Старонемецкий эпос - Песнь о Нибелунгах

224

Дитрих Бернский — один из самых популярных героев немецкого народного эпоса. Исторически образ его восходит к королю остготов Теодориху (царствовал в 493–526 гг.), основавшему в Италии государство остготов со столицей в Вероне (Берн). В поэмах Дитрихова цикла рассказывается о борьбе Дитриха с коварным Эрменрихом, изгнавшим Дитриха вместе с воспитателем последнего Хильдебрандом и верными вассалами из рода амелунгов из родной страны, что заставило беглецов искать прибежища при дворе гуннского короля Этцеля.

Немцы — единственное во всей эпопее упоминание немцев как общего обозначения германоязычных народностей в противоположность гуннам и другим племенам в державе Этцеля. В других местах песни фигурируют баварцы, бургунды, австрийцы, но не немцы, — показатель тогдашнего низкого уровня национального объединения и самосознания жителей Германии, дробившейся на различные княжества, причем это расчленение частично совпадало со старым племенным делением.

До свадьбы разрешил маркграф им лишь рукопожатья. — После отъезда из Вормса и вплоть до вступления в брак с Этцелем Кримхильда находилась под покровительством Рюдегера.

Семнадцать суток в Вене тянулся праздник шумный… — Высказывалось предположение, что прообразом этой свадьбы явились празднества при дворе бабенбергского герцога в Вене, возможно, ещё одного покровителя автора «Песни о нибелунгах», который таким образом увековечил пышность «пленительного венского двора» (выражение Вальтера фон дер Фогельвейде).

По десять сотен марок иль более того // От Этцеля досталось двум шпильманам его. — То, что в этом описании состязания в неуёмной щедрости специально названы богатые дары, доставшиеся шпильманам, вряд ли сделано без умысла: внушить знатным читателям эпопеи мысль о желательности и необходимости награждать поэтов.

Хаймбург — город на границе Венгрии.

За Этцелем Кримхильда жила шесть с лишним лет, // А в год седьмой… — Временной интервал в поэме, отделяющий предыдущие события от момента рождения сына Кримхильды и Этцеля и ничем не заполненный, тут же сменяется новым (строфа 1390), так что в общей сложности от свадьбы при гуннском дворе до приглашения бургундов к Этцелю прошло тринадцать лет, а всего дистанция между двумя ключевыми событиями эпопеи — убийством Зигфрида и отмщением за него — двадцать шесть лет.

Она не позабыла зла, что причинили ей. — Вспомним, что расчёт отомстить побудил Кримхильду принять сватовство Этцеля. Таким образом, она вынашивала мысль о мести на протяжении всей своей сознательной жизни. Месть у германцев, как явствует, например, из исландских саг, далеко не всегда следовала немедля после оскорбления, — она могла быть отложена до благоприятного момента, подчас на довольно долгий срок. Но, разумеется, оттяжка отмщения в «Песни о нибелунгах» более чем на четверть века — симптом эпической концепции времени. Как видно из дальнейшего повествования, хотя Кримхильда необычайно долго собиралась мстить, к моменту прибытия в державу Этцеля её братьев и Хагена ничего не было подготовлено, и ей пришлось уговаривать помочь ей сперва Дитриха Бернского, а затем, встретив отказ с его стороны, Блёделя (авентюра XXXI).

Вновь пробудил сам дьявол… // В ней прежнюю обиду… — Впоследствии (см. строфы 1748, 2371) и сама Кримхильда именуется (устами Хагена и Дитриха Бернского) «дьяволицей», «ведьмой». В то время подобные слова ещё не утратили своего изначального значения, и их употребляли не в современном стёртом смысле, как ничего реально не означающие ругательства. Кримхильда стала «ведьмой» потому, что вражду к родному брату ей действительно внушил «сам дьявол», — в соответствии со средневековыми представлениями о том, что на злые мысли и поступки человека наталкивает завладевающая им нечистая сила.

…стала против воли язычнику женой. — Это включение религиозного мотива не очень убедительно, так как известно, что возражения вероисповедного свойства не остановили Кримхильду при вступлении в брак с Этцелем. К тому же она согласилась на этот брак добровольно (хотя и после долгих колебаний) и жила с ним счастливо (в отличие от скандинавской версии сказания).

А то уж люди тут меня безродною прозвали. — По средневековым понятиям, человек, живущий на чужбине, вдали от сородичей, — неполноценный человек. Ср. строфу 1082.

Доверю быть послами я шпильманам своим… — В отличие от предыдущего посольства, порученного маркграфу Рюдегеру, с новым посольством Этцель направляет незнатных, хотя и «добрых» шпильманов. Исследователи усматривают в трактовке этого эпизода сохранение фрагмента более ранней поэмы, сложившейся в дофеодальный период.

…посланцы, две дюжины числом… — Таким образом, свиту шпильманов составляли рыцари; в этой несообразности обнаруживается противоречие между старым и новым «пластами» эпопеи.

Ведь здесь, у гуннов, долго жил он в юные года. — Новое указание на былое пребывание Хагена при дворе Этцеля. См. прим. к строфе 1180.

Скажу вам, не гадая… // Что золотом осыпал двух шпильманов прелат… — Хойслер усматривает в этих словах прикрытое серьёзностью озорство автора: предполагаемый его покровитель епископ Вольфгер Пассауский (см. прим. к строфе 1295) должен был увидеть здесь намёк на необходимость вознаграждать труд поэта.

…владетель Тронье… // Вербеля со Свеммелем узнал… — Как и обычно, Гунтер не знает имен новоприбывших и страны, откуда они приехали, а всеведущий Хаген даёт необходимые объяснения.

Наряд дорожный гуннов… — Послы меняют свой роскошный наряд не из пустого чванства, а ради достоинства представляемого ими монарха. Примечательно здесь то, что шпильманы, обычно фигурирующие в качестве получателей даров, в данном случае сами расточают их. Богатое платье в те времена было немалой ценностью.

А вы пока с дороги ступайте отдыхать… — Король не предлагает им разделить с ним трапезу; по исполнении ими своей официальной миссии шпильманы переданы Гунтером на попечение слуг как лица нерыцарского звания.

Мы все погибнем там, король. — В «Саге о Вёльсунгах» Хёгни, брат Гуннара, также отговаривает его от принятия приглашения Атли, подозревая недоброе.

В край Этцеля дорогу // Получше, чем другие, я знаю… — Несмотря на ясное понимание опасности, подстерегающей их у гуннов, Хаген готов сопровождать королей в их поездке и перестаёт им перечить, как только слышит о сомнениях в его мужестве, — подобное подозрение в высшей степени оскорбительно и невыносимо. Ср. строфу 1512 след.

Чем плохо вам на Рейне, где ваша жизнь прекрасна… — Для «материалиста» Румольта существуют только чувственные радости. Его образ контрастирует с куртуазными братьями короля и выглядит гротескно. Слова Румольта вызвали насмешку Вольфрама фон Эшенбаха в «Парцифале». См., однако, строфу 1517 след.

Был Фолькер из презнатной, владетельной семьи… — Хотя Фолькер впервые упомянут ещё в самом начале «Песни о нибелунгах» (строфы 9, 162 и др.), здесь, во второй части поэмы, имеющей иные источники, нежели первая, он опять рекомендуется читателю как якобы новый персонаж. В рыцарское звание он «возведен» поэтом лишь в этой части эпопеи, где он становится одной из наиболее любовно выписанных фигур.

…чтоб только за семь дней // До нашего отъезда они пустились в путь. — За столь короткий, по средневековым представлениям, срок гунны не успели бы приготовить для бургундов ловушку, которой опасался Хаген.

…к Брюнхильде благородной… — Последнее упоминание о Брюнхильде, не играющей в повествовании более никакой роли. В строфе 1515 её имя не названо, хотя она и имеется в виду.

Однако отказались послы принять его — // Они страшились прогневить владыку своего. — Принятие подарка налагает обязанности на получателя; в этом нет ничего унизительного для шпильмана, вообще для человека, стоящего в социальном отношении ниже дарителя, но в данном случае шпильманы представляли самого Этцеля, и принятие его посланцами даров Гунтера могло бросить тень на честь гуннского монарха. С другой стороны, их отказ взять подарки оскорблял бургундского короля, считавшего себя во всём равным Этцелю, и Гунтер принудил их взять подаренное. См. строфы 1489–1490.