон.

— Благослови! А зимовка в этот раз прошла удачно, так? — спросил он, пытливо разглядывая мое лицо.

— Слава Богу! О чем спорите?

Я не успел дождаться ответа. На порог вслед за иноком вышли его гости: брат Никита и математик из Москвы Николай, а также отец Ксенофонт с неизвестным мне худощавым парнем в подряснике и послушник Аркадий, оставшийся на Псху после отъезда скитоначальника. Мы столпились во дворе и неловко обменялись приветствиями, путаясь в очередности.

— Батюшка, вы вовремя пришли! — объявил отец Ксенофонт. — Мы как раз обсуждаем наши новые варианты, как нам всем лучше распределиться. Заодно познакомьтесь — это послушник Евгений из Ново-Афонского монастыря. К нам просится. С зимы живет на Псху…