В. Обнорский - Энциклопедия классической греко-римской мифологии

Литература – см. § 10.

§ 14. Государственная религия Римской империи до смерти Александра Севера (30 г. до Р. Х. – 235 г. после Р. Х.; ср. Христианство, §§ 7 и 8). Результаты реакционной эпохи были неутешительны для римской религии: если правительству удалось до некоторой степени оградить граждан от влияния иноземных культов, то этот успех был одержан не столько усилением обаяния родной религии, сколько известным притуплением религиозного чувства. Теперь, к исходу республиканского периода, интеллигенция была, в сущности, настроена скептически по отношению к религии отцов, а разрушение многих старинных храмов – последствие междоусобиц – уронило ее значение также и среди простого народа. Принципату предстояло оживить языческую религию; он сделал это в трех направлениях, причем, однако, его инициатива не во всех трех была одинакова. 1) Наиболее сознательна была инициатива принципата в отношении греческого культа. В противоположность к нетерпимости реакционной эпохи, Август пошел в этом отношении на уступки: он сам производил себя (по усыновлению) от Энея. Троянский бог был при нем предметом особого почитания. Он основал Аполлону новый храм на Палатине и туда же перенес из Капитолия Сивиллины книги, уничтожая этим последний след зависимости сакральной коллегии от Капитолия и его древних святынь; он же отпраздновал в честь Аполлона «секулярные игры», давая этим понять, что катастрофа прошла благополучно и привела не к гибели, а к возрождению Рима. 2) Еще более знаменательным и важным для потомства был второй религиозный акт принципата, при котором, однако, его содействие было более пассивного характера; это было прямое развитие национального культа. Одним из наиболее способных к интеграции элементом римской религии был, как мы видели, гений: кроме гениев частных лиц были гении родов, артелей, общин, наконец, самый центральный – гений римского народа. Теперь, когда в Риме восторжествовал принципат, естественно было признавать центральным гением гений императора; это и было сделано, причем дело произошло как-то само собой, без особого нажима со стороны высшей власти. По римским понятиям этот культ гения императора не был апофеозом; и в республиканскую эпоху домочадцы чтили гения домохозяина, что тоже не считалось апофеозом. Но во всей греко-восточной половине империи культ гения мог быть понят только как апофеоз: здесь почва была отлично подготовлена апофеозами эллинистической эпохи, причем римский император естественно занял место египетского, сирийского и т. д. царя; культ гения императора превратился просто в культ императора. Впрочем, эта двойственность понимания существовала только по отношению к живому императору; для умершего было только одно толкование. Основываясь на догмате новейшего анимизма, развившегося под влиянием орфических таинств (все души бессмертны, души же добрых – божественны), было решено, что душа умершего доброго императора божественна. Он назывался после смерти divus. Внешним символом этого перехода души умершего императора в сонм небожителей была консекрация, производимая сенатом. Этот культ гения императора, вместе с культом divorum, был важнейшим новшеством эпохи принципата в области национального культа; особое значение приобрел он для войска, вследствие своего естественного родства с присягой, приносимой солдатам царствующему императору. 3) Наконец, в третьем направлении – восточном – принципат ограничился тем, что перестал слишком стойко сопротивляться непреодолимому прибою. Как мы видели выше (§ 12), малоазиатская Великая Матерь богов была приобщена к римскому пантеону еще в конце III в. до Р. Х., причем ее культ был последним заимствованным извне за все время римской республики. Исида с Сераписом тщетно стремились добиться доступа в Рим: республика их изгоняла при всяком подъеме национального чувства, и только в периоды ослабевания последнего им удавалось опять водворяться на правах частного культа. Теперь, при принципате, им уже не ставили преград, и «многоименная Исида» стала одним из самых влиятельных божеств императорского Рима. За ними последовали другие: «сирийская» богиня, карфагенская «небесная» богиня (отождествленная с Юноной), каппадокийская Ma (Беллона) и особенно персидский бог солнца, Митра Непобедимый. Вообще настроение римского общества в религиозных вопросах сильно меняется к эпохе принципата: равнодушие и скептицизм республиканского Рима уступают место серьезному, подчас аскетическому отношению к вере и богам. Верным показателем происшедшей перемены служит литература эпохи Августа. «Энеида» Вергилия была настоящей апологией национальной религии римского государства; она же в своей VI книге дала своим читателям, на основании орфических представлений, философски продуманную и просветленную поэзией эсхатологию, имевшую огромную важность не только для языческой, но и для христианской религии. Эпикуреизм и скептицизм теряли почву, особенно на Западе (на Востоке они держатся среди интеллигенции, но имеют против себя народ, который по странному представлению соединял «эпикурейцев и христиан» в одно общее понятие атеистов). Стоицизм держится преимущественно на Западе; академическая философия перерождается в неоплатонизм, подчеркивая и развивая свои мистические элементы; процветает и неопифагореизм (Аполлоний Тианский), с его верой в чудеса; огромное распространение, под научной сенью стоицизма, получает астрология, мало-помалу втягивая в себя все науки. В новый фазис языческая религия вступает во втором веке, в эпоху спорадических гонений на христиан. Мистическое движение, усиливавшееся в течение I в. после Р. Х., достигает своего апогея, так что даже восточные культы в своем прежнем виде ему не удовлетворяют. Культ Великой Матери богов в эту эпоху реформируется включением в него целого ряда новых очистительных обрядов. Его превосходит по таинственности и эффектности греко-персидский митраизм, вербующий себе сторонников особенно в западной половине империи. С другой стороны, усиление христианской пропаганды и возбужденный ею у язычников интерес способствует возникновению учений промежуточных между язычеством и христианством – так называемых гностических ересей; благодаря своему хотя и фантастическому глубокомыслию, они находят себе почву особенно среди интеллигенции, которая их предпочитает чистому и простому христианскому учению, и причиняют немало хлопот ревнителям этого последнего. Наконец, стечение в римском государстве всевозможных религиозных толков дает богатую пищу магии, которая именно теперь достигает своего наибольшего влияния на умы. Последним этапом в развитии языческой религии было введение в Рим культа Солнца под этим его именем (Sol), состоявшееся уже к концу нашего периода. Этот культ затмил все другие своим блеском и наложил свою сигнатуру на последнюю эпоху жизни Я. Таковы были в своей совокупности религиозные силы греко-римского Я., с помощью которых оно в III в. после Р. Х. объявило решительную войну развившемуся и окрепшему христианству.

Литература. Boissier, «La religion rоmaine d'Auguste aux Antonins» (1874); Reville, «La religion a Rome sous les Severes» (1886); Friedlander, «Darstellungen aus der Sittengeschichte Roms» (6-е изд., 1888); Cumont, «Textes et monuments figures relatifs aux mysteres de Mithra» (1895 и сл.); его же, «Les mysteres de Mithra» (1902).

§ 15. Греко-римское язычество в борьбе с христианством от смерти Александра Севера до единодержавия Константина Великого (235–325) – см. Христианство, § 9.

Удерживая схематизацию предыдущего §, мы и здесь будем различать: А) внутреннюю жизнь христианской церкви, В) отношение к X. римского общества, В) отношение к нему римских властей и Г) историю христианской литературы нашего периода.

А) Внутренняя жизнь христианской церкви будет нами здесь рассмотрена с трех точек зрения: с точки зрения экстенсивного, затем интенсивного распространения X. и, наконец, с точки зрения развития церковной организации. 1) Что касается, прежде всего, экстенсивного распространения X., то именно в этот период X. получило в Римской империи тот численный перевес, который к его концу заставил римского императора признать его равноправность с другими религиями государства. Об отдельных провинциях можно сказать следующее. а) В Палестине происходит окончательное выделение X. из иудейской среды. Бедная община иудеохристиан, избегаемая в одинаковой степени и евреями, и прочими христианами, чахнет и гибнет; держится X. только среди эллинского населения страны, но и там очень слабо; только благодаря содействию Константина христианам удалось получить в свои руки заведование святыми местами. Митрополией была Кесария; впрочем, кесарийский епископ имел соперником епископа Элии (Aдpиaнoвa города, основанного на месте разрушенного Иерусалима с запретом евреям селиться в нем) в руководительстве провинциальными синодами, б) В Финикии дела обстояли немногим лучше; и здесь столпом X. был греческий элемент страны в приморских городах; внутри страны мы встречаем X. только в Дамаске, Пальмире и Панеаде благодаря сильному проценту греческого населения. Митрополией был Тир; впрочем, финикийские синоды только в этот период обособились от палестинских. На первый вселенский собор Финикия послала одиннадцать епископов. в) В Сирии лежала столица восточного X., «прекрасный город греков», как его называли, Антиохия, откуда учение Христа начало свое шествие по языческому миру. В данное время этот город был уже почти наполовину христианским; кроме провинциальных синодов, сюда созывались еще великие областные, с участием до 80 епископов со всего Востока, от берегов Черного моря до Месопотамии и Палестины включительно. В других сирийских городах X. тоже было довольно распространено; на Никейский собор они отправили 20 епископов. г) Из Кипра на Никейский собор пошло три епископа; всех было, однако, больше; подробности нам неизвестны. д) В Египте благодаря многочисленным грекам и евреям X. было сильно распространено: христиан было едва ли не больше, чем евреев, т. е. больше миллиона. Епископов было при Афанасии, т. е. к концу периода, около сотни; епископальных кафедр нам известно около пятидесяти; на Никейский собор отправилось 29 епископов. Впрочем, Египет только в течение этого периода переходит от пресвитериального строя к епископальному с назначениом епископов митрополитом, т. е. александрийским епископом. В IV в. X. впервые проникает в Абиссинию. е) В Киликии митрополией был Тарс, родина апост. Павла; число христиан было значительно; на Никейском соборе Киликия была представлена десятью епископами. ж) Прочая Малая Азия была самой христианской из всех областей, подобно тому как раньше она была более всех предана культу императора; здесь ясно сказывается, насколько этот последний в смысле универсальной религии был подготовлением к X. Митрополиями были Кесарии (для Каппадокии), Никомедия (для Вифинии), Анкира (для Галатии), Лаодикея (для Фригии), Иконий (для Писидии и Ликаонии) и Ефес (для Малой Азии в тесном смысле). Духовным центром был долгое время Ефес; он остается таковым и в рассматриваемый период, но его значение внутри общехристианской церкви переходит к Риму. з) На Балканском полуо-ве христианизация подвигалась туго: на севере дикие племена оказались мало восприимчивы к той христианской проповеди, которая была в ходу в те времена (ее характеристику см. выше; секрет христианской проповеди для варваров был открыт лишь Римом, на пороге средних веков); что же касается греческого населения, то оно на своей родине обнаруживало гораздо более привязанности к своей старой религии, чем в колониях и диаспоре. К названным в предыдущем § христианским общинам прибавилось здесь немного. и) В Придунайских провинциях мы встречаем X. лишь в наш период; по причине, упомянутой в предыдущем пункте, оно и здесь не пользовалось особенным успехом. В восточных провинциях (Месии, Паннонии) греческая проповедь конкурировала с римской, при чем, однако, последняя перевешивала; западная (Норик) вся зависела от Рима. и) В собственной Италии с Сицилией X. было очень распространено. Уже в 250 г. в синоде, созванном папой Корнелием против Новатиана, присутствовало 60 (исключительно италийских) епископов; всех, стало быть, было около сотни, и языком римской общины был со времени папы Фабиана (236–250) латинский; до него греческий перевешивал; папа Ипполит, как мы видели, был еще греческим писателем. к) В Верхней Италии успехи X. были довольно скромны: она тяготела не к Риму, а к Балканскому полуострову. Западная часть вся была еще языческая; из восточных общин три главные – Равенна, Аквилея и Милан (Медиолан) – были основаны лишь к началу нашего периода. л) В Галлии (с Бельгикой, Ретией и Римской Германией) число общин было не очень велико: из списков провинциальных синодов в Риме (313) и Арле (316) мы знаем, что к этому времени там было двадцать епископов. Распределение христиан было очень неравномерно: на юге христианское население в начале IV в., по-видимому, уже задавало тон – в Бельгике самая значительная община, трирская, была в ту же эпоху очень скромна. м) Христианизация Британии была делом нашего периода; в эпоху Диоклетиановых гонений просиял британский первомученик Албан, имя которого хранит город St.-Albans; синод в Арле (316 г.) имел членами трех британских епископов – Лондонского, Йоркского и Линкольнского. н) Для Северной Африки от Триполиса до океана наша эпоха была временем наибольшего расцвета; она же была для нее временем усиленной христианизации. Карфагенская епископальная кафедра не уступала никакой другой во всей империи, кроме римской, чему, по-видимому, немало содействовала могучая личность епископа Киприана (ок. 250); впрочем, еще до него синод в Карфагене (ок. 220) собрал до 70, синод в Ламбезе (не позже 240 г.) – до 90 епископов. К началу IV в. их было уже более 125. Распределение было в географическом отношении почти так же равномерно, как и в Малой Азии, но в этнографическом очень неравномерно. «Быстрота распространения X. в этих провинциях соответствовала быстроте его исчезновения под гнетом ислама. Туземное население берберов или совсем не было охристианено, или очень поверхностно. Следующий слой населения, пунический, по-видимому, стал большею частью христианским, но так как пунический язык никогда не был церковным и пунической библии не было, то его христианизация не была прочной. Третий слой, греко-римский, вероятно, весь принял X., но он был слишком тонок» (Гарнак). о) X. Испании известно нам благодаря актам эльвирского синода, на котором присутствовало до 40 епископов; оно было там довольно распространено, но в нравственном отношении стояло очень невысоко. 2) Что касается интенсивного распространения X. в наш период, то в общем надо заметить, что древняя епископия далеко не то, что нынешняя; ряд точных данных свидетельствует, что епископии в 3000–4000 человек были нередки, а бывали епископии в 150 и еще менее человек (еще в конце IV в.). Цифровые данные мы имеем только для римской общины, из коих видно, что при папе Корнелии (около 250 г.) римская церковь имела 46 пресвитеров, 7 диаконов, 7 поддиаконов, 42 аколуфа, 52 члена низшего клира (аксоркисты, начетчики и привратники) и свыше 1500 вдов и бедных; церквей было в 300 г. свыше сорока. На этом основании Гарнак определяет численность римской общины в 30000 членов; о ее значении красноречиво свидетельствует слово императора Деция, что он скорее примирится с соперником-императором в Риме, чем с соперником-епископом. Относительно распространения X. в различных слоях населения достаточно сослаться на сказанное в предыдущем §, присовокупив, что различие между культурным уровнем язычества и X. в течение нашего периода уже почти исчезает; это видно из внимания, которое философ-платоник Плотин уделяет христианским догматам, в сравнении с пренебрежением, с которым Цельз отзывался об умственном содержании X. По-видимому, уровень языческой и уровень христианской культуры идут навстречу друг другу: первый падает, второй растет. 3) Относительно внутренней организации церкви следует заметить, что после победы православной церкви над апостольски-пророческой реакцией монтанизма, которой ознаменовался конец предыдущего периода, последовало новое усиление значения клира как обособленной части общины. Заслуживает внимания в этом отношении епископат папы Фабиана (236–250), который учредил низший клир в пяти степенях (поддиаконов, аколуфов, эксоркистов, начетчиков и привратников) и разделил свою общину на 14 приходов, соответственно с административным делением города Рима на regiones, определяя в каждый приход по одному диакону или поддиакону. Вскоре после Фабиана папа Дионисий (259–268) определил епархии (dioeceses), подвластные его митрополичьей кафедре; этим была завершена церковная централизация Италии в ожидании такой же централизации вселенской церкви. Эта последняя тоже подвинулась вперед за наш период: из соперничающих с Римом митрополий Ефесская была сломлена, как мы видели, уже папой Виктором; теперь Риму представился случай вмешаться в дела также и Антиохийской. Там обнаружился раскол между общиной и ее властолюбивым епископом Павлом Самосатским; по предложению имп. Аврелиана посредником был избран римский папа, и по его приговору Павел был смещен. Конечно, от этих вмешательств до формального главенства было далеко; Киприан Карфагенский такового не признавал, да и другие митрополичьи и епископальные кафедры отстаивали свою самостоятельность, ссылаясь на непрерывное апостольское преемство среди своих епископов, ради которого были составляемы апокрифические табели епископов вплоть до какого-нибудь апостола-основателя. – Внутренняя централизация отдельных общин прогрессировала в наш период в ущерб общинному самоуправлению. Выбор епископов от общины окончательно переходит к клиру, как преимущественному носителю даров Св. Духа. В некоторых областях Востока развивается институт так назыв. хорепископов (см.), т. е. епископов над христианами, рассеянными в различных деревенских общинах; но городские епископы относятся к нему недоброжелательно, и он мало-помалу упраздняется. Нет сомнения, что усилению епископата значительно содействовали гонения нашего периода, направленные, как мы увидим, преимущественно против пастырей церкви; епископы-мученики были характерным признаком именно нашего периода, и они своей кровью запечатлели обаяние и святость своей власти. Другой причиной усиления епископской власти было право грехоотпущения, вновь подтвержденное и признанное за епископами вследствие победы над монтанистской ересью; третьей – право общины владеть имуществом, присвоенное не общине как таковой, а епископу как ее представителю. Та христианская церковь, с которой Константин Великий заключил свой союз, была церковью епископальной, разделенной на митрополии и тяготеющей – но именно только тяготеющей – к своему римскому центру. О религиозной и церковной политике Константина см.