Е. Назарова - Рыцари Круглого стола. Мифы и легенды народов Европы

На другой день пошел Леминкайнен по острову и стал заходить в каждую деревню, стал заглядывать в каждый дом – и все удивлялись его песням и их могучей таинственной силе. И всюду ласкали его; все звали разделять с собою пиры и забавы, участвовать вместе в веселых празднествах. Незаметно мчалось время для беззаботного Леминкайнена, по-видимому, ему все улыбалось – он нравился женщинам, мужчины его уважали и боялись, – но не замечал он, как тихо, словно змея, закрадывалась зависть в сердца всех окружавших его и грозила ему гибелью.

Вот идет он однажды ночью через какую-то деревню и видит, что во всех окнах горят огоньки, а около каждого огонька сидят по трое мужчин и точат мечи, приговаривая:

– Мы точим мечи на Леминкайнена, на чужеземца, который стал выше всех нас своими могучими песнями.

Заглянул Леминкайнен во все окна и везде видел то же самое. Невольный страх закрался и в его душу, он увидел ясно, что ему нельзя более оставаться на острове: надо было спешить на родину. Пошел он на берег, к тому месту, где лежал его челнок, но увидел одни лишь полусгнившие остатки его. И принялся он быстро за работу и стал искусной рукой вырубать себе новое судно. Под утро судно уже было готово, и первые лучи солнца опять застали его на море – он мчался на родину, и попутные ветры широко раздували его парус, а пенистые волны тихо и мерно, словно лаская, колыхали его челнок. А сам Леминкайнен горько оплакивал разлуку с друзьями и милыми, которых покидал навсегда, плакал, пока еще виден был остров, пока высокие горы не погрузились в волны.

Долго ехал Леминкайнен, нескоро увидел он берега своей родины! Невесело вышел он на берег.

«Что-то ждет меня там? Кто-то встретит меня?» – думал он, ступив ногой на родной песок. Приходит на место, где прежде стоял дом его отца, где жили его близкие и родственники, приходит и не узнает места. Все как будто переменилось: вместо прежнего селения видит он обширную площадку, заваленную грудами угольев, вместо прежних друзей и родных находит среди развалин давно побелевшие от дождей и снегов кости – видно было, что огонь и меч опустошали здесь все, а бурный осенний ветер мало-помалу стирал и разносил самые следы прежнего жилья на этом месте. Видит Леминкайнен, что там, где прежде был дом отца его, теперь растет осиновая роща, высокие ели стоят в огороде, а прозрачный студеный ключ порос частым вереском.

– Я играл на этом дворе, я прыгал по этим камням, я катался бывало по тем лужайкам, я жил здесь с доброй матушкой моей – и где же это все теперь?

И горько зарыдал сирота; не домов было жаль ему, не широких дворов, не мягких лужаек – жаль ему было доброй матушки. Плакал он день, плакал другой, на третий день встал мрачнее ночи, глаза его пылали, как огонь, и лицо его было страшно, – видно было, что в нем проснулся прежний мужественный дух и заговорило прежнее желание мстить обидой за обиду.

– Пойду я туда, в Пойолу, где живут без жалостные враги мои; пойду ли туда один или с толпой смелых товарищей, все равно не вернусь на родину, прежде чем не расплачусь с ними дочиста.

И пошел он быстрыми шагами по берегу моря, позабыв и слово, данное матери перед разлукой, и опасности, ожидавшие его на пути в Пойолу.

Долго ли, коротко ли шел он по берегу, а только сильно проголодался. Стал он глядеть кругом себя, полагая, что найдет, чем утолить свой голод, взглянул на море и видит, вдали чернеется на нем какое-то большое судно; всматривается Леминкайнен и видит, что много сидит на том судне народу, что на руле стоит высокий старик с густой седой бородой, а впереди всех гребцов сидит широкоплечий красивый мужчина средних лет, с головы до ног запачканный сажей. И стал кричать с берега Леминкайнен, стал спрашивать, чье идет судно и куда направляется. В один голос отвечал ему народ с судна:

– Откуда ты сам и что ты за человек, когда не слыхал о знаменитом судне Калевалы, когда не узнаешь в нашем рулевом Вейнемейнена, а между гребцами Ильмаринена.

– Не случалось мне их видеть, – отвечал, почтительно кланяясь, Леминкайнен, – а по слухам давно уж о них я знаю. Куда же вы, друзья, путь держите?

– Мы плывем на Север, в дальнюю Пойолу, плывем для того, чтобы похитить из Пойолы Сампо, которое там спрятано в медной горе. На Севере – Сампо, и все там живут припеваючи, а мы без него в Калевале с голоду умираем.

– Не возьмете ли вы меня к себе в товарищи, – сказал обрадованный Леминкайнен, – я ведь тоже иду в Пойолу.

– Садись, поедем вместе, – сказал Вейнемейнен, – мы хорошему товарищу рады.

Подъехало судно к берегу, быстро вскочил в него бесстрашный Леминкайнен, и опять мудрый певец Калевалы направил бег его к далеким берегам негостеприимного Севера.

Шумно рассекая волны бурного моря, мчалась на север, в мрачную Пойолу, ладья мудрого Вейнемейнена, весело пели на ней его спутники: Леминкайнен заливался во все горло, Ильмаринен подтягивал только вполголоса, а все остальные стройно вторили им дружным хором.

– Экое пенье на море, экое веселье! – говорили прибрежные жители, мимо которых птицей проносилось по морю чудное судно Вейнемейнена. Целый день плыли они морем да еще день болотом, на третий выбрались в широкую быструю реку; проплыв недолго рекой, они стали приближаться к водопаду, и Леминкайнен, боясь, чтобы судно их не разбилось о камни, обратился к реке с униженной просьбой:

И точно, река услышала мольбы его, и судно их преспокойно спустилось по водопаду, не зацепив ни за один из порогов. Но вот уж и водопад, и пороги давно остались позади, а судно вдруг обо что-то стукнулось и остановилось, словно глубоко врезавшись в мель своим острым носом. Напрасно Ильмаринен, и Леминкайнен, и все их спутники напрягали свои силы, упираясь крепкими веслами в песчаное дно реки, напрасно сам Вейнемейнен пытался своротить свое судно рулем в сторону, оно оставалось совершенно неподвижным.

– Что за чудо такое? – заговорил наконец Вейнемейнен. – Да взгляни ты под судно, Леминкайнен, на что мы там наткнулись? На пень ли, на камень, что ли? Ведь уж сколько времени сдвинуться с места не можем!

Леминкайнен недолго думал: как был, так и махнул было в воду, только меч выхватил из ножен на всякий случай; но Ильмаринен обеими руками ухватился за него и принудил остаться на судне, сказав:

– Куда ты суешься, безрассудный! Разве знакома тебе здешняя пучина? Или жизнь уж тебе очень дешева показалась? Ты и отсюда, не бросаясь в воду, можешь видеть, на что именно натолкнулось наше судно носом!

И оба, перевесившись через край лодки, стали внимательно всматриваться в темные волны. Что же они увидели? Под лодкой лежала громадная щука и очень спокойно дремала: в ее-то жирную спину врезалось носом судно Вейнемейнена, а щука этого и не почувствовала, как будто вовсе не о ее спине и дело шло! Рассказали они Вейнемейнену про это великое чудо, а тот только посмеивается:

– Рубите, – говорит, – ее на куски, не то долго не удастся нам сдвинуться с места.

Стали они оба рубить щуку своими мечами, да только напрасно тратили силы, напрасно тупили оружие свое о стальную чешую водяного чудовища.

– Видно, до меня, старого, доходит очередь, – сказал Вейнемейнен, вынул свой меч (а он вынимал его редко), вонзил глубоко в широкую спину громадной щуки, вытащил ее разом из-под киля и швырнул вверх с такой силой, что она, падая и ударившись о край судна, распалась сама собой на несколько кусков, из которых одна только голова попала в судно, а все остальные, как ключ, пошли ко дну.

Ну уж, что же и за голова была у этой щуки! Когда ее распластали, присолили и положили в котел с водой, так вышла из нее одной чудесная уха для Вейнемейнена, Ильмаринена, Леминкайнена и для всех их бесстрашных товарищей, да еще на дне судна осталась целая куча костей. Посмотрел на эти кости Вейнемейнен, вытащил из кучи их огромные челюсти чудовищной щуки да и говорит:

– А что, други, ведь из этих челюстей, я думаю, можно что-нибудь и путное сделать?

– Что из них сделаешь?! – отвечал простодушно Ильмаринен. – Я вот и на все руки мастер, а из этого не возьмусь ничего сделать. Только на то и годятся челюсти щуки, чтобы бросить их в воду и ломать себе понапрасну голову над тем, что бы из них можно было выделать.

– Да и в самом деле куда они годятся? Бросить их! – повторили вслед за кузнецом все, кроме мудрого Вейнемейнена.

– Нет, не следует бросать то, из чего можно смастерить хорошую вещь; коли вы не беретесь, так я и сам сумею из этих челюстей сработать изрядные гусли.

И стал он точно мастерить гусли из челюстей щуки; недолго работал, а прочно сделал: вышли гусли хоть куда, даже и на вид красивые. Всем показывал их Вейнемейнен, всех просил показать на них свое искусство, сыграть хоть что-нибудь, хоть самую малость. Все брались, да никому не удавалось извлечь ни одного звука из безмолвных струн, потому что никто не умел обращаться с ними как следует. И решили все опять в один голос, что никуда не годятся новые гусли, что стоит их только в воду бросить.