Стефанит и Ихнилат - Симеон Сиф

ПЕРЕВОД ГРЕЧЕСКОГО ТЕКСТА

восклицает Загорецкий на балу у Фамусова.

«Насмешки вечные над львами» были знакомы русской литературе задолго до начала XIX в. Первая книга басен появилась на Руси уже в XV в. Книга эта называлась (по именам двух зверей — ее главных героев) «Стефанит и Ихнилат».

Басенный цикл, воспринятый русскими от греков и южных славян, был одной из самых популярных книг средневековья. Родина его Индия; здесь он сохранился под названием «Панчатантры» (Пятикнижия). Из Индии эта книга перешла в Иран, оттуда к арабам, где она получила новое название — «Калила и Димна». К арабскому оригиналу восходят две европейские версии басенного цикла — греческая и латинская; латинское «Наставление человеческой жизни» стало основой для ряда западноевропейских переводов памятника. Многими чертами восточный цикл басен о животных напоминает популярнейший животный эпос Западной Европы — «Роман о Лисе». Басни «Панчатантры» и «Калилы и Димны» оказали большое влияние на мировую литературу. Некоторые из них легли в основу басен Лафонтена, а впоследствии и Крылова.

Русский перевод «Панчатантры» был недавно издан — в серии «Литературные памятники» и вне ее.[1] Переиздавался в последние годы и перевод арабской «Калилы и Димны» под редакцией И. Ю. Крачковского.[2]

Греко-славянской версии цикла менее посчастливилось. Славянский текст «Стефанита и Ихнилата» печатался почти сто лет назад по отдельным спискам. Греческий текст памятника на современный русский язык никогда не переводился.

В настоящем издании мы воспроизводим древнерусскую редакцию «Стефанита и Ихнилата» по трем ее видам — двум, сложившимся еще в XV в., и одному, относящемуся к XVII в. Изданию памятника предшествовало исследование его истории в русской рукописной традиции XV—XVII вв. В приложении содержится также перевод греческого текста «Стефанита и Ихнилата». Перевод греческой версии предназначается не только для специалистов, интересующихся историей памятника, но и для широких слоев читателей. Читателям, которым понимание древнерусского текста доставляет на первых порах некоторые затруднения, мы рекомендуем начать свое знакомство с книгой с этого перевода — он даст им достаточно полное представление не только о греческом тексте, но и о греко-славянской версии в целом. Обратившись затем к древнерусским текстам, читатели, интересующиеся историей литературы, могут ознакомиться с той своеобразной идеологической борьбой, которая велась вокруг этого памятника в письменности XV—XVII вв.

Комментарий к «Стефаниту и Ихнилату» и статьи об истории памятника также предназначены для того, чтобы сделать более доступным для читателей это своеобразнейшее произведение средневековой беллетристики. В комментарии мы отмечаем связь «Стефанита и Ихнилата» (и его прототипов — «Панчатантры» и «Калилы и Димны») с мировым фольклором. Однако комментарий не имеет специально фольклористического характера — у нас нет данных о прямом влиянии «Стефанита и Ихнилата» на русское устное творчество или об отражении в публикуемой редакции русских сказок. Мы хотели только подчеркнуть самый факт появления ряда «мировых сюжетов» фольклора уже в русской письменности XV в. — раньше, чем сходные сюжеты стали известны через переводы Эзопа, и за много веков до того, как они были использованы И. А. Крыловым, Л. Н. Толстым (в «Книгах для чтения»), В. Μ. Гаршиным и А. Μ. Ремизовым.

Греческий текст повести о Стефаните и Ихнилате представляет собой сделанный в XI в. с арабского языка перевод широко известной в мировой литературе книги «Калила и Димна». Греческий перевод в редакции, не сохранившейся до нашего времени, был выполнен южнославянским книжником в XIII в.[3]

По своему содержанию «Калила и Димна», как и «Панчатантра», относится к числу распространенных в средневековой письменности сочинений, известных под названием «Зерцало», а в Германии — «Княжеское зерцало» (Fürstenspiegel).[4] Эти произведения стремились показать идеальный образ князя, в них указывались недостатки правителя и его достоинства.

Византийской литературе хорошо известны различного рода сочинения, в которых большое внимание уделено образу правителя. Высокое положение, занимаемое византийским императором, не могло не вызывать суждений о пределах царской власти, о нравственном облике властителя, о его обязанностях.[5] К числу сочинений, касающихся этой темы, относятся, например, речь епископа Киренского Синезия (ок. 370—ок. 412) «О царстве»[6] и «Наставления» диакона церкви св. Софии в Константинополе Агапита императору Юстиниану (527—565).[7]

Рассуждения о царской власти содержатся также в предисловии императора Льва III Исавра (717—741) к законодательному памятнику, известному под названием «Эклога»,[8] в письмах Феодора Студита (759— 826).[9] Подобные, высказывания можно найти и в таком своеобразном памятнике, как «Стратегикон» Кекавмена.[10] Это сочинение представляет собой сборник советов и наставлений, преподанных отцом своим детям, а также советов, обращенных к царю. «Стратегикон» был написан в конце XI в. Этой же темы касался известный византийский философ и государственный деятель Михаил Пселл (1018—1079?) в своих письмах к византийским императорам.[11]

К подобным сочинениям можно также отнести назидания и завещания, составленные для своих сыновей самими императорами. Константин VII Багрянородный (905—959) дает наставление об управлении империей сыну Роману в произведении под названием «Об управлении империей».[12] Императору Мануилу II Палеологу (1391 —1425) принадлежит сочинение «Заветы царского поведения», предназначенное для его сына, впоследствии императора Иоанна VII.[13]

Назидания в указанных произведениях во многом перекликаются с философскими рассуждениями о власти царя, о ценности жизни, о судьбе и т. п., столь часто встречающимися в тексте рассказа о Стефаните и Ихнилате. Эти размышления составляют также основу широко распространенного в средние века романа о Варлааме и Иоасафе — памятника, близкого по общей своей настроенности, по своему духу к нашему рассказу.[14] Роман о Варлааме и Иоасафе, «Стефанит и Ихнилат», История философа Синтипы, Житие Эзопа, Иерусалимские и Кипрские ассизы и т. д. относятся к числу народных книг византийского и послевизантийского времени[15] (хотя по языку они далеки от так называемого вульгарногреческого языка, т. е. языка разговорного).

Назидательность рассказа о Стефаните и Ихнилате не исключает наличия в нем сатирических