Сергей Тиунов - Саги Эмгора. Прядь о Стальной казарме.

— А жрецы? Знаешь ли, что они задумали?

— Пока что нет. До сих пор они ни в чем, кроме мелких пакостей, замешаны не бывали. Трудно угадать, какими будут крупные.

— Хорошо хоть, мы не под обрывом, — сказал Гаффра.

— Не под обрывом, — согласился Шарди, — но вверх все-таки поглядывай.

Вскоре капитаны мечников явились к главам союзов, предлагая сделать вылазку и хотя бы немного уменьшить войско кочевников. Главы союзов отвергли и это, подтвердив свою решимость сначала дождаться шарганцев.

— Вы взяли с нас слово защищать город, — сказали капитаны, — а теперь сами же запрещаете это делать. Дайте нам поступать так, как мы считаем нужным, или освободите нас от этого обещания.

К тому времени было сказано уже много горячих слов, и обиженные главы союзов приняли отставку капитанов.

Шарди, узнав об этом, стал и вовсе мрачен. Обсудив внезапную глупость глав союзов со своими спутниками, он в сопровождении трех из них вернулся в дом глав, но на сей раз вошел не с главного хода, а с заднего, и направился на кухню. Там все четверо принялись рыться на полках с приправами. Через полчаса самые упорные из наблюдателей услышали ругань и шум драки, и вскоре колдуны вернулись на площадь, причем в руках старика Шарди был мешочек для приправ, а один из верхнеземельских колдунов вел за руку поваренка-аннарца, нанятого в дом глав тем летом. Поваренок, повизгивая, послушно бежал за высоченным колдуном, поскольку рука эта была вывихнута в локте.

Шарди подождал, пока соберется толпа побольше — благо, в Исдафе этого никогда не приходится долго ждать — и, потрясая над головой мешочком, объявил, что главы союзов опоены.

— Вот отрава, — сказал он, — а вот отравитель.

Поваренок назвал его слова ложью, и тогда Шарди потребовал, чтобы он при всех съел горсть снадобья из мешочка — так повара Исдафы издавна отводили от себя обвинения в отравлении. Поваренок отказался, говоря, что приправа эта слишком остра. Тут трое мечников, уже слышавших о нанесенном их капитанам оскорблении, без долгих уговоров силой запихнули ему горсть сушеной травы в рот и заставили проглотить. Долгие десять минут ничего не происходило, и многие начали уже подбираться к Шарди, чтобы не дать ему сбежать, если обвинение окажется ложным. Неожиданно Шарди хлопнул поваренка по вывихнутому локтю, а тот, вместо того, чтобы заорать от боли, принялся вырываться из рук мечников, как будто рука его была целехонька.

— Чем ты накормил глав союзов? — спросил Шарди, и поваренок, словно забыв о наказании, ожидающем повара-отравителя, гордо поведал, что название травы ему неизвестно, но главы союзов от нее поглупели, как и обещал ему его учитель. На вопрос, кто таков его учитель, поваренок отвечал: "Он приходит в темноте". Спрошен, чего же ради он послушался неизвестного, поваренок засмеялся и начал выкрикивать: "Велик более великих истинно великий, превосходящий величием величайшего", — и прочую околесицу, которую жители Исдафы многажды слышали от слуг Нанизанного. Осерчав, мечники тут же скормили ему всю траву, что оставалась еще в мешочке, и он вскоре впал в забытье, от которого уже не очнулся.

Люди тем временем бросились за капитанами мечников, чтобы рассказать им о случившемся и упросить вернуться. Четверых удалось разыскать и уговорить, пятый уже успел переправиться через Энну и уйти домой в Хызгыр (и люди лишь надеялись, что он разминется с идущими на подмогу шарганцами), а гваррийца Чегрышку, капитана казармы, в которой числился Гаффра, хоть и обнаружили, да не уговорили: вне себя от обиды, он вышел через западные ворота, в одиночку напал на патруль кочевников, всех их изрубил, но и сам скончался от ран.

Оставшись без командира, Гаффра вышел, как и он, на запад, но пробирался осторожно, прячась от патрульных и часовых. Лишь поблизости от лагеря он обозвал праздно прогуливающегося кочевника вонючим тушканчиком, по примеру аннарского учителя фехтования вынудил сделать глубокий выпад и зарубил встречным ударом. Так он добыл распашной балахон и меховой шлем, закрывающий лицо, и дальше шел уже не прячась, хоть и побаивался, что если кто-нибудь навяжет ему беседу, исдафийский выговор его выдаст.

В лагере кочевников, вопреки их обыкновению, кругом валялся мусор и отбросы. Часовые дремали на постах, и от них густо несло овсяной брагой. Гаффра увидел, как мимо них преспокойно прополз какой-то пьяный, и пошел следом, намереваясь, коли окликнут, пробурчать что-нибудь невнятное, но на него и не посмотрели. Дойдя до палатки, из которой доносился пьяный храп, Гаффра разжился ковшом браги, вылил ее на балахон и пошел дальше, притворно шатаясь. Так обошел он изрядную часть лагеря, и вскоре приметил то, что искал: из одной большой палатки в самом центре лагеря вынырнул жрец и юркнул в другую, в которой по богатому шитью Гаффра признал жилище вождя. Мечник тут же направился к той, из которой жрец выбежал, сделал вид, что споткнулся о растяжку и, упав, заполз внутрь.

Противный запах, всегда сопровождавший слуг Нанизанного, здесь был так силен, что Гаффру чуть не вырвало. Гаффра прислушался, убедился, что в палатке никого нет, достал из поясной сумки маленький факел в жестяной коробочке, какими в Исдафе пользовались воры, зажег его и огляделся. Ничего необычного в палатке не было, кроме измазанного кровью кола и большого тюка. В тюке мечник нашел то, что и ожидал: туго набитые мешочки для приправ. Мешочки были трех сортов: серой кожи, побольше, коричневой кожи, поменьше, и совсем крохотные из крысиных шкурок мехом наружу. Коричневые выглядели точно так же, как мешочек с отравой, найденный колдунами на кухне дома глав союзов. Гаффра взял по одному мешочку каждого вида, погасил факел и двинулся к выходу. Тут-то в палатку и вбежал вновь давешний жрец. Слуга Нанизанного открыл было рот — то ли чтобы обругать пьяного кочевника, то ли чтобы закричать, что обнаружил лазутчика — но мечник крепко схватил его за горло. Жрец с неожиданной сноровкой ударил Гаффру в живот так, что мечник сам чуть было не закричал от боли и упал назад. Тем не менее, Гаффра как-то ухитрился удержать шею жреца в руках и, перекатившись на спине, ногой перебросил жреца через себя. Тот дернулся, странно хрюкнул и застыл. Подозревая подвох, Гаффра перехватил его шею левой рукой, а правой выхватил меч. Пускать меч в ход не пришлось: в свете, проникающем в палатку через приоткрытый полог, он увидел, что жрец упал прямиком на тот самый кол и нанизан на него, словно рыба на острогу.

Гаффра не стал ждать, поднимется ли тревога, но вместо этого со всей допустимой поспешностью вышел из лагеря через другой пост и через час уже вернулся в город. Шарди и верхнеземельские колдуны дожидались его в казарме. К привычке колдунов оказываться в нужном месте он уже привык и без долгих разговоров выложил перед ними добытые мешочки.

Первым делом Шарди открыл коричневый мешочек и, понюхав, кивнул: "Степная дурь". Содержимое большого мешка исследовали все, и лишь один из верхнеземельцев узнал мелко нарезанные стебли.

— Чудно! — воскликнул он. — Галерную траву у нас взять негде, даже на юге аннарских земель не растет. Неужто прихватили с собой в изгнание?

— Где бы ни взяли, а что случилось с кочевниками — теперь понятно. Этой травой хозяева галер гребцов опаивают, — объяснил Шарди мечнику. — Человек с нее вроде и не пьянеет, и не глупеет, и силы только прибавляется, но доверчивым становится и послушным. Так и договор заключает, и на галеру вроде бы своей волей идет, а когда через день-другой прочухается, галера уже в море, а он к веслу прикован. Может, и тому поваренку аннарскому отведать этой дряни пришлось.

Последний, самый маленький мешочек колдуны открывать не стали.

— Сдается мне, — сказал Шарди, — это и есть та самая большая пакость, которую жрецы для вас, исдафийских мечников, припасли. Отнесем от вас подальше, там и посмотрим, что внутри такое. Ты, сержант, с нами не ходи, живы да в уме останемся — сами расскажем, нет — Здражко (тот самый верзила колдун коротко поклонился) в стороне держаться будет, случись какое лихо — расскажет, что к чему.

Тут только Гаффра и узнал, что новым капитаном стал старшина Эйрец, а место старшины занял сержант Ир-Аддан, который и назначил его вместо себя командовать четвертьказармой, коли вернется из вылазки.

Здражко явился лишь после полуночи, — один, прихрамывая и потирая синяк под глазом. В маленьких мешочках оказался порошок гриба, вызывающий морок столь правдоподобный и пугающий, что первый же, кто его понюхал, начал биться с чудовищами, кроме него никому не видимыми, и крепко поколотил всех, кто пытался его утихомирить.

— Привязали мы его к скамье, дали отвара мозги прочистить, — рассказывал, мешая от возбуждения нижнеземельские и верхнеземельские слова, колдун, — но успей он меч выхватить, всех бы порубил. Вот и смекай, сержант: колдуны к видениям привычны больше, чем к мечам, да все равно Масек морок за правду принял и шестерых, включая меня, отдубасил — а ведь до плеча мне не достает! А вы-то, мечники, за мечи наверняка первым делом схватитесь, как почуете неладное, тут-то друг друга и порубите.