Роберт Монкс - Корпократия

•Эффективность (соотношение полученного результата и затраченного количества ресурсов). Можно ли в последние несколько десятилетий найти более чтимый критерий, чем эффективность материально заинтересованного субъекта деятельности?

Сегодня, желая положительно охарактеризовать деятельность правительства, мы говорим о ней не как о логичной, разумной или полезной для общества, но как об эффективной и практичной. Дополнительная посылка, содержащаяся в этом термине, заключается в том, что «невидимая рука рынка» всегда действует наиболее эффективным образом. Однако хваленая эффективность корпораций часто не более чем иллюзия, поскольку современные модели расчета эффективности игнорируют все внешние экономические эффекты, перекладывая часть корпоративных расходов на общество и природу.

• Экстернализация расходов. На корпоязе и на языке экономической теории экстерналии (положительные или отрицательные побочные последствия производства или потребления, осуществляемые одним субъектом и напрямую затрагивающие другого субъекта) — не более чем миф. С одной стороны, экономическая наука делает вид, что их не существует. С другой — корпорации; используют все свое давление, политическое и не только, чтобы| свалить бремя ответственности на других. В случае с Exxon это: распространяется на все затраты, часто весьма ощутимые, что не попадают в балансовый отчет компании, но ложатся на правительства, население или другие корпорации: например, стоимость загрязнения окружающей среды или вклад двигателей внутреннего сгорания в глобальное потепление. Наверное, лучше всего сравнить экстернализацию с клоуном, который швыряет тортом в другого клоуна, — тот уворачивается, а невинный прохожий получает порцию взбитых сливок в лицо (сценка с клоунами, кстати, появилась в документальном фильме «Корпорация», где мы с Милтоном Фридманом, лауреатом Нобелевской премии по экономике за 1976 год, обсуждали эту тему, хоть и не столь многословно). Корпорации, и не только они, делают вид, что торта не существует, — именно благодаря тому, что язык корпораций и экономической теории способствует «бункерному мышлению», когда каждая экономическая единица и каждая торговая операция оцениваются сами по себе, в отрыве от окружающего мира, и воздействие, которое они оказывают на этот мир, игнорируется.

• GAAP. Сама аббревиатура GAAP (US Generally Accepted Accounting Principles, Общепринятые принципы бухгалтерского учета США) вызывает в воображении длинные таблицы, подслеповатых счетоводов в нарукавниках и неукоснительное соблюдение правил. На самом деле в наши дни ГААП уже пора переименовывать в ГУУП — «Главное — упрятать украденную прибыль». В полном соответствии с GAAP энергетический гигант Enron не включал в консолидированную отчетность данные подконтрольных ему убыточных компаний (так называемых «структур специального назначения»), через которые он выводил обязательства и убытки за баланс. В конце концов компания Enron пала, погубленная человеческой жадностью и принципом «если нельзя, но очень хочется, то можно». Спустя четыре года после этого и несмотря на ужесточение законодательства по борьбе с корпоративным мошенничеством, GAAP стали еще больше похожи на юридическую кодификацию корпояза, а еще меньше — на четко выстроенную систему сдержек и противовесов.

Благодаря широкому распространению корпояза бизнес получил контроль на поле еще до начала игры. Стоит во главу угла поставить «эффективность», стоит анализу затрат и выгод из просто разумного стать обязательным, a GAAP — превратиться в ширму, за которой легко спрятаться, как корпорациям обеспечены и преимущество игры на своем поле, и симпатии судей в любом соревновании. Это преимущество стало не только глобальным, оно ощутимо в самых разных дисциплинах и отраслях исследования. Дэвид Леонхардт писал в New York Times 10 января 2007 года: «Последние десять лет или около того экономисты ведут себя как интеллектуальные империалисты. Они применяют свои инструменты — главным образом анализ огромных массивов данных, с помощью которого выуживают причины и следствия, — буквально ко всему, начиная с политики и заканчивая французскими марочными винами». Часто экспансия экономики в новые области теории бывает обусловлена самыми благими намерениями (так, статья Леонхардта была посвящена аспиранту-экономисту, взявшемуся за анализ проблемы СПИДа в Африке), но, какими бы ни были побуждения, результат оказывается одним и тем же. Десант экономистов подготавливает почву, чтобы корпоязу легче было найти восприимчивую аудиторию, а затем корпорации могут выходить на охоту.

Но это только часть истории. Другая часть — по мере того как новые слова вводятся в оборот, старые вымирают или мутируют, чтобы обслуживать новые потребности. В случае с Большим бизнесом мы наблюдаем, что значительная часть традиционных понятий и конструктов, определяющих отношения корпораций и общества, утратила прежнее значение. Это особенно заметно в такой новой дисциплине, как «Право и экономика», изучающей влияние бизнеса на правотворчество и правоприменение. Одно то, что можно получить ученую степень по «праву и экономике», красноречивее всего говорит о возросшем влиянии последней. Но что действительно тревожит — так это влияние, которым пользуются некоторые из самых громогласных сторонников тотальной экономизации правосудия, и их готовность позволить соображениям экономики подрывать традиционное понимание права и правонарушения.

Ведущий сторонник такого подхода Дуглас Гинсбург в своих статьях и судебных постановлениях отмечал, что, по сути, можно пойти на заведомое нарушение закона, если его последствия просчитаны и признаны приемлемыми. И Гинсбург — не какой-то рядовой юрисконсульт. Он не только председатель апелляционного суда округа Колумбия, он еще и адъюнкт-профессор права в Университете Джорджа Мейсона (чей Центр экономики и права начиная с 1998 года, получил от ExxonMobil грантов почти на 200 тысяч долларов), год преподавания в котором он чередует с годом чтения лекций в своей: альма-матер, Школе права Чикагского университета. Он вполне мог бы стать и судьей Верховного суда, куда выдвигал свою кандидатуру в 1987 году, но его планы потерпели крах, когда он признался, что в молодости несколько раз курил марихуану.

Теоретические построения Гинсбурга — чаще всего относящиеся к регулятивному законодательству — идеально вписываются в ориентированную на бухгалтерский баланс модель мира. В этой вселенной корпорация, которая собирается нарушить природоохранное законодательство, просто закладывает в бюджет возможность штрафных санкций и снимает с себя ответственность перед природой или страной, законы которой нарушает. Вот и конец идее, что в свободном обществе законы являются легитимным выражением воли общества и подчинение им есть высший гражданский долг, обязательство, которое превыше денежных соображений. С точки зрения такого правового цинизма побудительными мотивами для людей и корпораций служат не моральные или социальные обязательства, но простое желание (или нежелание, в зависимости от анализа затрат и выгод) избежать санкций.