Лим Чже - Мышь под судом

Б. Рифтик

В прежние времена амбары строили на отшибе, подальше от жилищ, чтобы уберечь зерно, если деревню охватит пожар.

Со временем тропинки, ведущие к амбарам, зарастали бурьяном, загромождались камнями, густой зеленый мох покрывал стены ограды, а запах гнили пропитывал даже каменные ступени входа. Оно и понятно: жилища далеко, и люди здесь — редкие гости.

Жила когда-то в глубокой норе Мышь; туловище у нее было длиной в пол-ча[1], шерсть — в два чхи[2]; хитростью и лукавством превосходила она всех мышей, и те почитали ее своею наставницей. На уме у старой Мыши были одни только плутни да каверзы. Всякий знает: это она однажды устроила себе норку в горшке с рисом; она же повесила колокольчик на шею Кошке…

Как-то раз созвала Мышь-наставница своих подопечных и, поглаживая усы, новела речь о том, как тяжело стало жить.

— Припасов у нас нет, жилье не огорожено, всякий час угрожают нам то люди, то собаки: что и говорить, туго приходится! Проведала я, что в Королевской кладовой[3] горы белояшмового риса гниют и никому до этого дела нет. Прогрызть бы нам стену, пробраться в кладовую, да и поселиться там, — вот когда зажили бы мы припеваючи: и ели бы вволю, и веселились до упаду! Право же, Небо не обходит нас своими милостями! Эх, и заживем мы теперь!

Собрала Мышь-наставница всю стаю и новела к Королевской кладовой. Стали мыши стену грызть. Полдня не прошло, глядь, а в стене уже большая дыра. Юркнула Мышь в кладовую, огляделась и решила, что поселиться тут совсем неплохо. За нею ввалилась тьма-тьмущая мышей и ну шнырять да шарить, рыть да обнюхивать все углы. Видят и впрямь: на земляном полу насыпаны горы риса — сразу весь и не съесть…

Лет десять прожила мышиная стая в Королевской кладовой. Почти совсем опустела кладовая.

Но тут очнулся ото сна Дух — хранитель кладовой. Взял он счетные книги и стал сверять по записям наличие зерна. До чего же он был удивлен и напуган, когда обнаружил, что в кладовой недостает много сомов[4] риса. Созвал он тотчас же Святое Воинство и приказал разыскать виновников. Вскоре схватили Воины Мышь-наставницу.

Грозно встретил Дух обвиняемую:

— Мерзкая тварь! Забыла, кто ты?! Дом твой — убогая нора, пища — в грязи и во прахе! Как посмела ты со своими прихвостнями прогрызть дыру в стене и поселиться в кладовой?! Как посмела уничтожить столетний запас зерна и оставить народ без риса?! Придушить бы все ваше племя до последнего мышонка — тогда только, наверно, и удастся искоренить воровство! А что до твоих сообщников и подстрекателей, — никого не пощажу, всем воздам по заслугам!

Выслушала Мышь грозную речь, в притворном смятении пала ниц перед Духом-хранителем и, сложив передние лапы, запричитала:

— Осмелюсь слово молвить: хоть я и стара, и с виду невзрачна, но не так уж я плоха, ибо природа наделила меня многими талантами. Среди зверей я, конечно, не первая, но все-таки и не последняя: поэты древности писали обо мне в «Шицзине»[5], Совершенный Муж[6] упомянул мое имя в «Лицзи»[7]. А это означает, что племя наше издавна знакомо людям. Но вспомните, ваша милость: даже Человек, этот двуногий царь природы, у которого нос торчком, а глаза — поперек лица, день-деньской на поле трудится, а поесть досыта никогда не может — вечно его голод терзает. Каково же мне, старухе? Как жить, если в норе пусто? А пожить охота, хотя и тяжко… И стала я отруби да бамбуковые гвозди грызть! Вот до чего дошла! Разве это с радости? С нужды это!

Велика моя вина, сознаюсь. Но что делать: семья голодает, дети мучаются. Сыновья погибли в ловушке у Восточного дома, внучата — в капкане у Западного. Да, страшное на меня обрушилось горе. Глаза мои потускнели и плохо видят, сама я одряхлела, одышка одолевает, где уж тут быстро бегать… Ни на что я теперь не гожусь. Да и кому я нужна такая? Правду говорю: не было у меня среди мышей сообщников!

И стала хитрая тварь зверей оговаривать, и не только зверей, а и растения, и Духов: они, мол, подстрекали ее преступление совершить! Без зазрения совести лгала она, лишь бы свалить на кого-нибудь свою вину.

— Я, ваша милость, без утайки назову подстрекателей и, не ропща, понесу заслуженную кару. А дело было вот как. Вздумала я забраться в Королевскую кладовую; крадусь осторожно, а сама по сторонам озираюсь. Вижу — горы и реки, деревья и травы — все объято покоем. И только Цветок Персика, что рос в углу двора, завидев меня, ласково улыбнулся, да Ива, свесившая ветки над каменными ступенями входа, радостно закивала мне. Я и подумала, что Персик улыбается, обещая мне сытную трапезу, а Ива кивает ветвями, приглашая поселиться в новом жилище. Разве подобные знаки сочувствия — не подстрекательство к преступлению?

Доверчиво выслушал Дух рассказ старой Мыши и вознегодовал:

— Как?! Их долг предотвратить преступление, они же, вместо того, улыбались тебе и кивали?! Вот уж поистине «зло на руку Цзе»![8] Ну что ж, придется, видно, воздать этим негодяям по всей строгости закона!

Произнес Хранитель кладовой заклинание, призвал Духов Ивы и Персика и приступил к допросу:

— Стало известно мне, что, будучи свидетелями готовящегося преступления, вы не только не предотвратили его, но даже ничего не сообщили властям! Более того, вы улыбались и кивали одобрительно! Как это случилось? Объясните!

Цветок Персика смутился, но стал обиженно оправдываться:

— Осмелюсь почтительнейше напомнить вашей милости: в зимние месяцы бываю я совершенно наг, зато с наступлением весны бутоны мои распускаются, и я облекаюсь в одежды цвета румяной зари. Такова уж природа растений, таков закон Гармонии. Поэтому-то я и улыбаюсь весной — улыбаюсь теплому ветерку. А Мыши этой я вовсе не знаю! Как наслушаешься таких бредней, право же, готов смеяться до колик. Никакой вины за собой я не ведаю!

Потом заговорила Ива. И тут ее унылое обличье стало вдруг неузнаваемо, а слова, подобно упругому стволу ее, обрели твердость:

— Ваша милость! Телом я слаба. Когда из долин веет теплым ветерком и у запруды на реке перестает моросить дождик, ветви мои плавно раскачиваются, словно руки танцовщиц, серебристые нити шелестят, прославляя весну; их сравнивают тогда с ресницами прелестной девушки, и друзья, обреченные на долгую разлуку, берут их с собой на память. Ветви мои плавно раскачиваются и кивают в радостном упоении солнцем! А то, что говорила Мышь, — грубая ложь. Я ни в чем не повинна!

Выслушал Дух — хранитель кладовой Иву и Персика, но не поверил бесхитростным деревьям и отправил их в темницу.

— Ты солгала, — сказал он Мыши. — Ива и Персик невиновны. Признавайся, кто подстрекал тебя к грабежу?

Не долго думая, сочинила Мышь новую басню:

— Осмелюсь сказать, ввели меня в соблазн Дух Больших Ворот и Дух Малых Дверей Королевской кладовой[9].

Разгневался Хранитель кладовой. Повелел он схватить подстрекателей, невзирая на чины и звания[10], заковать в колодки и доставить в суд.

— Эх вы, «сторожа»! Положено вам охранять Королевскую кладовую, не пускать в нее посторонних, вы же раскрыли Большие Ворота и Малые Двери, впустили преступников, позволили им истребить зерно! Наказать вас батогами и розгами? Этим вину свою вы не искупите. Обезглавить? Четвертовать? Но и этим делу не поможешь. Признавайтесь по совести, как стали вы пособниками грабителей?

И сказал Дух Больших Ворот:

— Дозволь слово молвить. Мимо Больших Ворот непрестанно снуют и Небожители и Люди; злых духов я с бранью прогоняю прочь, добрых встречаю с почестями. Строго охраняю я вход в кладовую, — даже тысячной толпе не отворить Большие Ворота. Но мог ли я думать, что воры проникнут через ограду и прогрызут дыру в стене? Да мне такое и во сне не снилось! Оплошал я, ротозей, проглядел их, но совесть моя, видит Небо, чиста! Пусть я к сторожевому делу и непригоден, но лжецом меня никто не назовет.

Затем обратился к судье Дух Малых Дверей:

— Я, ваша милость, только и думаю что о деле, которое мне поручено. И всегда-то я настороже: на дверях повесил крепкий замок, день и ночь держу их на запоре — и щелки малой нету, куда бы можно было пролезть; неусыпно слежу, как бы воры не изловчились да не пробрались в кладовую через крышу; того и гляди, лари с зерном отворят да с мешками за спиной по стене спустятся… Но до чего же эта гнусная Мышь ловка!.. Кто бы мог подумать, что она на такое дело отважится? Хоть и стыдно, да покаюсь: проглядел преступницу, а больше — знать ничего не знаю!

Выслушал сторожей Дух-хранитель, повелел отвести их в темницу, а сам говорит Мыши:

— Допросил я Духа Больших Ворот и Духа Малых Дверей. Говорят они, что не так все было, как ты толкуешь. Нет, не они подстрекали тебя к воровству! Говори же: кто?