Александр Шевцов (Андреев, Саныч, Скоморох) - Очищение. Том.2. Душа

В экспериментальной психологии, получившей развитие с сер. 19 в., понятие Д. вытесняется в значит, мере понятием психики. Потребность в целостном подходе к человеку и его психич. жизни актуализировала на рубеже 19–20 вв. интерес к проблеме Д. как внутр. жизни человека, придающей активность и целенаправленность его поведению и деятельности. Наряду с направлениями, к-рые при рассмотрении психики выделяют составляющие её элементы (ощущения, чувства, акты, состояния) и стремятся вскрыть механизмы их связи (ассоциация, интуиция, способность, «гештальт» в гешталътпсихологии и др.), возникают течения, к-рые в центр внимания ставят содержание сознания действующего и рефлексирующего «Я» (философия жизни, понимающая психология, феноменология и др.). В этом плане понятие Д. может быть раскрыто через такие характеристики, как: внутреннее (в противоположность внешнему — поведению), целостное (в противоположность отд. элементам— психич. свойствам и функциям), духовное (идеальное предметное содержание в противоположность материальному— физиологич. субстрату), активное (деят. реализация личности в противоположность реактивному приспособлению — адаптации организма).

В итоге советская Психология, как вершина всего научного поиска, может себе позволить о душе не говорить совсем. Дело сделано, король умер, да здравствует король!

В сов. психологии термин «Д.» иногда употребляется как синоним психики, к-рая рассматривается марксистской философией как субъективный образ объективного мира, являющийся продуктом обществ. — историч. развития (смотри статью Психика).

Про психику я уже рассказывал в предыдущей книге. Чтобы было понятно мое вполне заслуженно вымученное мнение, расскажу анекдот. В нем все о душевном предложении посмотреть еще раз что-нибудь о психике.

Две девушки поздно вечером стоят у дороги. Проезжающая мимо машина останавливается, открывается дверца:

— Девушки, вас подвезти?

— Спасибо, мы не девушки. Нас уже подвозили!

Честно говоря, я считаю, что приведенных уже определений достаточно, чтобы полностью обрисовать то понятие о душе, которое насаждалось русскому человеку идеологическими ведомствами победившего научного общества. Но я не хочу заставлять вас принимать на веру свои слова. Поэтому я приведу определения души еще из двух очень авторитетных словарей русского языка. Не затем, чтобы сделать описание понятия души полнее, они в действительности ничего не добавляют, а затем, чтобы убрать сомнения, что в этом круге искать нечего.

Толковые словари русского языка — это важнейшее орудие перестройки сознания. Ведь они содержат не слова, а понятия, которыми мы и видим мир. Иначе говоря, словарь, по существу своему, есть запись образа мира, разбитая на отдельные черты, соответствующие понятиям об этом мире. Сверяя себя со словарем, мы перестраиваем и свое мировоззрение, и свое мышление. Соответственно, меняется и поведение. А управление поведением было именно тем, что требовалось идеологам коммунизма, начиная с Ленина. Словари исполняют роль тех самых «приводных ремней от партии к массам», которые рассмотрел Ильич в профсоюзах.

Первый Толковый словарь советского мировоззрения был создан в ту самую эпоху, когда набирал силу культ личности Сталина и вырезалось инакомыслие. В 1935 году. Так что, думаю, его спокойно можно называть Толковым словарем сталинского единомыслия. Вышел он под редакцией видного языковеда Д. Ушакова. И работал над его четырьмя томами целый институт, который назывался «Советская энциклопедия» и был одним из важнейших идеологических отделов Коммунистической партии.

Во всяком случае, авторы словаря отчетливо ощущают себя призванными Революцией и исходят из Ленинских требований к толковому словарю:

«…после Октябрьской революции, когда с победой класса, формирующего свою новую, пролетарскую интеллигенцию, стремящуюся усвоить все достижения предшествующей культуры, так расширился круг пользующихся письменной речью, нужда в толковом словаре русского языка, рассчитанном на широкого читателя, указывающем нормы употребления слов и близком к современности, должна особенно живо ощущаться» (От редакции // Толковый словарь).

Масса безграмотных пролетариев, уничтожив собственных образованных людей, резко стремилась занять высвободившиеся места и «усвоить все достижения предшествующей культуры». Усвоить — это ведь сделать своим, по сути, присвоить. Присвоить себе фабрики или поместья просто, а вот присвоить способ думать или создавать художественные произведения — это задача посложнее. Она и была поставлена перед идеологической машиной еще Лениным, как задача создания собственной рабоче-крестьянской интеллигенции. Но дело нельзя было пускать на самотек, тогда все труды насмарку.

В пустые головы гекатонхейров нужно было вложить правильный способ интеллигентствовать. Зачем был нужен этот Словарь, становится пронзительно понятным, когда читаешь в той же редакторской статье о психологической механике, заложенной в его основу:

«Составители старались придать словарю характер образцового, в том смысле, чтобы он помогал усвоить образцовый, правильный язык, а именно, большое внимание обращено в нем на нормативную сторону: правописание, произношение, ударение слов, грамматические указания, полезные для русских и нерусских, указания на сферу употребления слов, имеющие практическое значение для ищущих стилистического руководства, кроме того, самый анализ значений и оттенков значений слов, бывший предметом особой заботливости составителей и более детальный, чем в старых академических словарях и в словаре Даля, дает материал не только для теоретического изучения русской лексики, но, главное, для практического— с целью сознательного употребления в речи того или другого слова» (Там же).

Анализ значений и оттенков значения… Слово «анализ», столь излюбленное сейчас в простонаучном языке, который постепенно вытесняет народный русский язык, вообще-то означает разложение. Не в смысле умирания, а в смысле убивания, то есть разделения на части, подобно работе хирургического скальпеля. Этот заместитель русского слова «исследование», в сущности, есть присутствие естественнонаучного мировоззрения, в частности, мировоззрения физиолога и анатома, в мышлении языковеда и писателя. Одно это уже пугает. Тем более пугает, что именно эта операция с живым русским словом и превращает его в образец для употребления.

Душу, в частности, резали в 1935 году, кромсая последовательно от самых истоков:

ДУША 1. В религиозных и идеалистических представлениях— нематериальное начало жизни, противополагаемое телу; бесплотное существо, остающееся после смерти человека. <…>

2. В старой психологии — совокупность психических явлений, переживаний, основа психической жизни человека.

3. Внутренний, психический мир человека. <…>

4. Свойство характера, основные черты личности, а также человек с теми или иными свойствами. <…>

5. Чувство, отзывчивость, пыл. <…>

6. Вдохновитель, главный организатор, центральная личность. <…>

7. Сущность, самое главное. <…>

8. Человек (разг). <…>

9. Крепостной крестьянин (истор). <…>

10. Дружеское, фамильярное обращение. <…>

А далее уже знакомое перечисление различных языковых выражений со словом душа. То есть, собственно говоря, как раз то, что и стоило бы растолковать как живое народное видение души, если бы речь шла о ней. Но речь идет о понятии души, и такой способ разговора — вокруг и в обход — и прививался как образец интеллигентного способа говорить о подобных скользких предметах.

Что ж, в отношении понятия, даже такого, как понятие души, подобное расслоение возможно и допустимо. В сущности, оно является все той же картой пути или перечислением слоев, которые нам придется пройти, чтобы понять, что спрятали за понятием.

А прятали не щадя сил и живота своего. После Сталинского словаря в России словарей выпускали немало. Словарь Ожегова мы уже читали. Но кроме него был создан четырехтомный Словарь русского языка, который считается академическим. Он явно подхватил дело Сталинского словаря. Во всяком случае, задача осознавалась составителями как закрепление всего нового, что было найдено творцами советского языка, каждые 10–20 лет: «в первом издании было представлено состояние словарного состава русского литературного языка 40—50-х годов, второе издание должно показать состояние словарного состава 60—70-х годов XX века».