Путешествие трех королевичей Серендипских - Автор Неизвестен

взял меня с собой на охоту, что он, одной стрелой – как я предложила ему сделать – пригвоздив оленю ухо к ноге, из-за моих неосмотрительных слов счел, что моими дерзостными речами честь его запятнана, и, возгоревшись мгновенным и пламенным гневом, велел служителям, немедленно меня раздев и связав руки за спиной, отвести в лес неподалеку, чтобы ночью меня там сожрали дикие звери. Служители это исполнили, и я, раздетая и связанная, была предана на волю фортуны. Злосчастная и удрученная страхом смерти, которой ждала каждый миг, я пустилась идти и выбралась к проезжей дороге, где после заката солнца шел к жилью купеческий караван: купцы услыхали мой горький плач, и наш нынешний господин, бывший среди них, пустился на мой голос и нашел меня. Движимый состраданием, он развязал меня и укрыл своим платьем, а потом привел с собой в жилье, где, спросив, кто я, каково мое ремесло и в чем мое несчастье, ничего другого не мог от меня добиться, как лишь того, что ремесло мое – музыка. Он велел хозяину принести лютню и подал ее мне, чтобы я сыграла; сопровождая пение игрой, я доставила ему такое удовольствие, что он принял меня как дочь, везде водил с собою и, как ты видишь, заботился о том, чтобы мне служили. Но так как я не могу забыть о счастливом состоянии, в каком пребывала подле моего прежнего господина, и все еще чувствую жестокую рану, нанесенную любовью к нему, всякий раз, как беру в руки лютню, которая вознесла меня столь высоко и доставляла моему господину столь великое удовольствие, я неизбежно издаю горькие и скорбные вздохи. Посему любезно прошу тебя, теперь, когда я рассказала тебе о причине оных, подай мне, если можно, исцеление.

Когда девушка кончила свои речи, я, сострадая тяжкому ее злоключению, не мог удержаться от слез. Обещав, что приложу все усилия, дабы найти средство к исцелению ее скорби, я решил с помощью ее сведений искать господина, дабы известить его, что она пламенно его любит, хотя он и обрек ее на жестокую смерть.

С ее позволения пустившись в путь, через восемь дней я достиг прекрасного и великого города, где было объявлено, что всякий, кто придет рассказать пред вами какую-нибудь прекрасную повесть, получит много богатых даров, так что я решил явиться к вам, дабы поведать о приключившемся не с кем-нибудь, но со мною самим.

Едва Берамо услышал эти слова, он сказал в сердце своем: «Увы мне! Подлинно, это моя Дилирамма». Узнав от рассказчика, в каком краю и в чьей власти она обреталась, он отправил гонцов к ее господину, веля предлагать от его имени великие сокровища, если тот приведет девушку к нему, ибо он великую отраду находит в музыке, а так как его ушей достигла молва о ее искусстве, он безмерно желает ее слышать.

Гонцы Берамо добрались до купца, и тот, готовый отправиться в его страну скорее ради милости великого владыки, чем ради его предложения, немедленно пустился в дорогу вместе с девушкой. Когда он поведал ей о причине путешествия, она увидела, что ее старый слуга прекрасно исполнил свое обещание, принеся вести ее господину. Вскоре достигнув императорской столицы, они тотчас возвестили Берамо о своем прибытии. Сопровождаемый одним дворянином, он пришел в дом, где купец поселился с Дилираммой, и, увидев ее и обняв, был не в силах удержать сладостных слез, охваченный несказанным весельем. Поведав купцу, сколь жестоко обошелся с девушкой, он даровал ему много золотых слитков и удержал Дилирамму при себе. Она же, чувствуя себя весьма обязанной своему старому слуге, любезно просила господина ради любви к ней пожаловать его достойной наградой, ведь он был причиною, что ей возвращено прежнее положение, и легко этого добилась.

Когда от радости, внушенной обретением Дилираммы, здоровье полностью вернулось к Берамо, он призвал трех юношей, сыновей короля Серендипского, и обратил к ним такие речи:

– Несомнительно ведая, о юноши, наделенные высоким и благородным разумением, что вы одни, с вашей тонкой проницательностью и благоразумием, возвратили мне прежнее здоровье, когда все врачи, сколько их обретается в моей державе, не умели помочь против моего недуга, я хотел бы слышать, как вы могли придумать такое средство к спасению моей жизни.

– Сир, – отвечал на это старший брат, – так как я заметил, что вы, совершенно потеряв сон, впали в болезнь столь тяжелую, что у любого было мало надежды в рассуждении вашей жизни, зная, что большинство болезней обыкновенно лечится их противоположностями, я помыслил: если сон не может войти в ваши очи, пока вы остаетесь в вашем дворце, то если бы вы меняли жилье хотя бы семь дней, смогли бы вернуть себе прежнее здоровье. Посему я советовал, чтобы вы немедленно велели выстроить семь дворцов, в каждом из которых вам надлежало провести один день, будучи уверен, что таким образом сон легко вернулся бы вашим очам.

– Я же, – сказал второй, – так как понимал, что причиной вашего недуга была Дилирамма, которую вы так сильно любили и о которой думали, что она сожрана дикими зверями, пришел к мысли, что если бы вы несколько раз развлеклись с другими женщинами, забывая о ней, то смогли бы избавиться от болезни; посему я советовал, чтоб вы велели привести в семь дворцов семь прекраснейших девиц.

После него третий добавил:

– Так как я не мог поверить, что Дилирамма была пожрана дикими зверями, затем что в лесу не было примет ее смерти, то рассудил, что если вы велите объявить в разных областях, чтобы прислали вам семерых рассказчиков, которых, когда они поведают вам какие-нибудь прекрасные повести, вы, щедро одарив, отошлете назад в их города, кто-нибудь из них мог бы известить вас о положении Дилираммы и ее бытии; так мне пришло на ум дать вам совет о семерых рассказчиках.

Берамо, воздавая бесконечные благодарности всем трем юношам и признавая, что обязан жизнью их высокому и благородному разуму, даровал им великие сокровища и отпустил в свои края.

Пустившись в путь и прибыв в родное королевство, они нашли старого отца удрученным болезнью. Встретив их с великою радостью и видя, что они достигли подлинного совершенства, затем что вместе с ученостью усвоили различное обхождение и обычаи разных народов, он благословил их и покинул нынешнюю жизнь. Старший сын наследовал ему на царстве и долго правил с великою мудростью и к великому удовольствию своих подданных. Второй, дабы не выказать пренебрежение королеве, вернувшей зеркало Берамо, отправился в ее края и, как обещал, взял ее в жены, сделавшись владыкой того королевства. Вскоре случилось так, что Берамо, у которого была юная дочь, помня об оказанном ему благодеянии, послал гонцов к третьему брату, предлагая свою дочь ему в жены. Тот принял предложение и, с большой свитой пустившись в путь, вернулся ко двору Берамо, где торжественно справил свадьбу, а после смерти тестя, последовавшей в скором времени, сделался владыкой всей его державы.

Высказывали сомнения в том, что Христофор – лицо реальное; Теодор Бенфей считал его литературной маской Страпаролы. Но Ренцо Брагантини нашел в венецианских архивах упоминание о некоем армянине, знатоке восточных языков (арабского, персидского и пр.), близком друге Джузеппе Трамеццино. Джузеппе, племянник Микеле Трамеццино, издателя «Путешествия», сам был опытным переводчиком с восточных языков (в частности, арабского). Соблазнительно считать этого безымянного армянина-полиглота Христофором, а Джузеппе Трамеццино – тем «дорогим другом», что помогал ему в переводе. См. Cristoforo Armeno 2000, XXVIII–XXXI. Здесь и далее примечания переводчика.

При этом перестраивается схема «семь рассказов, по одному в каждый день недели» с мусульманской недели (с субботы по пятницу) на христианскую (с понедельника по воскресенье).

Подробнее об источниках «Путешествия» см.: Cristoforo Armeno 2000, XIV–XVI, XXXIII–XXXV; Bragantini 2008, 302–306. Из семи новелл «Восьми райских садов» в «Путешествие» не вошла ни в каком виде лишь пятая (среда), притча о тщетности всех наших устремлений.

С очевидным различием в функциях рамки: у Боккаччо действующие лица рамки сами рассказывают вставные новеллы; в «Путешествии» действующие лица рамки создают